В это время в мою комнату вошел старик Аппензель. Вид у него был очень встревоженный.
«Хозяин, — сказал он, — случилась невероятная вещь, ваша собака онемела!»
«Да, знаю! И она будет молчать до того дня, когда он опять вернется».
Кто, кто произнес эти слова? Я? Да, это был я, но моими устами говорила какая-то другая сила. Аппензель удивленно взглянул на меня. А я невольно перевел свои глаза на шкап. Очевидно, Аппензель перехватил мой взгляд, потому что он сейчас же сказал: «Да, когда я утром нашел вас возле шкапа, он стоял, наклонившись к вам, и я испугался, что он упадет на вас. Дверь была открыта. Я ее запер, но поправить шкап у меня не хватило сил, и, взгляните, он и теперь будто падает.
Я выслал слугу из комнаты и, как только он вышел, бросился к шкапу, раскрыл его и, господа, вы поймете весь мой ужас: слова были там, словно выжженные на внутренней стене:
«Ты всегда будешь выигрывать».
Я кинулся за Аппензелем. Когда я пришел, я попросил его открыть шкап и посмотреть, что в нем. Он взглянул и с удивлением прочел: «Ты всегда будешь выигрывать».
Как безумный, выбежал я из комнаты и кинулся в горы. Целый день пробродил я по лесу. Вернулся я поздно вечером успокоенный. Я решил, что собака могла онеметь вследствие какой-нибудь непонятной мне, но совершенно естественной физиологической причины. А что касается слов, начертанных в шкапу, то сами собой они, конечно, появиться не могли. Я только что приехал в замок, где до сих пор никогда не был; значит, и шкапа этого раньше не видел. Мало ли кто мог написать там эти слова, давным давно, вследствие какой-нибудь истории, которая вовсе и не касалась меня.
Спать я лег в той же комнате и ночь провел совершенно спокойно.
Утром я отправился в Шо-де-Фон к нотариусу. Вся эта история с галлюцинацией дала мне мысль еще раз попробовать счастья, в последний раз. «А умереть я всегда успею», — думал я. О дьяволе я совершенно забыл.
Я получил за свою землю несколько тысяч франков и сейчас же уехал в Париж.
Когда я поднимался по лестнице игорного дома, я вспомнил вдруг о своем кошмаре и, иронически усмехаясь, подумал: «Ну-ка, посмотрим, исполнит ли дьявол свое обещание?»
Я сел играть, и сразу же мне повезло. Я выиграл, и через некоторое время у меня было уже двести пятьдесят тысяч. Со мной уж боялись играть. Я сорвал банк. Никто не захотел больше продолжать игру. Тогда я стал играть так, без денег, для забавы, и странное дело — я все время проигрывал.
Опьяненный своим неожиданным счастьем, я ушел из клуба. Но, очутившись на улице, я опомнился, и меня охватило беспокойство. Мне показалось странным совпадение моего кошмара с моей удачей. И я вернулся в клуб. Я хотел испытать еще раз… И я испытал! Я опять выиграл! Ужас охватил меня. Я стал играть, играть без конца, стараясь проиграть хоть один раз… Я только выигрывал! И когда я ушел из клуба, у меня было два миллиона частью наличными, частью на слово. И что меня поразило, так это то, что если игра была шуточная, без денег, я неизменно ее проигрывал, но стоило поставить против меня хоть десять су, они переходили ко мне. Я больше никогда не мог проиграть.
Проклятье! Восемь дней продолжалось это. Я ходил в самые ужасные притоны, я делал все, чтоб проиграть, но я выигрывал, выигрывал даже у профессиональных шулеров. Проклятье! Я всегда выигрывал!..
А, вы уж не смеетесь теперь, господа? Да, никогда и ни над чем не надо смеяться!
Что, теперь вы верите, что я видел дьявола? Ведь у меня было явное доказательство нашего гнусного договора, по которому я продал ему свою душу, — это мое нечеловеческое и вечное счастье в игре… вечное, неизменное до самой смерти! Смерть! О, да ведь я даже не смел больше желать ее! Я боялся ее теперь, боялся того, что ждет меня там, после…
Выкупить у дьявола мою душу, выкупить хотя бы самой ужасной ценой, — это все, чего я хотел теперь. Я ходил в церкви, я ночи проводил на паперти, разбивал в исступлении лоб о священные плиты; я умолял Бога дать мне проиграть с таким же отчаянием, как тогда я умолял дьявола помочь мне выиграть. А из церкви я бежал в игорный дом с надеждой, что теперь я проиграю, но все было напрасно. Я неизменно выигрывал».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Старик замолчал. Голова его упала на грудь. Казалось, будто какое-то ужасное видение охватило его и унесло далеко от нас. Несколько минут прошло в молчании.
