Читать интересную книгу Гордая птичка Воробышек - Янина Логвин

Конечно, я послала его к черту. Ответила отказом, сказав, что знать не хочу, кто он такой, и попросила никогда больше не беспокоить, потому что общение с ним для меня невозможно. Что он неприятен мне, и я не хочу вспоминать самый страшный эпизод своей жизни…

Он ушел легко. Оставив меня стоять с брошенными к ногам цветами и бледнеть под любопытными взглядами однокурсников. Ушел улыбаясь и не прощаясь, а вечером… А вечером мои братья не вернулись домой.

Они оказались заперты в магазине мобильной техники брата Игоря, пойманные охраной за кражей какого-то дорогого товара. Когда мы с мамой хватились мальчишек, полиция уже доставила их в участок и провела первичный допрос, наплевав на права несовершеннолетних, потому как дело обернулось еще одной нешуточной проблемой – тридцатью граммами порошка наркотического свойства, обнаруженного у братьев при задержании. Расфасованного в пакетики-чеки и предназначенного для распространения. По всей видимости, в школе, – так они сказали. И предупредили, что ответственность за сбыт наркотиков у нас наступает с четырнадцати лет.

Надо ли говорить, в каком мама оказалась отчаянии, – мне было больно на нее смотреть. В виновность мальчишек ни я, ни она не поверили ни на секунду: мы их воспитали, они взбалмошные, но честные ребята. Однако в предстоящей схватке с законом на их будущем и добром имени нашей семьи можно было поставить крест. В нашем небольшом городке слухи распространяются очень быстро.

Так быстро, что уже через час Игорь дозвонился до меня и предложил решить проблему, переведя суть ее решения в постельную плоскость. Так и сказал: не хотела по-хорошему, золотая моя, получай по-плохому, я всегда добиваюсь, чего хочу. Позволишь себя трахнуть – уже через полчаса, отсчитывая с этой самой минуты, твои братья будут дома в тепле и уюте, а дело замято. Будешь набивать цену – доберусь и до матери.

Мальчишки позже рассказывали, что охрана Михаила смеялась над ними всю дорогу, выпроваживая из участка и сопровождая домой. Обвинение в краже оказалось поспешным – брат Игоря забыл предупредить охрану, что великодушно подарил списанный планшет случайным мальчишкам, познакомившись с ними в Сети, а порошок был всего лишь сахарной пудрой, чьей-то нелепой шуткой-предупреждением. С приходом Михаила в участок все действительно разрешилось очень быстро.

– Ты согласилась… – выдыхаю я, встречаясь с птичкой глазами.

– Да, – отвечает воробышек. – Согласилась.

Она туже запахивает на груди и шее халат, словно желая укрыться за мягкой тканью от моего прямого взгляда. Проводит непослушной ладонью по бледной щеке, виску, склоняет голову, прячась за волосами…

– Согласие стоило мне трех дней пребывания в доме Игоря и представления друзьям и семье как его постоянной девушки. Которую можно брать столько раз, сколько захочешь. Без стеснения называть любимой, но напоминать о долге всякий раз, когда ее губы отказываются отвечать на ненавистные поцелуи, а тело сжимается и дрожит от отвращения к настырной смелости жадных пальцев. И ничего нельзя сделать, ничего! И ответить нечего на то, что холодная и бесчувственная. Что неблагодарная кукла.

Я хорошо запомнила эти пальцы, следы их прикосновений две недели сходили с моей груди и бедер, я так ненавидела их. Так хотела, чтобы они оставили меня в покое…

Все закончилось очередным новым платьем и шумной вечеринкой в незнакомой компании в каком-то модном клубе, на которой Игорь объявил меня своей невестой и предложил принять от него обручальное кольцо. Он выглядел таким уверенным, словно ему по силам было чувствовать счастье за нас двоих… Словно мой ответ вовсе и не интересовал его.

Воробышек смотрит на меня, и я говорю за нее:

– Ты не взяла.

– Нет. Я отказалась принять кольцо, честно ответив, что не питаю к нему ответных чувств. Что… что лучше умру, чем стану его женой. Что он может хотеть, но его желание никогда не исполнится. И что его смех в ответ на мои слова – совсем не его победа надо мной, а моя, потому что он для меня навсегда останется пустым местом.

Я знала, что Игорь не простит мне прилюдного унижения. Я еще никогда не видела его таким злым и желала только остаться целой после его рук. Он привез меня в свой дом и долго мучил, заставляя чувствовать кожей его разочарование и обиду, а потом сильно напился, закрывшись со мной в комнате и твердо пообещав доказать наутро, как я ошибалась.

Я сбежала ночью, отобрав у него ключ и незаметно покинув дом. Когда меня увидела мама, она долго плакала, прося прощения. Все время, пока помогала мне собирать вещи и провожала ранним утром на вокзал, отправляя к тетке, – и за это я еще больше ненавижу его.

