Читать интересную книгу Последний год - Василий Ардамацкий

Грубин торопливо оделся. Прежде всего нужно немедленно проверить, если ли слежка.

Он вышел из парадной двери на Морскую быстро, внезапно — на той стороне улицы метнулся было и замер, повернув лицо к облупленной стене, господин в длинном черном пальто и меховой ушанке.

Извозчик, как всегда, с девяти утра ждал его за углом, на Гороховой. Грубин шел туда медленно и, только завернув за угол, подбежал к возку, бросился на сиденье:

— На Невский, быстро.

Застоявшийся конь легко подхватил возок и сразу пошел крупной и хрусткой по снегу рысью.

«Надо почаще менять извозчика, — думал Грубин. — Теперь, пожалуй, надо на каждый день заказывать нового и просить ждать в новом месте. Но, может быть, господин в черном пальто вовсе не слежка?..»

Грубин ткнул извозчика в спину:

— Поверни назад, я забыл бумаги.

Когда они заворачивали, навстречу, чуть не столкнувшись с ними, пронесся возок с господином в черном пальто. Рядом с ним сидел еще один, в поддевке.

«Так… У них тоже был приготовлен извозчик, — сказал себе Грубин. — Интересно, куда они теперь денутся…»

На площадке бельэтажа своего дома Грубин через окно смотрел на улицу. Прошло минут десять — на противоположной стороне улицы, из-за угла с Гороховой, появился широкоплечий мужчина в поддевке. Он шел медленно, опустив голову, точно в глубокой задумчивости, потом оглянулся и стал наискось переходить улицу, направляясь к стоявшему у подъезда грубинскому извозчику, поговорил с ним и пошел дальше.

Грубин быстро спустился по лестнице, вышел на улицу и сел в возок.

— Как было велено? — спросил извозчик.

— Да. На Невский. Тебя господин хотел сманить?

— Да нет, ваше благородие, только спросил, свободен ли, и все тут…

Респектабельный, в дорогой шубе с бобром и бобровой шапке с бархатным верхом Грубин сидел, важно выпрямившись, не глядя по сторонам, и лихорадочно думал, что делать. Он осмотрелся, только когда слезал с возка у Коммерческого банка. Те двое на своем извозчике остановились двумя домами раньше и стояли там на тротуаре, разговаривали.

Итак, бесспорно, слежка. Но кто ее послал? И что делать? Грубин думал об этом все два часа, что находился в банке, сидя в справочном кабинете и перелистывая старые котировочные таблицы.

Его особенно тревожили грубость и непрофессиональность слежки — почему агенты действовали так вызывающе открыто, кустарно? Но, может, у охранки уже не хватает хороших работников? А может, это вовсе не охранка? Но нет, военная контрразведка тоже так топорно действовать не могла. Тогда кто послал за ним этих кустарей?

Грубин позвонил Манусу домой, его не было. Он стал звонить по всем известным ему телефонам банкира и наконец нашел его в правлении Международного банка.

— Мне крайне необходимо вас повидать, — сказал Грубин и, опережая возможные возражения, добавил — Я сейчас к вам заеду, — и положил трубку.

Он назвал извозчику адрес и внимательно осмотрел улицу. Человек в поддевке побежал к своему извозчику. Грубин приказал своему ехать медленно и вскоре увидел агентов, ехавших за ним позади.

Возле правления банка, когда извозчик остановился, Грубин не торопился слезать, ждал, когда те подъедут ближе: здесь свернуть им было некуда, и они остановились в каких-нибудь пятидесяти шагах и тоже не вылезали из возка.

Грубин вошел через огромную дубовую дверь, открытую перед ним величественным швейцаром с черной бородой и усами, в вестибюле сдал шубу гардеробщику и не спеша пошел наверх в кабинет Мануса.

Манус, навалившись мощной грудью на стол, молчал и, прищурив выпуклые глаза, выжидательно смотрел на Груби па.

— За мной ведется слежка, — не здороваясь, сказал Грубин.

— А чертей вы еще не видите? — спросил Манус.

— Я говорю совершенно серьезно. За мной ведется слежка. Два агента таскаются за мной третий час. Сейчас они ждут меня недалеко от вашего подъезда.

Манус перестал улыбаться.

— Этого не может быть, — наконец произнес он уверенно.

— Это есть, — сказал Грубин и прошел к окну — Вон они, посмотрите.

Манус тоже подошел к окну, посмотрел, потом вернулся к столу, взял трубку одного из телефонов и назвал номер.

— Говорит Манус. У меня есть друг и коллега Георгий Максимович Грубин. Какой дурак мог установить за ним слежку? Прошу вас, прикажите прекратить это безобразие. Да, да, Георгий Максимович Грубин. Хорошо. Особых новостей нет. Да, вечером я там буду. До вечера.

Манус положил трубку и сказал:

— Если какой-нибудь дурак и придумал следить за вами, это будет прекращено.

— Вы с кем говорили? — спросил Грубин.

— Ну с кем я могу о таких вещах говорить? Только с министром внутренних дел, — не без хвастовства, небрежно ответил Манус.

