От резкого тона Димитрии капитан еле заметно вздрогнул, но позиций не сдал. Он тоже продолжал играть свою роль.
— У меня действительно еще не было возможности поговорить с Дарко с глазу на глаз, но я уверен, юная леди…
— Какая я вам, к черту, юная леди?! — вскипела Димитрия. Она проснулась как вулкан: неожиданно, резко, когда никто не ожидал от нее решительных действий. Что было сил Димитрия сжимала свой бокал из неорганического стекла все крепче и крепче, и казалось, что он вот-вот лопнет от ее гнева.
Капитан Лекса задышал чуть чаще.
— Простите, — выдохнул он, и это неожиданное извинение Димитрию основательно смутило.
— Что? — переспросила она, приподняв брови.
— Простите мне мою старую глупую привычку. Я называл так мою дочь, пока она… она… — Капитан не нашел в себе силы закончить предложение, но Димитрия все понимала и без слов.
— Все путем, капитан. Как вас там?..
— Лекса. Капитан Лекса, — тихим голосом ответил капитан.
— Так вот, капитан Лекса, или как вас там, не призывайте бурю, пока на море штиль, мой вам совет.
— Так вы буря?
— Нет. Я штиль.
Димитрия снова криво улыбнулась. Не потому, что не хотела улыбаться, а потому что уже давно разучилась. И даже душистая пенная ванна не смогла помочь ей окончательно вернуться к жизни.
Она чувствовала — пусть не сердцем, а каким-то задним местом (хотя, может, и сердцем — никакой разницы) — что Дарко тоже находился немного не в себе после окончания путешествия. Возможно, это было из-за того, что Димитрия напомнила ему об Эве — пусть не своим присутствием, а словами, пропитанными ядовитой злобой. Она не понимала счастья, которым он обладал, находясь рядом с любимой. И, возможно, она не пыталась его понять просто потому, что жутко ревновала. Хотя Димитрия не признается в этом даже себе ни за какие сокровища мира. Такую гордячку уже ничто не могло надломить. Она была не тростиночкой, которую ветер сносил в два счета — она была старым гнилым дубом, который может рассыпаться на части только от своей ветхости.
Еще некоторое время капитан Лекса смотрел на Димитрию, находясь в каких-то своих мыслях. Он едва узнавал эту напуганную чумазую девочку, которую всего каких-то две недели назад Дарко привел к ним на корабль.
Она была невероятная.
И даже помня о том, какой гордой и стойкой была его собственная дочь, капитан Лекса вынужден был это признать. Другой такой Димитрии на свете не существовало.
Она могла стать их концом и одновременно она могла стать их новым началом. Возможно, потом они отыщут еще таких девушек, которые были бы устойчивы к вирусу. И после трех долгих лет мучений и лишений они впервые могли бы поспорить с Посланцами за свою свободу.
— Дайте мне знать, если вам что-нибудь понадобится, — вежливо произнес капитан, в старомодной манере откланялся и ушел обратно сквозь защитное кольцо из медиков, а Димитрия так и не сказала ему ни слова. У него тоже была дочь. Сколько еще людей должно пострадать, смотря на нее и вспоминая свою прежнюю жизнь? Сколько еще пустых надежд она вручит этим людям, которые верят в нее по-настоящему? Сколько еще она может продержаться, когда мысли о том, что Весна, возможно где-то рядом, душат ее тугим узлом?
Она чувствовала, чувствовала эту петлю, обмотанную вокруг ее шеи. Если бы она только захотела, то смогла бы помочь ей затянуться.
Димитрия вновь осталась наедине со своим шампанским и пузырьками, которые оказалось уже неинтересно рассматривать.
— Димитрия, с вами все в по?.. — Это был Томо — кто же еще. И прежде чем он успел закончить вопрос, Димитрия коротко кивнула и снова криво улыбнулась. В ее ситуации срабатывала даже кривая улыбка.
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем раздался слабый тактичный звон, призывающий всех находящихся в здании к тишине (уж поверьте — это было самое просторное и светлое здание во всем Городе). Все моментально стихли, как будто им только что сообщили, что докладчик, который сегодня должен был руководить слетом, внезапно скончался при совершенно курьезных обстоятельствах.
Но докладчик был жив. Голубые глаза щурились от искусственного солнца. Они были какие-то странные, будто отгороженные от всего мира целой толщей воды. Докладчик осторожно облизнул пересохшие губы и погладил себя по рыжей бородке.
Николас Кингстон чувствовал себя как никогда уверенным. Его всего буквально трясло от охватившего его возбуждения предстоящей речи. Он был хорошим оратором. О, он был очень хорошим оратором!
Он быстрым взглядом пробежался по лицам людей, перед которыми ему сегодня предстояло выступать. Это были все жалкие лица существ, которые не шли с ним ни в какое сравнение. И сегодня они об этом узнают.
Николас еще раз деликатно ударил десертной ложечкой по бокалу. Но необходимости еще раз привлекать к себе внимание не было никакой — все и так неотрывно сверлили взглядом голубоглазого докладчика.
На мгновение взгляд Димитрии встретился с его взглядом, и девушка окоченела от ужаса. Хуже всего было то, что в сложившейся ситуации она уже ничего не могла сделать. Она своими собственными руками преподнесла себя этому мерзавцу на блюдечке с голубой каемочкой.
Он говорил на незнакомом ей языке. Говорил медленно. Чувствовалось, что Николас Кингстон был уверен в каждом своем слове, каждом своем "случайно" брошенном взгляде, каждом своем изящном жесте. И он был уверен, что в этот вечер он наконец завершит то дело, которое начал еще много лет назад.
Димитрия видела, что все слушали его так, как будто он — новоявленный Будда, который сейчас явит людям истину. Они буквально были загипнотизированы его сладкими словами. Возможно, если бы Димитрия могла понять суть разговора, то ощущала бы себя точно так же.
В спешке девушка окинула зал, в котором собралось, по меньшей мере, несколько тысяч мужчин, и все — как один в черных комбинезонах с золотой нашивкой. Отыскать единственного человека, который мог в данной ситуации Димитрии помочь, просто не представлялось возможным. Это было все равно что искать иголку в стоге сена. Или еще хуже — черную иголку среди таких же — черных.
Но что-то подсказывало Димитрии, что на слет Дарко не явился, иначе капитан Лекса не стал бы врать по поводу того, что видел его.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});