Я бы ответил. Ответил, если бы не горел желанием сломать ей шею! Ишкуина была так близко и так далеко от меня, что я буквально орать был готов от злости и безысходности. Я попался так глупо, что становилось больно за самого себя. И последнее, что мне хотелось сделать, пока сознание окончательно не затухло — напоследок нажать на спуск. Прежде чем мой мозг окончательно перестанет даже отзываться на мысли, и я сам кану в лету.
— Жаль, колокольчик, что так получилось, но… вряд ли ты расстроишься, верно? В конце концов, я же говорила, что ты будешь моим, а? Что я буду у тебя первой? Так или иначе? А я держу клятвы.
Ненависть.
Вот что я испытывал к Ишкуине, которая гуляла по кругу, будто лиса вокруг курятника. Она щебетала и щебетала о том, как же рада меня видеть, какое наслаждение мне доставит и так далее. Она была едва ли не свихнувшейся девкой, которая увидела парня своей мечты и теперь едва не мочила штанишки. Мразь… А меня словно медленно забивали в угол собственного сознания. Я будто засыпал под всё новые и новые спутанные воспоминания, который вот-вот хлынут у меня из ушей вместе с мозгами. Можно было просто отпустить это, дать волю всему тому, что просилось из дальних уголков моего мозга, но кое-что оставалось незаконченным.
Но именно тот факт, что меня становилось всё меньше, дал возможность взглянуть на ситуацию иначе. Ведь что с того, что я клон и во мне есть программа? Что я лишь написанный биологический код, который направлен на убийство других? Я ничего уже не сделаю с этим, но я до сих пор могу убивать. Так себе успокоение, и оно ни черта не помогло, так как от всего этого мне было настолько хреново, что хотелось выть. А стоило подумать, стало ещё хуже, и появилось желание просто расплакаться. Но казалось, что сказать это про себя важно. В конце концов, это проблема, она есть, её не исправишь, но можно решить. Я до сих пор могу отправить эту мразь на тот свет. И я это сделаю.
Ишкуина… если я отправлюсь чёрт знает куда, то ты отправишься со мной…
Эта мысль, единственно реальная в нескончаемом потоке сознания, словно дала мне сил. Я не отступлюсь от попыток, даже если они не принесут мне пользы. Я буду топить всех вокруг себя — вот что я говорил, и эта ситуация не была исключением. Сегодня она точно сдохнет…
Но сначала надо было сменить тактику. Я никогда не действовал чисто физически. Пытаться двигаться — бороться с ветряными мельницами. Единственное, что более-менее работало — мои пока что собственные мозги. Было тяжело думать, будто все кричат тебе в ухо и постоянно отвлекают внимание, но я попытался сосредоточиться на ещё существующем своём «я».
— Я сдержала клятву, рассказала, кто ты, мой единственный и неповторимый девственник, — улыбнулась Ишкуина, встав предо мной. — Ты — один из тех клонов, возможно, последний, что они создавали.
Она продолжала что-то там щебетать, но я попытался сконцентрироваться. Если есть программа, то значит, её можно обойти. Если есть код, то его как-то можно переписать и сломать.
Я постарался расслабиться и как можно меньше сопротивляться, встав, как манекен. Я не сдвину себя, по крайней мере сейчас, а головная боль сбивала очень сильно. Меня и так выдавливало из собственного сознания безумным поток ненужных воспоминаний, при этом обрывочных и бесполезных. Перестал слушать Ишкуину, которая продолжала выкаблучиваться. Плевать на Ишкуину. Она ещё споёт свою последнюю песню. Я старался отстраниться от звука из её диктофона, который вызывал боль в зубах и голове. Словно его не было.
Я не мог глубоко вдохнуть или выдохнуть. Не мог присесть, чтоб немного прийти в себя. Вообще ничего не мог. Но… мои мозги были ещё здесь, моё мышление, сдобренное хорошей генетикой и уже вписанными инструкциями. Самое простое — логическая цепочка. Надо просто вспомнить и понять…
Понять…
Понять, что…
Нас всех ликвидировали…
Сердце сжалось от одной мысли, что десятки, а может быть и сотни таких, как я, были просто расстреляны, но здесь было важным другое. За что?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
«Вы стали неконтролируемы».