— Что он сказал?

— Проверит, и все будет прекращено. Позвоните мне, если завтра это безобразие будет продолжаться. У вас ко мне только эта чепуха?

— То, что для вас чепуха, для меня серьезная тревога. Если какому-то, как вы сказали, дураку сегодня понадобилось за мной следить, завтра он может отправить меня в Кресты.

— Да не волнуйтесь вы, звоните мне завтра, — сказал Манус и сразу продолжал — А у меня к вам дело серьезное: как вы думаете, не будет лучше выкинуть Барка из министерства финансов? Что-то он мне палки в колеса сует…

Грубин сейчас совсем не был настроен заниматься чужими делами, решил отделаться общими фразами:

— Никакой министр финансов вашим клерком стать не может…

— Это я понимаю, да-да, — живо сказал Манус— Но против Барка настроены и мама, и Григорий, и Протопопов, и Штюрмер. Я чего боюсь: как бы они не посадили на это место какого-нибудь дурака. Барк-то голова, с ним одно удовольствие поговорить. Дурак в нашем деле опасней…

— А вы подберите министра сами, — сказал Грубин и подумал: «Давно надо было убрать проанглийского Барка, руки не доходили…»

— В том-то и дело, что подыскать очень трудно, — вздохнул Манус, ероша густые с проседью волосы. — Главный тасовщик министерства мама, а она, если что вобьет себе в голову, не сдвинешь. И подсказчиков у нее целый дворец.

— Разве она уже не верит ни Протопопову, ни Штюрмеру?

— Вера истерички — дым, кто-то дунет, и нет веры…

В эту минуту Грубин принял решение сегодня же покинуть Петроград.

Поезд в Москву уходил в 10 часов вечера. Грубин черным ходом покинет квартиру в восемь тридцать. Сядет на трамвай, но не на прямой, идущий к вокзалу, а на тот, который подвезет его к вокзалу кружным путем. Слезет с трамвая где-нибудь в районе Лиговки. Там можно погулять по Пушкинской, здесь около бани и по всей улице до памятника Пушкину ходят дамы с саквояжами. Затем он быстро пройдет на вокзал, купит билет и сядет в поезд.

Закусив всухомятку и приготовив все к отъезду, Грубин разделся и лег в постель. Спал крепко, без снов. Будильник поднял его в семь часов. Не зажигая света, он долго смотрел из окон на улицу. Но ни один из уличных фонарей не горел, и ничего разглядеть было нельзя.

Ровно в восемь тридцать он вышел из дома и, как планировал, в девять с минутами сошел с трамвая на Лиговке — темной, безлюдной, заваленной снегом. Между черных домов улица виделась ему как лесная просека. Заваривалась метель, свистящий ветер хлестал в лицо. Он медленно шел по Лиговке, слушая подвывание ветра, скрип снега под ногами, и говорил себе: «Все кончится хорошо». Он сделал свое дело и со спокойной совестью предстанет перед высокими, как боги, начальниками, которые послали его сюда, в Россию. Он заслужил право на дальнейшую спокойную жизнь, и у него есть для этого средства. Все будет хорошо… Алиса, любимая, немного терпения. Скоро… И мы будем жить ради наших детей, которых ты так хотела…

Он не успел понять, что произошло. Его словно пронзила молния боли…

Над Грубиным, лежавшим в сугробе возле тротуара, склонились двое.

— Готов…

— Быстро раздевай…

Переваливая мертвого Грубина с боку на бок, они стянули с него шубу, пиджак, брюки, оставили только нижнее белье. И исчезли в белой мути метели.

…Через день в газете «Союза русского народа» «Русское знамя» в разделе хроники появилось краткое сообщение о том, что на Лиговке обнаружен труп убитого и ограбленного мужчины лет пятидесяти, личность которого пока не установлена.

Еще через день у подъезда банков и редакций газет были разбросаны листовки в виде письма группы русских патриотов.

«Неизвестный убитый и ограбленный, личность которого, как пишут газеты, не установлена, есть не кто иной, как Грубин Георгий Максимович — человек достаточно хорошо известный в деловых кругах русской столицы… Есть у пас враги — люди, которые носят русскую фамилию (впрочем, это далеко не всегда), для которых наше лихолетье — источник баснословной наживы. Господин Грубин из этого круга. Его барыши на наших несчастьях огромны… Смертный приговор над ним свершен, когда он направлялся на Московский вокзал, чтобы покинуть Петроград, а затем и Россию. Еще раньше он свои барыши перевел в шведские банки и отправил туда свою супругу. Так крысы решили бежать с корабля, который, по их мнению, тонет. Но крысы ошибаются. Несмотря ни на что, Россия — устойчивый корабль, и он идет к неминуемой победе. На его мостике — великий наш капитан — самодержец российский…» «…Истинно русские патриоты все видят и знают, что им надлежит делать во спасение отчизны. Смертный приговор Грубину — одно из таких дел, которому мы решили придать гласность, чтобы пример крысы Грубина не увлек за собой и других крыс. Мы предупреждаем — смерть ждет всякого, кто бы он ни был!..»