Читать интересную книгу Асканио - Александр Дюма

– Вот те на! – воскликнул школяр, начинавший волноваться. – Но скажите, господин судья: неужели дела мои и впрямь так плохи, как вы говорите?

– Еще хуже, мой друг! Гораздо хуже! Я не привык запугивать клиентов. И предупреждаю вас на тот случай, если вы захотите сделать какие-нибудь распоряжения…

– Распоряжения! – вскричал школяр. – Но, господин судья, разве у вас есть основания думать, что мне грозит…

– Вот именно, – ответил судья, – вот именно.

Вы пристаете на улице к знатному человеку, вызываете его на дуэль и протыкаете шпагой. И после этого вы еще спрашиваете, не грозит ли вам что-нибудь! Да, мой милый, вам грозит опасность, и даже очень большая!

– Но ведь дуэли случаются каждый день, и я никогда не слыхал, чтобы людей за это судили.

– Вы правы, мой юный друг, но так бывает только в тех случаях, когда оба дуэлянта дворяне. О! Если двое дворян во что бы то ни стало желают свернуть друг другу шею, это, в конце концов, их личное дело, и король не станет вмешиваться. Но если бы в один прекрасный день простолюдинам пришло в голову передраться с дворянами – а ведь простолюдинов во много раз больше, чем дворян, – то вскоре не осталось бы на свете ни одного дворянина, что было бы, право, очень жаль.

– А как вы полагаете, сколько дней может продолжаться судебное разбирательство?

– Пять-шесть дней.

– Как, – вскричал Жак, – всего пять-шесть дней?!

– Разумеется. Дело совершенно ясное: человек убит, вы сознаетесь, что вы его убийца, и правосудие удовлетворено. Но если… – продолжал судья еще более благодушно, – если два-три лишних дня устроили бы вас…

– Даже очень устроили бы! – воскликнул Жак.

– Ну что ж, можно затянуть судопроизводство и выиграть эти два-три дня. Вы славный малый, и, в конце концов, мне хотелось бы вам чем-нибудь помочь.

– Благодарю вас, господин судья.

– А теперь, – продолжал судья, – нет ли у вас какой-нибудь просьбы?

– Мне хотелось бы священника. Можно?

– Конечно! Вы имеете на это право.

– В таком случае, господин судья, велите мне его прислать.

– Я непременно выполню вашу просьбу, мой юный друг. И не поминайте меня лихом.

– За что же? Напротив, я от души вам благодарен.

– Господин школяр, не можете ли вы исполнить одну мою просьбу? – подходя к Жаку, сказал вполголоса секретарь.

– Охотно, – ответил Жак. – В чем дело?

– Но у вас, может быть, есть родные, друзья или еще кто-нибудь, кому вы хотели бы оставить свои вещи?

– Друзья? У меня есть один-единственный друг, но он, как и я, в тюрьме. Ну, а что касается родни, так у меня остались только двоюродные, вернее, даже троюродные братья. Поэтому говорите прямо, господин секретарь, что вы от меня хотите.

– Сударь, я бедный человек, и у меня пятеро детей.

– Прекрасно, что же дальше?

– Видите ли, мне вечно не везет, хотя я и выполняю свои обязанности честно и аккуратно.

Все мои собратья по профессии обгоняют меня.

– Почему же?

– Почему? Вот то-то и оно! Я вам скажу почему.

– Да-да, я слушаю.

– Потому что им везет.

– А-а!

– А почему им везет, вы не знаете?

– Именно об этом я и хотел спросить вас, господин секретарь.

– Так я вам это скажу, господин школяр.

– Сделайте милость.

– Им везет потому… – Секретарь еще больше понизил голос. – Им везет потому, что у каждого лежит в кармане кусок веревки повешенного.

Поняли?

– Нет.

– Не очень-то вы сообразительны. Вы будете завещание писать, не правда ли?

– Завещание? А зачем?

– Как вам сказать… Ну, затем, чтобы вашим наследникам не пришлось из-за вас судиться. Так вот: упомяните в завещании Марка-Бонифация Гримуано, секретаря уголовного судьи города Парижа, и распорядитесь, чтобы палач дал ему кусочек вашей веревки.

– А-а! – глухо протянул Жак. – Теперь понимаю.

– И вы исполните мою просьбу?

– Еще бы, конечно!

– Только не забудьте, молодой человек. Мне и другие обещали, но одни из них умерли без завещания, другие неправильно написали мое имя – Марк-Бонифаций Гримуано, – а к этому придрались и завещание признали недействительным; наконец, третьи, хотя и были настоящими преступниками – уж поверьте моему слову, сударь, – добились-таки помилования и хоть все равно кончили жизнь на виселице, но где-нибудь в других краях. Я было совсем отчаялся, как вдруг вы попали к нам!