— И что же вы? — тихо спросил Матис. — Как могли вы жить после этого ужаса? Как у вас хватило сил?
Старик поднял голову.
— Господа, — сказал он, — я вырос в очень верующей семье. И те годы, которые я так безумно проводил в кутежах, не совсем погасили во мне веру. И когда я опомнился, у меня остался только один страх, безумная боязнь, что я навсегда потерял свою душу. Я не остановился бы ни перед чем, даже перед самой ужасной жертвой, чтобы выкупить ее. Я говорил уже вам, что я любил и что эта любовь была главной причиной моего проклятого договора. Я знал, что теперь, с моим богатством, я могу надеяться получить руку той, кого я любил больше всего в жизни. Но ни одной секунды не остановился я на этой мысли. Ни за что в мире я не связал бы теперь ее судьбы с моим проклятым существованием! И я отдал свое сердце Богу, я раздал все, что выиграл, бедным, и с тех пор живу здесь один в ожидании смерти, которая не приходит… и прихода которой я боюсь.
![]()
— И вы никогда не играли с тех пор? — спросил я.
— Никогда!
Аллан понял мою затаенную мысль. И ему тоже, как и мне, пришло в голову вывести старика из его заблуждения. Оба мы были готовы счесть его за безумного.
— Я уверен, — сказал Аллан, — что после такой жертвы вы прощены. Вы много выстрадали. И Богу, конечно, достаточно вашего искреннего раскаяния. На вашем месте, знаете, я бы попробовал…
— Попробовал? Что? — вскричал старик.
— Я постарался бы узнать, выиграю ли я и теперь.
Старик бросил на Аллана взгляд безумной ненависти.
— Вы мне это советуете? Но кто же вы, что даете мне подобный совет? Кто вас послал? Кто вас послал сюда? О, вы не знаете, сколько мук вытерпел я за эти пятьдесят лет. Как часто хотел я испытать, прощен ли я. Чтобы удержаться от этого, мне нужны были нечеловеческие силы, — больше, чем нужно сил умирающему от голода оттолкнуть милосердную руку, которая протягивает ему кусок хлеба.
— Милосердие… — начал я.
— Вы это называете милосердием, — закричал старик, — предложить мне карты и сказать: играй! — И, помолчав, он тихо прибавил:
— А если я проиграю?
— Вы выиграете следующую игру.
— А если я опять проиграю?
— Мы будем продолжать, и я уверен, что вы когда-нибудь выиграете.
Я не ожидал, что мои неосторожные слова вызовут такой ужасный гнев. Старик побагровел, на его губах показалась пена.
— Итак, это все, что вы вынесли из рассказа о несчастье, сильней которого нет на земле? Вы хотите заставить меня играть, чтоб доказать, что все это бред? Ведь я читаю ваши мысли. Вы думаете, что я сумасшедший!
— Нет, мы вовсе…
— Молчите! Именем Бога! Вы лжете! Вы не поверили ни слову из моего рассказа. Я — безумный, по-вашему. Я вам говорю, что я видел дьявола. И я докажу это. Карты! Дайте мне карты!
Он увидел их на столе.
— Вы этого хотели. Я надеялся умереть, не узнав хоть при жизни, сохранился ли наш договор. Я думал встретить смерть спокойно, с надеждой, что я прощен. Но вы не захотели этого. Так пусть же Божий гнев падет на вас. Пусть дьявол возьмет и ваши души. Начнем же. Только сам я не дотронусь до карт. О, я вам говорю, что я выиграю!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Аллан спокойно смешивал карты.
— Мы увидим, — сказал он.
— Да, — повторил я, — мы увидим.
Макоко встал между нами и стариком. Он испугался его гнева, да и вообще вся эта затея ему очень не нравилась.
— Не делайте этого, — взволнованно сказал он. — Я вас прошу, не играйте!