Голос Ишкуины промчался в урагане мыслей, словно громкий вскрик. Это было моё воспоминание, утонувшее в ложных, чужих и чуждых мне.
Мы были неконтролируемы. Если это так, то значит, нас нельзя было взять даже это пищащей хренью. Мы знали выход из ситуации, знали, как противопоставить себя хитростям, что были впаяны намертво в подкорку. Возможно, методом проб и ошибок это выявили, потому что будь я там, я бы перво-наперво постарался понять, как противостоять главной опасности. Начал бы примечать, когда она сильнее воздействует, когда слабее, после чего начал бы пробовать.
А этой опасностью наверняка был этот самый звук.
Вновь начался мозговой штурм. Вновь я перетряхивал, с каждым разом всё медленнее и медленнее, слабее и слабее всё, что знал, и всё, что слышал. Самым важным было то, что читала до этого Ишкуина. Море информации, которую я частично не понимал, но… Что там было? Объект защищает родителя и… он запускает программы. То есть, становится другим. Там были вспышки гнева и жестокости, плюс… нервная активность… Там было про стабильность…
Я почувствовал, как от напряжения из носа потекли две струйки крови. Голова буквально раскалывалась от того, что, помимо всего, что вспоминалось мимоходом, сознание пыталось выкорчевать воспоминания о словах самой Ишкуины. Там было что-то важное, что-то действительно важное, какой-то дефект помимо того, что мы иногда были очень агрессивными… Там было про… активатор… Да, активатор, который срабатывает, когда… у него высокая психическая активность…
Мне показалось, что в голове что-то пиликнуло.
Ответ был найден относительно быстро, стоило просто прекратить себя жалеть и воспользоваться тем, что мне было дано изначально. Не силой, не властью и не пистолетом. Мозгами.
Всё ложилось очень просто — высокая психическая активность. Мы восприимчивы, лишь когда у нас высокая психическая активность, блять!
Этот ответ на вопрос контроля оказался самым тупым, что мог быть, и куда проще, чем я думал. Настолько простым, что даже стало стыдно за то, что я сразу не догадался.
И всё мгновенно встало на свои места.
Разве люди не перестают себя контролировать во время ярости или горя? Впадают в состояние аффекта и не могут себя контролировать? Считай, если у нас в мозгу есть зоны, на которые воздействует звук, такое состояние является самым опасным — мы просто не сможем закрыться холодной логикой, а потом будет всё то же самое, как и сейчас — будем биться в ярости от бессилия, тем самым затягивая на шее удавку.
Туда же идёт и голос, когда я был сильно потрясён или расстроен. Всегда издевающийся, делающий больнее, словно старающийся вывести сильнее из себя. Я становлюсь чувственнее ко всему, только когда эмоционально активен, верно? Почему он издевался надо мной? Вопрос из разряда, почему он заодно с Ишкуиной и участвует в этом цирке — он может это, потому и делает.
Теперь и действия Ишкуины приобрели ясность. Все её действия сейчас не выглядели хаотичными, в них появилась последовательность и логика. Этот фарс с Марией: попытка уколоть побольнее через дорогого мне человека; заставить бросить, чтоб вызвать стресс и ненависть. Как она сказала — этим пигалицам ничего нельзя доверить? Случись так с Марией, брось она меня со скандалом, я бы точно явился к Ишкуине убивать. Не с криками, но с холодной яростью и желанием оторвать голову. А что дальше? Звук этой глушилки, и её квартира становится ловушкой без выхода и входа, верно? А этот спектакль с фотографиями, эти словесные издевательства, попытки сделать побольнее и под конец — вот я, иди сюда, но не хочешь узнать правду?
Всё просто, когда ты понимаешь, чего не хватает в уравнении. Вставляешь, и сразу всё приобретает ясность. И наша ликвидация — армия клонов, которые стали настолько умными, что могут ограждаться от своего поводка и творить, что хотят.
Теперь даже вопрос, что делать, не имел смысла — надо было успокоиться.