Читать интересную книгу Война в тылу врага - Григорий Линьков

К сожалению, у Седельникова не оказалось в наличии взрывчатки для подрыва этого моста. Мост этот был подорван соединением Ковпака через несколько дней после этого.

Седельников повел свое «войско» на базу, а по пути решил проверить новичков на боевом задании. Узнав, что в районе Домбровичей действует крупный спиртозавод, он отправил туда команду, перешедшую к нему с охраны моста. Эти люди были все в немецком обмундировании, и охрана завода приняла их за своих. Полиция и гитлеровцы в этом пункте были уничтожены, сбежать удалось только двоим. Завод был разрушен и сожжен.

В качестве трофеев Седельников захватил на заводе более десятка пар лошадей с упряжью и, чтобы «дома не журились», прихватил заблаговременно оставленные две бочки по пятьсот литров спирта ректификата. А чтобы к выпивке была и закуска, на заводе было забито три десятка хорошо откормленных свиней. Со всем этим хозяйством и «войском» Сазонов и Седельников переправились через Припять и прибыли в село Юркевичи, в пятнадцати километрах от центральной базы.

Ко мне вызвали некоторых из числа «казаков», как именовали себя люди в немецкой форме. В домик вошел человек лет тридцати пяти, среднего роста, голубоглазый, по внешности русский крестьянин.

— Садитесь, — предложил я.

Человек сел. Но я видел, как он чувствует себя неловко под моим пристальным взглядом.

— Расскажите, как это вы оказались в немецкой форме, на службе у оккупантов?

— Смалодушничал, товарищ полковник. В плен попал. А там нас гитлеровцы стали морить голодом, бить, а то и расстреливать. Вот умереть-то и не хватило мужества.

— Откуда родом?

— Из-под Пензы, колхозник.

— Так какой же вы казак?

— А вот об этом я вам и рассказываю. Большинство нас таких. Казаками назвались, в эту вот зеленую дрянь нарядили, винтовки выдали…

Он замолчал, потупив взгляд.

— Против своего народа воевать послали, — докончил я начатую мысль «казаком» из-под Пензы.

— Воевать не воевали, а присягу нарушили. Рассчитывали при первой возможности повернуть оружие против фашистских оккупантов. Доверите — оправдаем.

— А может, туго будет, снова в плен попадете?

Собеседник вскинул на меня влажные глаза.

— Нет уж, товарищ полковник. Кто там побывал один раз, того второй раз туда не заманишь. Лучше умереть, посылайте хоть с дубинками, будем сражаться все едино.

Вместе с моими бойцами прибыл Бужинский.

Стройному, высокому, с энергичными чертами лица Бужинскому исполнилось шестьдесят три, но таких не называют стариками. Он обладал военной выправкой старого солдата. А на мои расспросы Бужинский мне охотно рассказал, что в империалистическую войну он служил в царской армии и сражался против немцев вместе с русскими. У него на руке был заметный шрам, недоставало двух пальцев.

— Ранение? — спросил я собеседника.

— В империалистической под Львовом царапнуло осколком мины, товарищ полковник, — ответил Бужинский.

— Чем же вы жили в Польше?

— Так себе, товарищ полковник. Нашлись сердобольные родственники… Участок земли дали. Хату построил.

Истинный патриот польского народа, он ненавидел всем сердцем фашистских оккупантов.

«Сколько польские шляхтичи Мацинские и Беки стремились посеять рознь между двумя славянскими народами, — думал я, глядя в лицо Бужинскому, — но они могли в худшем случае создать какую-то накипь — ржавь. Все это не выдерживает испытаний и разлетается в дым при встрече с подлинными врагами».

Помнится, я сказал Бужинскому:

— Мы будем возбуждать ходатайство о награждении вас правительственной наградой. — При этом я спросил: — Желаете вы, чтобы ходатайство было возбуждено перед польским правительством или перед советским?

Старый солдат посмотрел на меня проникновенным взглядом и сказал негромко и с какой-то грустью:

— Польского правительства пока нет. Бывшее правительство сбежало в первые дни войны, оставив свой народ на милость оккупантов. Если хотите представлять к награде, товарищ полковник, так представляйте вместе с русскими, с которыми совместно я сражался против общего врага.

Жив ли ты теперь, боевой соратник?

Весть о нашем награждении и одновременном получении пятисот литров спирта разнеслась с быстротой молнии, и в ночь мы уже встречали гостей, приехавших нас поздравить.

