Многие израильтяне ощущали Газу как гирю на ногах, как обузу, от которой хорошо бы избавиться. «Я желаю, если бы это было возможно, — заявил, например, Рабин 2 сентября 1992 года, — чтобы Газа погрузилась в море». По мнению одного из молодых лидеров Аводы Хаима Рамона, у Израиля «нет в Газе никаких интересов». В ответ на упреки в том, что он испугался террора, уступает арабскому нажиму, Рамон ответил: «Представьте себе, что вы взвалили на себя тонну железа и кто-то все время нашептывает: не бросай груз, а то люди скажут, что ты слаб. Такое мышление — просто глупость…»
Возникает вопрос: почему же не «бросили», почему не ушли? Наверное, потому, что еще не созрело общественное мнение в Израиле. И, видимо, потому, что проблему Газы можно было решать только в рамках общего урегулирования. Иначе рядом с Израилем появился бы опасный и неконтролируемый очаг терроризма. Соглашение с Арафатом и должно было избавить Израиль от этой опасности.
Таков был общий фон, на котором Арафат появился в Газе. От нашего посольства его встречали советник-посланник Носенко, советник Смирнов и 1-й секретарь Маслов, арабист Божьей милостью, блестящий знаток арабского языка. Вручили Арафату послание из Москвы. Не так уж частый случай, когда московское яичко поспевало к красному дню.
Моя первая встреча с Арафатом состоялась почти через месяц, 22 июля. Возникла маленькая закавыка. Арафат привык целоваться с «русскими друзьями». Вынужден был остановить его порыв, сообщив свою стандартную, хотя и несколько грубоватую формулу: я целуюсь «только с бабами». Алеша Маслов клялся, что он так и перевел. Больше поцелуйная проблема не возникала.
Арафат жаловался на скудную финансовую базу. При всей несопоставимости масштабов, — сказал он, — есть некая аналогия между нами и Россией: на словах все обещают помочь, а на деле — помощь минимальна.
По мнению Арафата, израильтяне «тянут» с выполнением каирского соглашения, задерживают передачу административных функций палестинцам. Провокационно ведут себя израильтяне и в вопросе об Иерусалиме. Пригласили туда молиться короля Хусейна. Король — «мой друг и брат», но израильтяне не имеют права приглашать его в Иерусалим. «В Иерусалим могу приглашать только я», — поставил точку Арафат.
По инициативе нашего МИДа был затронут вопрос об организации российского «бюро по связям» при палестинской администрации. Арафат согласился, но сказал, что Газа — временное его пристанище; когда будет проще с транзитом, руководство переместится в Иерихон.
В этой связи присутствовавший на беседе старший советник Департамента Ближнего Востока и Северной Африки МИД РФ Ш.А.Эфендиев поднял тему о российской собственности, которая есть в Иерихоне и которая может быть использована для размещения «бюро по связям». Арафат тут же дал «команду» начальнику своей канцелярии Рамзи Хури заняться этим делом.
Докладывая в Москву о разговоре с Арафатом, я писал, что «раис» выглядел очень усталым. Говорил тихо, медленно (позже нам сказали, что он работает по 18 часов в сутки). Видимо, действует разительный контраст между тем, что окружало Арафата в Тунисе, и Газой — огромном (по здешним меркам) мегаполисе, неустроенном, нищем, грязном, заваленном мусором и нечистотами. Плюс — эскапады хамасовцев, наступающих на самые больные мозоли. Плюс — отсутствие надежной, квалифицированной команды, готовой к решению социально-экономических вопросов. Все это делает груз, оказавшийся на плечах Арафата, невыносимо тяжелым. И адаптация к нему, к появившейся ответственности не может не быть, мучительной.
В широком историческом плане, полагал я, Арафат отыграл свою роль. Его политическая биография близка к завершению. Но пока она не завершилась, он остается одной из ключевых фигур ближневосточного урегулирования. И в нынешней конкретной обстановке — при очевидной необходимости попытаться вычислить тех (или — того), кто придет на смену — было бы целесообразно поддержать его, продлить его пребывание в данном качестве. Чтобы быть уверенным, что «точка возврата» пройдена. Как минимум нужно делать то, что обещали. А обещали колесную бронетехнику для палестинской полиции.
После этого мне много раз приходилось встречаться с Арафатом. Я не испытывал к нему симпатии. Чем-то он внутренне был чужд мне. Но дело есть дело, и я старался делать его хорошо.
Весь июль прошел в круговерти слухов по поводу назначения нового посла в Москву. Чтобы в них разобраться, надо вспомнить историю.
Профессионального дипломата Арье Левина, который возглавил посольство Израиля после восстановления дипломатических отношений, в сентябре 1992 года сменил Хаим Бар-Лев (родился в 1924 году в Вене, в Палестину приехал вместе с семьей из Югославии в 1939 году).
Бар-Лев — человек, в Израиле известный. Известный как генерал. Воевал во всех войнах. Хрестоматийной стала его фраза, брошенная накануне Шестидневной войны: «Мы им врежем крепко, быстро и элегантно». Сменил Рабина на посту начальника Генерального штаба (1968–1972). Был министром торговли и промышленности и министром полиции. Его хотели направить послом в Индию. Отказался. Но предложение поехать в Москву принял с удовольствием.
Это удовольствие разделяли далеко не все. Значительная часть «элиты» считала, что в столь сложный период Израиль в России должен представлять профессионал. Однако Рабин и Перес приняли другое решение. Не могу судить, как работал Бар-Лев. Знаю, много болел. Это было заметно во время визита Рабина. Сразу после визита посол вернулся в Израиль. Скончался он 7 мая.
Начались пассы вокруг вакантного места.
Постепенно разговоры, слухи и сплетни стали концентрироваться вокруг ректора университета в Хайфе Ализы Шенкар. Она родилась в Израиле. Родители — из Польши. Служила во флоте. Успешно сделала академическую карьеру. Признанный авторитет в области еврейского фольклора. Автор 10 книг по этой проблематике и трех поэтических сборников. Доросла до ректора крупного университета. Или — пробилась к этой академической вершине. «…Не быть бы ей первой женщиной-ректором израильского университета, — утверждал один из ее интервьюеров, — если бы не макиавеллиевская хитрость и не жесткие локти, необходимые, чтобы выплыть в бурном море университетской политики».
Почему Перес выбрал ее? Говорят, что министр хотел видеть в Москве человека, не скованного мидовской рутиной, способного раздвинуть границы посольских контактов.
Я встретился с Ализой Шенкар в ее кабинете на 28 этаже здания Хайфского университета. Она была элегантна, подтянута, доброжелательна. Произносила русские слова и даже фразы (4–5 часов занятий каждый день). Мило побеседовали.