на укрепление доллара помог сектору вернуться к рентабельности. При Рейгане этот нарыв созрел, поскольку директора ССА пускались во все тяжкие, чтобы извлечь максимальную прибыль из застрахованных государством депозитов. Но на росте экономики это никак не сказалось. Кризис ССА достался в наследство от 1970-х годов, и утверждать, что он вызвал рецессию 1990–1991 годов, можно только с большой натяжкой. Точно так же окончательная «зачистка» сектора в начале 1990-х годов не оказала заметного влияния на экономику.
Крах ссудосберегательных ассоциаций сегодня приводится в качестве наглядного примера того, что происходит с экономикой, если страны вовремя не решат проблемы «плохих» долгов. Это совершенно неправильный вывод. Скорее, случай с ССА может служить примером того, что ничего плохого с экономикой США в 1980-е годы не случилось, несмотря на то, что проблема «плохих» кредитов решена не была. Это не означает, что правительству не следовало вмешаться раньше. Однако ликвидация невозвращенных кредитов, которую недавно навязали Японии, Южной Корее, Таиланду и ряду других стран, принесла экономике гораздо меньшее облечение, чем ей приписывают. Главной проблемой этих экономик является их неспособность положить конец образованию «плохих долгов» — другими словами, решить глобальные проблемы экономики, вынуждающие корпорации объявлять дефолт. К банкам это имеет лишь косвенное отношение. Одной из причин того, что западные консультанты продолжают навязывать этот миф правительствам азиатских стран (самыми последними жертвами стали Япония и Китай), является желание заставить местные банки продать подразделения американским банкам и прочим иностранным стервятникам, жаждущим приобрести чужие активы за смешные деньги. (Азиатские банки приходится заставлять производить «чистку», потому что сами они к этому не стремятся, что неудивительно.) Для американских банков это оказалось крайне выгодным. Инвестиционный банк Goldman Sachs стал одним из крупнейших владельцев недвижимости в Японии, поскольку японское правительство вынудило местные банки продать обеспеченные залогом долги по «рыночным» ценам (если бы цены и в самом деле были рыночными, правительству не пришлось бы принуждать банки к продажам). Покупатели таких долгов обычно преуспевают, ведь они совершают сделку по ценам, гарантирующим успех. Кто является владельцем долговых расписок, роли не играет. Если бы активы не были проданы, прибыль досталась бы местным банкам.
Кризис ссудосберегательных ассоциаций может показаться сущей ерундой по сравнению с крахом, постигшим крупные американские банки в результате резких колебаний валютных курсов в 1970-1980-е годы. Крупные коммерческие банки спокойно перенесли инфляцию, пустившую на дно большинство ССА, но не смогли пережить укрепление доллара и окончание инфляции в 1980-е годы. Мексиканский дефолт 1982 года, последовавший за резкой сменой направления в движении курса доллара в 1980-е годы, — лишь один из множества подобных случаев. В период 1981–1984 годов 57 государств, на которые приходилось около 60 % всего внешнего долга развивающихся стран, задержали выплаты долговых обязательств или реструктурировали кредиты. Среди них было немало латиноамериканских стран. В 1982 году объем просроченных кредитов, выданных сотней крупнейших банков мира странам Латинской Америки, достиг $182 миллиардов, причем резервы на покрытие убытков от «плохих долгов» составляли у них всего около $146 миллиардов. Около трети от общей массы этих кредитов приходилось на долю американских банков. К 1987 году невозвращенные Латинской Америкой долги составляли уже $237 миллиардов.
В XIX веке, когда Соединенные Штаты сами были развивающейся страной с сырьевой экономикой, европейцы не скупились на инвестиции в рискованные предприятия Нового Света и охотно выдавали банковские кредиты. Часто заемщики становились банкротами и объявляли дефолт, что вполне естественно для высокодоходных инвестиций, сопряженных с большими рисками. Когда Соединенные Штаты сами превратились в кредитора, крупные банки запросили помощи у МВФ, и МВФ выбил из заемщиков долги.
Когда банкротство и дефолт происходят из-за простой неудачи в бизнесе, банки спокойно могут пережить это в силу диверсифицированности кредитного портфеля. У банков всегда имеется некоторая доля «плохих» долгов при большом количестве «хороших». Когда экономика страдает от ошибок в денежной политике или резкого повышения налоговых ставок, обанкротиться может целый сектор. Банкам всегда было трудно держать такой удар, будь это в 1930-е или в 1980-е годы, и, как правило, они обращаются за помощью к правительству, умоляя его спасти от краха финансовую систему.
МВФ выделит правительству страждущего государства уплаченные американскими налогоплательщиками деньги, чтобы американские коммерческие банки получили обратно выданные ими кредиты. В Мексике, Бразилии или Аргентине деньги МВФ не задержатся: они сразу же отправятся назад в Нью-Йорк. Правительства бедствующих стран останутся при своих долгах, только теперь должны они будут МВФ, а не американским банкам. Предоставив кредит, МВФ потребует от должников ужесточения бюджетной политики, что обычно означает сокращение государственных расходов и повышение налогов. В качестве непременного условия «профицита текущего счета» МВФ назовет ужасающую девальвацию местной валюты, в которой ему выплатят долг. К 1988 году большинство латиноамериканских стран действовали согласно навязанным МВФ программам.
Что выигрывают правительства развивающихся стран оттого, что должны они будут МВФ, а не американским байкам? Возможно, они ждут, что эксперты МВФ помогут их странам добиться такого же процветания экономики, какое наблюдается в Соединенных Штатах. Вместо этого из США им экспортируют наиболее опасные формы маниакального страха перед бюджетным дефицитом в духе Гувера вместе с идеологией девальвации. Выраженная двузначными процентами инфляция в 1970-е годы вызвала кризис в развитых странах, но, следуя какой-то извращенной логике, МВФ решил, что Латинской Америке непременно нужна инфляция в сотни процентов. В 1983–1988 годах среднегодовой рост индекса потребительских цен в Аргентине составлял 370 %, в Бразилии — 295 %, в Мексике — 92 %, в Перу — 221 %. Столь стремительная девальвация валют имела обычные последствия: повышение налогов посредством перевода населения на более высокую ступень налоговой шкалы, «сгоревшие» сбережения трудящихся и тотальное искажение структуры цен. Одним словом, из-за обнищания населения выплачивать долги МВФ и иностранным банкирам становилось все труднее, что оправдывало дальнейшее повышение налогов. Если развитым странам 1980-е годы запомнились снижением налогов, относительной стабильностью валют и подъемом экономики, для многих латиноамериканцев они стали потерянным десятилетием, отмеченным повышением налогов и бесконечной девальвацией денег. В 1990 году один западный обозреватель заметил: «Ужесточение бюджетной дисциплины и МВФ — эти слова в Латинской Америке стали одними из тех, что вызывают самую страшную ненависть»[89].
Несмотря на помощь МВФ, американские коммерческие банки сильно пострадали от кредитования развивающихся стран, а в 1990-е годы — от проблем на рынке недвижимости США и рынке высокодоходных облигаций. Рецессия 1990-х годов обернулась настоящим банковским кризисом, не сопоставимым по масштабу с