Читать интересную книгу Понтий Пилат. Психоанализ не того убийства - Алексей Меняйлов

С большой степенью вероятности только этой последовательностью движений и можно объяснить причину повреждения только уха, причём правого.

А вот куда Пётр направлял остриё меча?

Малх отстранился… развернулся… чуть присел…

Чуть присел?!

Удар апостола был направлен будущему христианину в шею?

Явный «внешник» Пётр покусился на обезглавливание?

«Внешник»?

Авторитет-исполнитель?

В данный момент психоэнергетически управляемый?!!

Как не начать из-за спины Петра выискивать взглядом закутанную в тёмное покрывало фигуру женщины, судя по осанке, отнюдь не простолюдинки.

Но за пределами группы захвата — хуже, чем просто ночная темень: слепят факелы.

Факелы?..

Слепят?..

Кой черт они вообще там понадобились?

Действовать в ночное время лучше без них: света луны более чем достаточно, тем более, что луна почти полная — Арест происходил накануне Пасхи, а еврейская Пасха приходится на полнолуние; кроме того, в это время года небо в Иудее всегда безоблачное. Ходить по ночам с факелом — всё равно что из ярко освещённой комнаты попытаться разглядеть что-нибудь на ночной улице. Из одного этого видно, что факелы — странность.

И ещё: представляете, выдвигается группа захвата, как им сообщили, хитроумного злодея, неожиданность — её главный козырь, но если она несёт факелы, то преступник, заметив их, может сбежать. Факел в таком случае — осведомитель ожидающего ареста.

Итак, в интересах ареста надо идти скрытно, да и без огня передвигаться легче, привыкшие к лунному освещению глаза различают под ногами всё. Ан нет — зачем-то взяли факелы…

Для чего?

Для солидности?

В данном случае при чуть ли не стократном, если не тысячекратном численном перевесе, — смешно.

Для устрашения?

Ещё смешнее.

А может, всё много проще? Может не «для чего?», а «почему?»?..

Итак, факелы в Гефсимании означают, что выдвигалась не группа захвата, а шествовала Дама (или боится темноты, или ходить в сопровождении факелоносцев привыкла в соответствии со своим социальным положением).

Вовсе необязательно полагать, что зажечь факелы был отдан устный приказ: Дамы обычно настолько сильные гипнотизёры-некрофилы, что их желания-представления воспринимаются окружающими, прежде всего начальниками, как внутренне осознанная необходимость.

И ещё небольшой обертон: слепящий свет факелов скрывал всякого, кто, желая остаться незамеченным, делал всего несколько шагов в тень олив Гефсиманских садов.

Дама не могла не присутствовать при наисложнейшем первом шаге Преступления.

При формировании первого Безотказного Исполнителя, антихриста.

Это был величайший день и её жизни, и её рода вообще: она родила здесь не просто «сына», но сына единородного! «Прародителя» Антихриста! Впрочем, об этом в главе «Зверь был, и нет его, и явится».

Вообще, присутствие «святой сновидицы» в тенях олив Гефсиманского сада столь же строго закономерно, как и «непонятное» присутствие при Аресте первосвященников и тысяченачальника.

Было бы наивно полагать, что предать Христа может только «внутренник» (Иуда Искариот). «Внешники» не лучше. Они в сущности такие же, иной лишь тип актуализированного невроза и, соответственно, невротического происхождения «ценности».

Да и было бы весьма странно, если бы в число учеников, в интересах распространения вести о Голгофе, был допущен только авторитет-«внутренник», а авторитет-«внешник» — нет.

А почему вообще Христос допустил к Себе в спутники безнадёжно закаменевших некрофилов, вроде Иуды и Петра?

В начале Пути неугоднику трудно, он всё ещё хочет успеха в мирском понимании этого слова — иными словами, число прислушивающихся к проповеди его Учителя для него весьма значимо. Мечи на поясе увеличивали число слушателей. Функция у Иуды и Петра была та же, что и у мечей. Но если бы среди учеников источником некрополя был бы один Иуда, то к Иисусу, кроме редких неугодников, прислушивались бы одни лишь сидельцы меняльных лавок, банкиры да ещё жулики с рыночной площади. А вкупе с авторитетом-«внешником» прислушивались представители уже всех категорий населения…

Присутствие «внешника»-бессребреника в руководстве религиозной организации существенно более опасно, чем «внутренника». Приглядитесь к реальной жизни любой деноминации: вора-служителя, позарившегося на церковные кассу или имущество прихожан, могут застать на месте преступления, хотя бы ненароком, и по этой причине изгнать — однако, изгнав, иерарховерующие обычно не в состоянии сделать никаких выводов относительно самих себя: почему это они столь долго считали вора если не святым, то хотя бы просто хорошим человеком и повиновались ему?

