– Да, я помню, как они дрались с Красильщиковым… – начинаю я – и тотчас вскрикиваю: – Но Красильщиков! Неужели он тоже был замешан в эту историю? Неужели он с самого начала знал, что…
– Он знал очень немногое. Кое о чем обмолвилась Наталья, когда рассказывала о патологическом увлечении брата древними рукописями. Она частенько говорила и о том, как в один прекрасный день отомстит человеку, убившему ее мужа, однако Красильщиков считал свою подругу хоть и красивой, но довольно пустенькой особой, а потому не слишком-то прислушивался к ее словам. И он испытал истинное потрясение, когда узнал о ее смерти. Обвинения Лешковского, который любым путем пытался отвести от себя даже тень подозрений, оскорбили Красильщикова. Он принялся вспоминать какие-то обмолвки и намеки Натальи – и начал подозревать истину, какой бы невероятной она ни казалась. Сперва он хотел прийти к Лешковскому и бросить ему в лицо свои подозрения. А потом… А потом решил попросить помощи у одного своего знакомого – бывшего одноклассника. Этот человек служит в одном из государственных учреждений, имеет прямое и непосредственное отношение к сыску. Он внимательно выслушал Красильщикова, и в голове его созрел мгновенный план того, как изобличить преступников.
– И кто же этот человек? – спрашиваю я, и лицо Георгия становится таинственным:
– Я не имею права сказать тебе, кто он. Это не моя тайна. Давай называть его… ну, хотя бы NN, что ли… А впрочем, нет: это слишком обыкновенно! Ныне в моде все английское – дадим ему имя более звучное, на аглицкий манер: Эскот! Да, именно так мы и будем звать этого господина.
– Эскот? – повторяю я. – Ну что ж, если вам угодно…
Кажется, Георгий не заметил, что я вдруг перешла на «вы». Он был всецело увлечен своим рассказом:
– Эскот в это время уже подозревал и Дарьюшку, и Лешковского.
– Почему?
– Да потому, что, когда вы с Рублевым брали у Дарьюшки показания, она сообщила, что живет в переулке Красном. Но по адресным спискам никакой Дарьи Гавриловой в Красном переулке не значилось. На самом деле она жила в Печерах, недалеко от монастыря. Эскот выяснил это очень быстро, а потом заметил, что среди ее соседей значится и Филипп Филимонов, новый кучер прокуратуры. Эскот связался с Хоботовым и попросил послать агента – порасспросить об отношениях этих двоих. Агент походил по соседям и разузнал, что Филя уже много лет добивается Дарьюшкиной взаимности. А также выяснилось, что никакой собаки, как, впрочем, и детей, у нее нет. Значит, в тот день она появилась на берегу лишь за одним делом: чтобы понаблюдать за происходящим. Конечно, она сглупила, назвавшись своим настоящим именем: уж врала бы до конца. Однако Эскот, который был осведомлен об истинных отношениях Дарьюшки с Лешковским, теперь подозревал и господина учителя: любовница не могла не сообщить ему о том, что на берегу найден труп его сестры. Однако же Лешковский сделал вид, что ошеломлен. И в этом свете его скорбь и гнев, проявленные в морге, выглядели неестественными… Короче говоря, Эскот понял, что преступников необходимо подвигнуть к решительным действиям! Спровоцировать их на это – и взять с поличным!
– А каким образом Эскот узнал об истинных отношениях Дарьюшки и Лешковского? – перебиваю его я.
– Ну конечно, от Красильщикова, который услышал об этом от Натальи Самойловой! – быстро отвечает Георгий.
– Но вы сказали, что он «был осведомлен» еще до прихода к нему Красильщикова…
– Ах да, – спохватывается Георгий, и у него делается сконфуженное выражение лица. – Я точно не знаю. Кажется, ему кто-то сказал, у него был, наверное, какой-нибудь осведомитель…
– Вернее, осведомительница, – уточняю я. – Это Лалли, верно? Дарьюшка наверняка пожаловалась на судьбу горничной Евлалии, Маше: мол, от милого да любимого вынуждена оторваться из-за его злобной сестрицы. Горничная проболталась госпоже. А Лалли, наверное, все всегда рассказывала Эскоту, который некогда был ее любовником.