Сидор Артемович не мог присутствовать на нашем лесном пиру, но и он прислал своего ординарца с поздравлением, напоминая между прочим о том, чтобы, празднуя, не обнесли и его доброй чаркой горилки. От души сожалея о том, что «старшой» не мог прибыть на наше торжество, мы отправили ему небольшой пятидесятилитровый бачок спирта.

К ночи прибыли товарищи Комаров и Капуста со своими комиссарами и адъютантами. Навстречу им в Милевичи выехал мой ординарец и проводил их установленным маршрутом до секретного поста у большой ели. Здесь были оставлены кони и повозки, и дальше гости направились пешей тропой.

На базе все было готово для торжественной встречи. Штабная землянка была задрапирована изнутри парашютным шелком, на столе стояла обильная закуска — наш старший повар Вера Михайловна не ударила в грязь лицом, да и в Москве нас не забывали: у нас были даже хорошие конфеты и шоколад.

Промявшиеся по морозцу гости вошли в землянку.

— Вот как вы живете! — сказал Василий Захарович Комаров после первых рукопожатий. — Слышал я о том от ваших людей, а воочию не представлял. Да к вам не только гитлеровцы, а и мы-то — уж на что исколесили здешние леса вдоль и поперек — и то без проводников добраться не сможем.

Я пригласил гостей к столу, но в это время вошел радист и сообщил, что через десять минут будут передавать из Москвы концерт по заявкам бойцов и командиров Военморфлота.

— Ну, это надо послушать! — сказал Филипп Филиппович Капуста. — Ведь вот живут же люди, концерты из Москвы принимают! А мы целый год воевали без всякой связи, да и теперь с одной станцийкой перебиваемся.

И все поддержали: надо послушать.

Пошли в радиорубку, там гости расселись перед приемником, как перед сценой театра. Знакомый голос диктора проговорил: «Внимание», и суровые лица устремились к приемнику, и в глазах засветилось нетерпение, словно перед поднятием занавеса в театре. Еще бы: говорит Москва! Здесь, в глубоком тылу жесточайшего врага, в засыпанной снегом партизанской землянке говорит Москва! Начался концерт легкой музыки. Сколько раз дома, в Москве, мы в этих случаях с досадой выдергивали штепсель. Теперь мы слушали, затаив дыхание. Я взглянул на Василия Захаровича. Он сидел ближе всех к приемнику и, целиком захваченный музыкой, не замечая присутствующих, тихонько покачивал головой и постукивал в такт музыке носком сапога. Его глаза были печальны и сияли влажным блеском.

Вера Михайловна доложила, что ужин подан. Все разом заговорили. Смеясь и перебрасываясь шутками, мы возвращались по скрипящей снегом тропинке в штабную землянку. Начальник караула отрапортовал, что на постах и в окружных селениях все в порядке.

В большой землянке уже начался пир. Гостей наехало много, и штабная землянка всех не вмещала. Мы могли спокойно праздновать до утра. Я вынул из кармана гимнастерки приказ о награждении личного состава нашего отряда и прочитал его вслух. На этом официальная часть окончилась, и началось пиршество.

Туго нам пришлось в фашистском тылу, крепко мы повоевали, немало потеряли, многому научились — теперь и выпить и погулять можно по-русски, вовсю. Выпили крепко и поговорили открыто, по душам, как старые боевые соратники. Не обошлось и без поцелуев и клятв в дружбе до конца, не обошлось и без упреков.

— Ну, что мы… — сказал захмелевший Василий Захарович, — мы так, а вот вы — герои, вы и ведите нас за собой.

— Война-то еще не кончилась, — засмеялся я. — Дела сколько хочешь. Каждый из присутствующих может стать героем…

После смеялись: как в воду глядел! Впоследствии трое из числа присутствовавших на пирушке получили звание Героя Советского Союза. А спустя день была принята радиограмма о высылке самолета на Червонное, предназначенного для меня.

«Аэродром» кипел людьми, бойцы валили крупные деревья, выкладывали из них условленный знак и зажигали их целиком. Это было великолепное зрелище: столбы пламени в темноте на зеркально чистом льду.

Извещенный по радио о прибытии самолетов, Сидор Артемович стоял на берегу со своим штабом, и я находился тут же со своими товарищами. Отряд уже был официально передан мною капитану Черному, а я ждал свою заветную птицу, которая перенесет меня в Москву.

И вот воздушные корабли появились, вот первый опустился на лед. Он уже подруливал к костру, как лед внезапно затрещал — самолет начал проваливаться. Летчики едва успели выскочить, и машина быстро погрузилась, лишь фюзеляж ее виднелся над поверхностью озера. В воздухе крутилось еще с полдюжины самолетов, ожидая посадочного сигнала.