— Во имя всех богов, не было это убийством! — взорвался Мордред, и его сын встревожено поднял на него взгляд. Мордред вполголоса обратился к нему на местном наречии: — Отнеси инструменты домой. Сегодня мы больше работать не будем. Скажи матери, что я скоро приду. Не волнуйся, все будет хорошо.
Мальчик убежал. Двое мужчин без слов смотрели, как удаляется вниз по склону худенькая фигурка. Там в лощинке у самого озера стояла хижина, чья кровля почти сливалась с темным вереском. Мальчик скрылся в проеме низкой двери.
Снова повернувшись к Гавейну, Мордред заговорил серьезно:
— Гавейн, не нужно думать, что я не горюю по Гарету так, как может брат горевать о брате. Но поверь мне, в его смерти повинен несчастный случай, если можно считать несчастливой случайностью умерщвление в запале посреди кровавой драки. И Гарет был вооружен. А Бедуир, когда на него напали, безоружен. Сомневаюсь, что в первые минуты он вообще разбирал, кто попал на острие его меча.
— Ах да, — кивнул Гавейн, но в голосе его все еще сквозила горечь. — Все знают, что ты был на его стороне. Голова Мордреда вскинулась.
— Все знают что? — не веря своим ушам, переспросил он.
— Ну, даже если ты дрался не на его стороне, все знают, что ты был против нападенья. Что, полагаю, было только разумно. Даже если бы их застали вместе на ложе, обнаженными и в объятьях друг друга, король наказал бы зачинщиков еще прежде, чем стал бы решать, что делать с Бедуиром и королевой.
— Я не понимаю тебя. И все это к делу не относится. Об измене и речи быть не могло. — Мордред говорил с непреклонным гневом, с королевским укором, который прозвучал неуместно из уст одетого в лохмотья крестьянина, обращенный к королю в богатом облачении. — Король послал королеве письмо, которое та желала показать Бедуиру. Думаю, в нем говорилось о том, что Артур уже на пути домой. Я видел его на полу в опочивальне. И когда мы ворвались туда, оба они были полностью одеты — даже тепло укутаны, — и в переднем покое бодрствовали придворные дамы. Одна из них сидела в опочивальне вместе с Бедуиром и королевой. Не слишком подходящая обстановка для супружеской измены.
— Да, да, — нетерпеливо прервал его Гавейн. — Все это мне известно. Я говорил с моим дядей Верховным королем. — Какое-то эхо в этих словах, сказанных в этом месте, вернуло к жизни давнее воспоминанье. Взгляд его переменился и он быстро сказал: — Король рассказал мне о том, что произошло. Похоже, ты пытался остановить потерявшего голову Агравейна, и ты действительно помешал Гахерису причинить королеве вред. Если он хотя бы коснулся ее…
— Подожди. Вот чего я никак не пойму. Откуда ты это знаешь? Бедуир не мог видеть, что там происходило, иначе он не напал бы на меня. И думаю, Боре уже ушел за стражей. Так как же король услышал правду?
— Королева ему рассказала, разумеется.
Мордред молчал. Воздух вокруг него был полон пенья болотных птиц, но он слышал лишь тишину, полную призраков тишину долгих снов и ночей. Она видела. Она знала. Она не отвернулась от него.
— Понимаю, — медленно произнес он. — Гахерис сказал мне, что за мной вот-вот явятся стражники, и единственная моя надежда на спасение — это покинуть Камелот. Он пообещал отвезти меня в безопасное место, сказал, что сделает это, несмотря на то что подвергает себя огромному риску. Даже в то время, когда я был не в себе, мне показалось это странным. Я сам свалил его с ног, чтобы спасти королеву.
— Дорогой мой Мордред, Гахерис спасал лишь свою собственную шкуру. Разве тебе не пришло в голову удивиться, почему это стража выпустила его за ворота, когда они уже наверняка должны были знать о потасовке? Одного Гахериса они бы остановили. Но принца Мордреда, особенно если сам Бедуир отдал приказ позаботиться о нем…
— Я едва помню ту ночь. Скачка была словно дурной сон.