Георгий переводит дыхание, словно не знает, что сказать, потом наконец решается посмотреть мне в глаза и усмехается:
– Да, правильно сказал Филя: «Эта баба из тех, кто в яйце иголку увидит». Ну и как ты догадалась, кто такой Эскот?
– Очень просто. В том же самом рассказе Конан Дойла, откуда почерпнул свой псевдоним Сергиенко, мистер Шерлок Хольмс называется лудильщиком Эскотом и ухаживает за горничной Милвертона, чтобы собрать о нем сведения. Кто, кроме вас с Сергиенко, был до такой степени увлечен этим писателем? Сергиенко взял псевдоним оттуда – вполне естественно, что и вы поступили так же. Еще маленькая зацепка: вы единственный среди всех, занятых в этом деле, кто подходит по возрасту в одноклассники Красильщикову. И Птицын, и Петровский, и Хоботов, и агент Рублев куда старше. Да вот, кстати, о Рублеве. Вы упомянули, что мы с ним брали показания у Дарьюшки, что она кликала собаку, которой у нее, оказывается, нет… Знать об этом мог только тот, кто был вместе с нами на берегу. Там были вы. Ну и самое главное… самое главное, что, когда Филя столь лестно отозвался обо мне, вы, по идее, лежали без памяти в углу пролетки и слышать ничего не могли. А если слышали – значит, Красильщиков наврал, что применил «грубую силу» по отношению к товарищу прокурора. И правильно, ведь он с вами заодно. Вы с самого начала были в сознании, только притворялись – чтобы ввести в заблуждение Вильбушевича и меня. Ну, его-то понятно зачем, а меня?
– Да не обижайся так, ради бога! – примирительно восклицает Георгий. – Ох, как злишься: вон, даже на «вы» меня звать стала. Брось, Лизонька! Ты что, не понимаешь, что в нашем деле какие-то вещи происходят именно потому, что этого требует обстановка? Сами собой! По наитию!
– Знаете, мистер Эскот, у меня такое ощущение, что в этом деле вообще ничего не происходило само собой, а тем паче – по наитию, – говорю я, чувствуя, как тревоги минувшего дня, бессонная ночь и все печальные открытия, сделанные мною только что, наваливаются на меня, словно враги, с которыми мне уже не справиться. – Все было тщательно продумано, абсолютно все.
– Ну что, например? – спрашивает он, поглядывая на меня не без опаски.
– Да все! Например, наш поход к Евлалии. Она ведь отлично знала, с кем вы придете к ней, верно? Лалли с самого начала играла вместе с вами, как ваша верная подруга. И все эти… ну, скажем, шуточки насчет «девицы Ковалевой», Бетси, все эти сцены, вернее, сценки ревности и эти откровения по вашему поводу – не более чем антураж для пущего правдоподобия. Маша была удалена нарочно, так же нарочно приглашена прислуживать Дарьюшка – чтобы освободить мне путь на половину Вильбушевичей, а также для того, чтобы Дарьюшка узнала меня и начала действовать. Красильщиков заранее внушил ей, что в случае какой-то неожиданности следует немедленно бежать за ним. Конечно, можно было ожидать, что горничная перепугается, увидев меня с вами. Я не знаю, каким образом Красильщиков успел втереться в полное доверие к Лешковскому и даже убедил его, что нас с вами необходимо захватить и уничтожить… наверное, ссылался на какого-то своего болтливого знакомца опять-таки из прокуратуры или из суда, от которого узнавал о ходе расследования… Конечно, вы давали ему совсем немного тщательно процеженных сведений, но хитрец Лешковский все же клюнул на эту нехитрую удочку.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});