потому что это дешевле, и мы имели реальную возможность устраивать концерты. Это вроде бы казалось легко осуществимым, и мы могли зарабатывать деньги.
Какое-то время после фиаско с «Ритцем» мы останавливались в маленьких дешевых отелях. Мы делили между собой две комнаты, но вскоре начали снимать за небольшие деньги мансарду. Квартира находилась на Западной 19-й улице, между 10-й и 11-й, почти точно напротив ночного клуба/роликовой дискотеки «Рокси». Это, конечно, не Средний Манхэттен, и даже не Нижний. Это был невзрачный район, более известный благодаря мясокомбинату – вокруг нас постоянно маячили контейнеровозы, которые круглосуточно ввозили и вывозили мясные туши. Прямо за углом находился бар под названием «У Моран», где подавали потрясающие дешевые фаршированные моллюски и настоящий импортный «Гиннесс» из Ирландии. Вкусный. Здесь была даже женская тюрьма, которая располагалась позади лофта. Летом женщины кричали нам из окон камер. Многочисленные стоянки для грузовиков поблизости были местом встреч геев. Реальное такое местечко.
Это был грязный, дешевый, индустриальный район, полный невероятно убогих ночных клубов для геев, которые не имели ничего общего с тем, что мы знали в Англии. Завсегдатаями таких заведений были бородатые, худосочные мужчины средних лет, готовые снять штаны и отсосать прямо за грузовиками, – просто грязь, настоящие мерзость и разложение в чистом виде.
В доме под нашей мансардой была мясная лавка, в которой варили кузова лимузинов, бог знает почему – в Нью-Йорке не задают вопросов. Я знал только, что работают они явно не на правительство. Стоял невероятный шум, но это тоже оказалось нам на руку, поскольку им точно было наплевать на шум, который мы производили наверху.
Сам лофт был потрясающим: он занимал площадь около 760 квадратных метров, с одной убогой маленькой спальней – моей – и одной громадной спальней, располагавшейся в задней части мансадры, даже не спальней, а, скорее, офисным помещением, которое я уступил Киту и Джаннет. Я взял себе маленькую каморку между большой спальней и кухней, потому что всегда хотел быть рядом с едой. Когда через пару месяцев приехал Мартин Аткинс, он занял переднюю комнату, которая на самом деле была не передней комнатой, а сценой. Должно быть, здесь некогда проводили тусовки, потому что рядом находилось небольшое помещение, где раньше стоял микшерный пульт.
Это место прекрасно подходило, чтобы создать жилое пространство в духе Public Image. Но мы так и не дошли до этого. Я хотел поставить здесь диджейскую будку и микшерный пульт, чтобы превратить лофт не только в то место, где мы спали по ночам, но и в нечто вроде репетиционной базы и площадки для проведения живых концертов. Не-е-ет. Кита невозможно было уговорить хоть чем-то заняться. Я не видел его целыми днями, а Джаннет постоянно твердила: «О, ты не можешь сейчас с ним разговаривать, пусть он придет в себя». У-ууу! Она жутко потакала этому дураку. Что довольно удивительно, потому что сама Джаннет была девушкой жесткой. Джаннет сводила мужчин с ума. Настоящая красотка, и все-таки связалась с этим идиотом – абсолютно бессмысленная связь.
Под нашим домом находился гараж, и идея заключалась в том, что прямо оттуда мы могли бы отправляться во все окрестные штаты и играть во многих ночных клубах и театрах. В конце концов нам это удалось, но потребовалось некоторое время, чтобы «освоиться». Когда мы все-таки занялись концертами, приходилось колесить туда и обратно, но мне это нравилось, потому что напоминало о ранних «Пистолзах», когда мы ездили на концерты по Лондону или отправлялись в туры на север. Проблема заключалась в том, что теперь мы все возвращались в одно и то же место. С «Пистолз» мы, по крайней мере, расходились после по своим лачугам. Теперь у нас была одна лачуга на всех.
И все-таки здесь оказалось очень здорово. Я представлял себе, что не буду так часто попадать в тюрьму и смогу делать все, что захочу. Я не имел никакого отношения к нью-йоркской сцене, и реально, все мы чертовски хорошо знали, что PiL никак в нее не впишется. Поэтому, что бы мы ни задумали, это должно было происходить за пределами города. Так оно и случилось. Люди, которые приходили и хотели с нами пообщаться, были сумасшедшими художниками, делающими сказочно, глупо, занимательно иные вещи. Нью-Йорк полон подобной движухи, это очень неоднородный город. В нем столько всего происходит. По крайней мере, так было тогда.
Джаннет больше всего хотела начать поскорее что-нибудь снимать, а поскольку она была очень в этом заинтересована, мы были заинтересованы в ней. Мы надеялись, что вся эта история получит продолжение, но этого так не произошло. После перформанса в «Ритце» ничего особенного не случилось. Виноваты в этом мы все – мы отнеслись к пребыванию в Нью-Йорке как к отпуску и начали заниматься каждый своими делами, а не общими проектами, и не было особого смысла снимать подобные моменты, которые казались не столь уж и значительными.
Джаннет обладала очень открытым характером: она могла подружиться с кем угодно в любое время, ей присущи были врожденные способности, которые помогали ей стать важным участником нью-йоркской клубной сцены. Она перезнакомилась со всеми швейцарами, бог знает как. Мы ходили в клубы благодаря тому, что Джаннет участвовала там в различных мероприятиях. Меня не слишком привлекала музыкальная сцена танцевальных клубов Нью-Йорка – она не произвела особого впечатления. Тогда набирал обороты хип-хоп, и существовали радиостанции, которые играли нью-йоркский хип-хоп нон-стоп, но я никогда по-настоящему им не увлекался. Мне казалось, что все это немного однообразно, с отвратительными звуками синтезаторов, которые напомнили мне Crazy Horses группы The Osmonds[276]. Этот ужасный синтезаторный звук.
С другой стороны, в Америке было более ста телевизионных каналов, в то время как в Британии все еще только три или четыре. Как, черт возьми, это возможно? И если вы что-то пропустили, это повторялось позже на другом канале. Я смотрел их, проводя своего рода исследование. Я полностью погрузился в Америку, в американскую телевизионную культуру. Даже телевизионные рекламные каналы, которые пытались сбагрить покупателям какой-нибудь кусок старого пластика, показались мне по-настоящему захватывающими. Хороший урок, как заставить дурака расстаться с деньгами! Я нашел их фантастическими, меня реально шокировало, что люди могут так этим увлечься и быть настолько отчаянными, чтобы купить чудо-швабру за 21 доллар – швабру, которая светится в темноте. Зачем ты убираешь кухню в темноте? Послушай, у тебя есть как минимум 21 доллар, который можно потратить на оплату счета за электричество.
Америка ушла далеко вперед. Все в Нью-Йорке начиналось поздно вечером. Это казалось нам, приехавшим в то время из Англии, удивительным, поскольку