А вот «внешник» (а в дальнейшем и «когорта» с «сынами») подобным контингентом и вовсе может быть приравнен разве что не к «равноапостольному». Даже после его смерти и прекращения психоэнергетического подавления, ведь с точки зрения суверенитизма он не совершает вообще никаких преступлений. Командовать любит? Ну так это, скажут, от высокого религиозного рвения. Неугодников преследует и выживает? Во-первых, скажут, заслоняя грудью авторитета: «не судите, да не судимы будете». А во-вторых, скажут, это от желания, чтобы в церкви было единомыслие и порядок — по Писанию. Ради Бога старается. Ради детей. Дескать, ради этих маленьких умилительных чад. Людям служит и т. п. Дескать, не всем повезло с воспитанием — у «командарма», да, предки-солдафоны, да и сам он свой в казарме (на скамье для гребцов галеры), но ведь не ворует же и тридцати сребреников не выторговывает, притом аскет, своего не ищет, всё только ради дела.

Даже в откровенно «внутреннических» религиозных организациях начальство допускает в свой круг «внешников»-бессребреников (точнее, «когорту», об этом в главе «Зверь был, и нет его, и явится») — допускает в качестве ширмы-вывески, дескать, вот оно, ходячее доказательство благого действия Святого Духа.

Новый завет не был бы сколь-нибудь честной книгой, если бы не были описаны безобразия в первоапостольской церкви, прежде всего триумфальное шествие авторитета-«внешника» (вернее, до Преступления «внешника», а после—«сына»; см. главу «Зверь…»).

Тем более триумфальное, что Иуда был разоблачён отнюдь не учениками. При жизни Иуды ни один из учеников не смог достичь такого духовно-интеллектуального уровня, чтобы быть с предателем несовместимым.

Отсюда следствие: холуйская преданность части спутников Иисуса авторитету-«внутреннику» должна была воспроизвестись и с авторитетом-«сыном».

И в Евангелии (включая «Деяния апостолов» и Послания) это триумфальное шествие авторитета-«сына» зафиксировано.

Очень отчётливо.

Думается, Павел был не единственным неугодником, кто пытался обличить Петра.

Пётр, вождь-некрофил, понятно, не был способен согласиться на низвержение до прежнего состояния бригадира рыбаков. Не мог он и не противостоять попыткам его разоблачить.

Действительно, Пётр в своей роли «воодушевлённое благородство» оказался в уязвимом положении. У сколь-нибудь думающего человека не мог не возникнуть ряд вопросов:

— что это вдруг Петра первосвященники за преступное кровопускание в Гефсиманских садах не преследовали?

— что это вдруг Пётр взялся за меч (и вообще его носил)?

— что это вдруг Пётр, видя перед собой Иуду и первосвященников, выбрал для удара Малха, человека, по всей видимости, порядочного и впоследствии уверовавшего во Христа?

И так далее.

Пётр, безусловно, защищался — потоком лжи.

Вожди обычно не сильно логичны, но убедительны.

А манера защиты у них всегда одна — нападение.

Всякий свидетель опасен лишь пока он зрим. Малх тоже был опасен до тех только пор, пока мог показывать всем своё разрубленное и исцелённое ухо. Но стоит «ухоносца» изгнать, и всё успокаивается. Поди докажи ты, задающий вопросы, кто он, этот Малх. Нет уха — нет проблемы.

Нет, поносить Малха не умно, ругань тоже реклама — Малха лучше всего было просто замолчать. Не упоминать вовсе.

Странное дело! Обращаешься к церковной традиции: обо всех упомянутых в Евангелии персонажах сведения о дальнейшей их жизни есть, пусть того же неприемлемого качества, как и сведения о множественных казнях и самоубийствах Пилата, но всё-таки есть. А вот о Малхе — молчок.

И ещё. Кто не знает, что лучшее место для сокрытия трупов — это гора трупов. Следовательно, Пётр-«сын» должен был посвятить существенную часть своего времени выпячиванию вины невольных участников казни Иисуса — вторичных её этапов.