выпил предложенный ею чай, съел три печенья с тарелки (у нее было всего три печенья на тарелке, они с Бенке остались без угощения). Парень много говорил. Она поняла не все, что он сказал. Может, он сказал, что все еще ходит в колледж. Все еще учится. Может, он сказал что-то о быстром заработке. Деньгах на пиво. Он часто выполнял работы для мистера Пирсона.
– Правда, что угодно, я могу что угодно делать, – уверенно сказал он. Ревека понятия не имела, кто такой этот мистер Пирсон. Ей было все равно. У нее в квартире было тепло.
Блестки отклеились с ладошек Бенке и плавали на поверхности воды. Ревека зевнула, и Бенке это заметил – он широко открыл рот, обнажая крохотные, беленькие детские зубы. Ванна, похоже, успокоила его. Она вытащила его, завернула в полотенце. У нее болела голова. Бенке дергал себя за ухо, что обычно случалось, когда ему было больно. Может, у него болели зубы. Она надеялась, что они не подхватили простуду или грипп. Никто не хотел заболеть в Рождество.
Она одела своего малыша в мягкую хлопковую пижаму, и он заснул чуть ли не до того, как его голова коснулась подушки. Она наклонилась над колыбелью поцеловать его на ночь. Он должен спать в кроватке. Может, они найдут подходящую в благотворительном магазине после Рождества. Когда она выпрямлялась, комната поплыла. У нее кружилась голова, ее немного подташнивало. Ей столько всего еще нужно было сделать. Помимо заворачивания подарков она еще хотела закончить глажку, приготовить что-то к приходу Тома. Было важно, чтобы он возвращался домой к чему-то хорошему. Он так тяжело работал. Двойные смены на той фабрике были изматывающими. Шумными, напряженными – он весь день был на ногах. Он никогда не жаловался.
Она пошла на кухню, взяла нож, лук, картошку, морковку – все это надо было порезать. Но у нее теперь так яростно болела голова. Может, ей стоило присесть. Или даже прилечь. Всего на несколько минут. Она так устала. Все, чего она хотела, это заснуть. Ревека уронила нож, он едва не попал ей на ногу. Она посмотрела на него на полу и удивилась. Что с ней не так? Почему комната плыла? Ревека упала на четвереньки. Что не так? Что-то сильно не так. Она начала ползти к комнате сына. Ее тело пронизывал страх. Ей нужно было его увидеть. Ей было плохо. Вдруг ему тоже плохо? Она ставила одну руку перед другой, тащила ноги за собой. Она просто хотела спать. Лечь на кухонный линолеум. Но больше этого ей хотелось проверить своего малыша. Она дотащила свое тело в его комнату, освещенную радостным золотистым светом ночника с тракторами. Вот и он. Он спал так крепко. Совсем неподвижно. Совершенно неподвижно. Она подумала, что ему снятся сны. Сны о звездах и подарках и рождественских угощениях; но когда ему снились сны, то его веки обычно двигались. Этой ночью он был каменно неподвижным.
Она просунула руку сквозь прутья колыбели. Изнуренная, она знала, что не доберется до своей кровати, ей этого даже не хотелось. Наверное, она что-то подхватила. Ее голова вопила изнутри. Такая сильная боль. Тома скоро должен вернуться домой. Он принес бы ей парацетамола. Она не могла сама его взять. Она не хотела быть так далеко от Бенке. Она легла на пол возле него. Рядом – на случай, если он проснется и захочет к ней.
47
Эмили
Четверг, 20-е июня
О. Боже. Мой. Патрика Пирсона арестовали за мое похищение!! Маму с папой это потрясло. Я даже не знаю, собирались ли они вообще говорить мне об этом. Ну, им бы пришлось это сделать рано или поздно, но, мне кажется, у них были бы проблемы с выбором подходящего момента для таких новостей. Так получилось, что я услышала их разговор на кухне.
– Звонил детектив-инспектор Оуэнс, – говорит мама.
– А, да, – отвечает папа. Родители очень странно друг с другом сейчас общаются. Как-то напряженно и раздражительно. Я не знаю, это от переживаний за мое похищение или чего-то другого. Я думаю, еще до него это немного присутствовало. Не уверена. В любом случае, они все время теперь разговаривают так, словно ждут плохих новостей или собираются их сообщить. Что-то вроде этого. Я скучаю по тому, как они были, не знаю, самими собой. Типа, расслабленными и милыми друг с другом.
– Полиция проверила алиби Тома, и раз средства на его банковском счету являются утвержденным подарком от меня, у них нет против него дела.
О ком это мама? Кто такой Тома? Я сижу наверху лестницы, ведущей прямо на кухню. Родители стоят ко мне спиной, так что они не знают, что я слушаю. Это смешно. Мы теперь живем в огромном доме, но, честно, из-за открытой планировки здесь нет секретов. Или, скорее, есть куча секретов, как оказалось, но теперь о них легче узнать, чем когда мы жили в нашем маленьком доме, где у всех была дверь, которую можно закрыть. Подозреваю, папа это не учел, когда выбирал этот дом.
– Ну, что теперь?
– Они сказали, что допрашивают кое-кого другого.
– Кого?
– Патрика Пирсона.
– Патрика Пирсона? – папа звучит ошарашенным.
– Да. Они его не арестовали, но, я думаю, это лишь дело времени, – мама, кажется, довольна.
– Черт, – папа отступает на шаг назад и, немного пошатнувшись, опирается руками о кухонную столешницу, словно ему нужна какая-то опора, чтобы не упасть.
Мама обхватывает его руками сзади и поглаживает, будто успокаивая ребенка.
– Я знаю, это прорыв, да? Детектив Оуэнс сказал, что есть бумажный след к огромным суммам денег на разных оффшорных счетах, которые можно отследить обратно к нашему счету. Ну, скорее, цифровой след.
– Сколько денег?
– Он не сказал.
– И ты не давала ему деньги? Это не один из твоих подарков?
– Ха-ха, Джейк, – сухо говорит мама.
– Я серьезно.
– Нет, конечно, я не давала ему никаких чертовых денег. Я его ненавижу.
Папа кивает, но не смотрит на нее. Мама вглядывается в него, пытаясь перехватить его взгляд, пытаясь прочитать его. Она была хороша в этом. Она говорила, что знает каждую его мысль, а потом шутила, что это несложно, так как он думал только о еде или о спорте. Я думаю, в эти дни у него намного больше всего на уме.
– Тебе, должно быть, сложно осознать это предательство. Это огромный шок, – говорит она.
– Нет, не в этом дело. Ну, да, да, очевидно. Но… – папа качает головой. Он кажется растерянным.
– Я имею в виду, это еще и