— Так подумай об этом сейчас. Ведь так оно и случилось. Гахерис выбрался из города и ускользнул, и, как только представился случай, бросил тебя умирать или оправиться, как положит бог или насколько хватит умений у добрых братьев.
— Тебе и это тоже известно?
— Со временем Артур отыскал монастырь, но тебя там уже не было. В поисках тебя его гонцы изъездили страну вдоль и поперек. В конце концов тебя сочли мертвым или пропавшим без вести. — Гавейн невесело улыбнулся. — Мрачная шутка богов, брат. Умер Гахерис, а оплакивали тебя. Тебе бы это польстило. Когда собрался следующий Совет…
Но конца его рассказа Мордред не слышал. Внезапно вскочив на ноги, он отошел на несколько шагов в сторону. Солнце садилось, и на западе мерцала и сияла озерная гладь. Позади него, меж блеском озера и полыханием заката громоздились утесы Верхнего острова. Он сделал глубокий вдох. Это походило на медленное возвращение к жизни. Однажды, давным-давно, мальчик стоял на берегу неподалеку отсюда, и сердце его тянулось через холмы и проливы к дальним и пестрым королевствам большой земли. Теперь взрослый мужчина глядел в ту же даль, видел те же виденья, и горечь понемногу отпускала его душу. Его не выслеживали как зверя. Его не оклеветали. Имя его все еще сверкающе чисто, как серебро. Отец пытался найти его с миром. И королева…
— Через неделю прибудет курьер, — говорил тем временем Гавейн. — Позволишь мне послать с ним весточку?
— Нет нужды. Я сам поеду.
Глядя на его просветлевшее лицо, Гавейн кивнул.
— А они? — Он кивнул на дальнюю хижину.
— Останутся здесь. Мальчик вскоре сможет занять мое место и делать мужскую работу.
— Она ведь тебе жена, да?
— Так она себя называет. Есть некий местный обычай, лепешки и огонь. Это доставляет ей удовольствие. — Тут он сменил тему: — Скажи мне, Гавейн, долго ты тут еще пробудешь?
— Не знаю. Возможно, курьер привезет какие-то известья.
— Ты ждешь, что тебя вновь вызовут в столицу? Нет нужды спрашивать, — напрямик сказал Мордред, — почему ты оказался на островах. Если ты вернешься, что станется с Бедуиром?
Лицо Гавейна внезапно ожесточилось, сложившись в знакомую маску неистового упрямства.
— Бедуиру придется поостеречься. И мне, полагаю, тоже.
Взгляд Гавейна скользнул мимо Мордреда. Из дальней хижины вышла женщина, а за ней мальчик; оба они стали смотреть в сторону озер. Ветер облепил ее тело тканью туники и подхватил длинные волосы, которые заструились золотом.
— М-да, понятно, — проговорил Гавейн. — Как имя мальчика?
— Медраут.
— Внук Верховного короля, — раздумчиво произнес Гавейн. — Он знает?
— Нет, — отрезал Мордред. — И не узнает. Он не знает даже того, что он мой сын. Она вышла замуж после того, как я уехал с островов, и родила еще троих детей прежде, чем утонул ее муж. Он был рыбак. Я знал его, когда мы были детьми. Ее родители еще живы и помогают ей растить детей. Они приняли меня как своего и были только рады обручить нас после стольких лет, а она, разумеется, сказала, что никогда не уедет с островов. Я обещал, что позабочусь о них, что они ни в чем не будут нуждаться. В глазах детей — всех четверых — я их приемный отец. Быть может, когда-нибудь Медраут узнает, что он незаконнорожденный сын “бастарда короля Лота”, но тем дело и кончится. До тех пор, пока я когда-нибудь, возможно, не пошлю за ним. И не при тебе будь сказано, брат, таких, как он, здесь немало. К чему разжигать честолюбие?