– Ладно, ладно, господин секретарь, – сказал Жак, – на сей раз можете быть покойны: если меня повесят, веревка ваша.

– Вас повесят, сударь, непременно повесят! Уж будьте уверены.

– Эй, Гримуано! Скоро вы там? – окликнул его судья.

– Иду, господин судья, иду!.. Так, значит, решено, господин школяр?

– Решено.

– Честное слово?

– Слово простолюдина.

– Что ж, – пробормотал, уходя, секретарь,пожалуй, на этот раз я своего добился. Надо поскорее сообщить добрую весть жене и ребятам.

И он последовал за судьей,который вышел первым, добродушно выговаривая секретарю за то, что он так долго задержался.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ,

в которой говорится о том, что истинный друг способен даже на такое самопожертвование, как женитьба

Оставшись один, Жак Обри погрузился в глубокое раздумье, чему, надо сказать, немало способствовала его беседа с судьей. Поспешим, однако, добавить, что если бы мы могли читать его мысли, то убедились бы, что главное место в них занимали Асканио и Коломба, судьба которых зависела от находящегося в руках Жака письма; он беспокоился о них гораздо больше, чем о собственной персоне, зная, что впереди у него есть время, чтобы заняться своей участью.

Он размышлял уже около получаса, как вдруг дверь снова открылась, и на пороге появился тюремщик.

– Это вы звали священника? – спросил он ворчливо.

– Да, да,– ответил Жак.

– Черт меня побери, если я понимаю, на что им всем сдался этот проклятый монах! – пробормотал тюремщик. – Только ни минуты не дают они мне покоя, бедняге. – И, отойдя в сторону, чтобы пропустить священника, добавил: – Входите, отец мой, да не задерживайтесь здесь.

Продолжая ворчать, он запер дверь, и священник остался наедине с узником.

– Вы звали меня, сын мой? – спросил священник.

– Да, отец мой, звал, – отвечал школяр.

– Вы желаете исповедаться?

– Не совсем так… Мне просто хотелось побеседовать с вами о делах совести.

– Говорите, сын мой, – ответил священник, садясь на скамью. – И если по своему слабому разумению я сумею наставить вас…

– Вы угадали, мне именно совет нужен, отец мой.

– Говорите же.

– Я великий грешник, отец мой, – сказал Жак.

– Увы, сын мой! Блажен тот, кто хотя бы осознал всю мерзость свою.

– Я не только сам великий грешник, отец мой, но и совращал с пути истинного других людей.

– А можете ли вы искупить свою вину перед ними?

– Надеюсь, что смогу, отец мой. Надеюсь. Я увлек за собой в пучину порока молодую, невинную девушку.

– Вы обманули ее?

– Обманул. Да, да, именно так, отец мой, обманул!

– И вам хотелось бы исправить причиненное ей зло?

– По крайней мере, попытаться, отец мой.

– Для этого существует лишь один путь.

– Знаю, отец мой, потому-то я и не решался так долго; если бы их было два, я бы, уж конечно, избрал второй.

– Значит, вы хотите жениться на ней?

– Не торопитесь, отец мой. Не стану лгать: я не хочу этого, а просто покоряюсь необходимости.

– Лучше, если бы вами руководило более чистое, более святое чувство.

– Что поделать, отец мой! Одни люди словно созданы для супружеской жизни, а другие, наоборот, – для холостой. Безбрачие – мое призвание, и, клянусь, чистая случайность заставляет меня…

– Хорошо, хорошо, сын мой. Если вы желаете вернуться на стезю добродетели, то чем скорее вы это сделаете, тем лучше.

– Ну, а скоро можно это устроить? – спросил Обри.

– Как вам сказать! – воскликнул священник. – Поскольку это бракосочетание in extremis¹,можно рассчитывать на кое-какие льготы; и я думаю, что даже послезавтра…

[¹При чрезвычайных обстоятельствах (лат.).] – Послезавтра так послезавтра, – вздохнул Жак.

– А как девица? – спросил священник.

– Что девица?

– Согласится ли она?

– На что?

– Выйти за вас замуж.

– Черт возьми, согласится ли она! Да с восторгом! Ей ведь не каждый день приходится получать такие предложения.

– Значит, нет никаких препятствий?

– Никаких.

– А ваши родители?

– У меня их нет.

– А ее?

– Неизвестны.

– Как ее зовут?

– Жервеза-Пьеретта Попино.

– Желаете вы, чтобы я лично сообщил ей об этом?

– Если вы примете на себя этот труд, отец мой, я буду вам от души благодарен.

– Она сегодня же будет поставлена в известность.

– А скажите, отец мой, не могли бы вы передать ей письмо?