Через две недели мама помогла мне переехать в этот город, воспользовавшись давним знакомством с Синицыным, перевестись в университет и начать новую жизнь. Вот, пожалуй, и все. Осталось только сказать, что у меня почти получилось.

– У тебя получилось, воробышек. Не почти, а получилось.

Она вновь садится на постель, сминая на коленях халат. В комнате холодно, она только что пришла из душа… Я вижу, как кожа на голых икрах девчонки покрывается мурашками.

– Илья? – птичка стыдливо касается взглядом моего лица.

– Да?

– Я… я так хотела, чтобы праздник для тебя стал настоящим. Домашним. Ты этого заслуживаешь. Чтобы твоим друзьям понравилось. Я не могла подумать, что сама… что из-за меня… Илья, пожалуйста, извини за все и… спасибо, что пришел.

Я молчу, наблюдая за девчонкой. Только сейчас обращаю внимание на доносящиеся из-за стен и двери звуки вечернего общежития, готовящегося достойно встретить рождественскую ночь. Обвожу взглядом полуосвещенную комнату, поднимаюсь со стула и твердо говорю:

– Одевайся, воробышек. Нам пора.

Птичка удивленно вскидывает голову и снова туже запахивается в халат.

– Куда? – спрашивает растерянно.

Я передергиваю плечами и честно отвечаю:

– Не знаю, воробышек, дорога покажет. Просто пойдем.

– Ты уверен? – задает она странный вопрос и хмурит брови, вглядываясь в мое лицо.

– Уверен, птичка. Оденься потеплее, ты совсем замерзла, и возьми с собой теплые носки. Я подожду за дверью.

– Нет! – она останавливает меня, стремительно поднимаясь с кровати. – Не уходи, – просит, делая ко мне шаг, но тут же поспешно отступает. – Не надо. Просто отвернись, этого будет достаточно.

Она не хочет оставаться одна, понимаю, но признаться в этом выше ее сил, и я уступаю. Я отворачиваюсь к двери и целую минуту разглядываю трещины в старой деревянной панели, соблюдая кодекс приличия, но девчонка манит меня к себе, как ночного мотылька фитилек, и я поворачиваю голову и нахожу ее отражение в потемневшем по краю овальном зеркале на стене…

Черт!

Птичка сняла халат, оставшись в черных трусиках-бикини, и ее стройная спина с перекинутыми на плечо волосами, тонкая талия и округлые бедра заставляют меня глубже вздохнуть и с досадой и болью за девчонку стиснуть зубы: я слишком сильно соскучился по ней, слишком сильно ждал встречи, чтобы сейчас заставить себя хоть на секунду отвести от нее взгляд. От моей птички, едва не угодившей в пасть к Ящеру.

Как же я тосковал по тебе, воробышек! Я бы проклял себя, если бы не успел.

Встреча с прошлым не прошла для девчонки бесследно: руки не послушны ей, а движения рассеянны. Она долго мучает застежку бюстгальтера, надевает джинсы, натягивает свитер… Включив фен, сушит волосы. Подойдя к шкафу и отворив длинную створку, долго смотрит на полку перед собой, пока наконец не достает две пары носков. Надев одну, вторую – шерстяную – растерянно держит в руках, прижав к груди, оглядывается на меня, видимо, не зная, что с ней делать.

Я отбираю у нее носки и помогаю надеть куртку. Спрашиваю после ее минутного замешательства:

– Где твоя шапка, воробышек? На улице холодно.

Птичка оглядывается на вешалку и неуверенно бормочет:

– Не знаю. Кажется, потеряла. Но это не страшно, – говорит, застегивая ворот и сжимая его в пальцах, – ведь есть капюшон… Правда, я не помню, куда положила твой шарф…

Мой шарф… Я не хочу, но улыбаюсь про себя мыслям девчонки: воробышек-воробышек, ты неисправима.

Она берет со стола и надевает очки, наклоняется застегнуть ботинки, но очки тут же падают к ее ногам, не удержавшись на лице. Птичка поднимает их – погнутые, с трещинкой на стекле, пытается согнуть поврежденную дужку непослушными пальцами… Вновь надевает и застывает у двери, остановив взгляд на своем отражении в зеркале над умывальником…

Чертов ублюдок! Я чувствую, как во мне напрягается каждая мышца.

Когда ее рука, поднявшись, касается оцарапанной щеки и вспухших обветренных губ, я обнимаю девчонку за плечи и решительно вывожу из комнаты, не дав ей шанса вновь уйти в себя.

– Пошли, птичка!

– Да…

* * *

В кинотеатре полно народу. Она сидит, уткнув нос в воротник своего пуховика, и, не мигая, смотрит перед собой на экран. Наверное, зря я выбрал комедию, воробышку совсем не смешно, впрочем, мне тоже. Но мы продолжаем молча смотреть фильм, в котором известный голливудский комик изображает важного профессора, в результате неудачного эксперимента над собой на глазах своей девушки и студентов-учеников демонстрирующего истовую влюбленность в молоденькую самку кенгуру, в результате чего все время получает от озадаченного животного передними лапами по морде.