— Где Лиззи? — заорал он.
— Господи, спаси и сохрани! — крикнул кучер.
— Где Лиззи, чертов клоун?
Лошади неслись по улице, люди кричали и бросались врассыпную, карета угрожающе раскачивалась и грозила перевернуться, колеса грохотали по мостовой.
— Слезай! Слезай! — вопил кучер.
Оксфорд висел, крепко вцепившись в карету, и одна из его ходулей волочилась по дороге.
Лошади влетели на маленький уличный базар, зацепили прилавок с сыром, отправив его в полет, и устремились в узкий проход между фруктовой палаткой и лавкой с птицей. Цыплята, гуси, птичьи перья, крутящиеся обломки взмыли в воздух.
Крики. Возгласы. Полицейские свистки.
— Твою мать! — Оксфорд спрыгнул с экипажа, ударился о землю, подпрыгнул на пятнадцать футов в воздух, приземлился и побежал.
Крик ужаса вырвался из груди кучера, но тут же оборвался, когда с жутким грохотом лошади и карета врезались в угол лавки. Треск дерева и костей был заглушен звоном разбившегося стекла и грохотом кирпичной кладки, так как стена здания рухнула на злополучный кэб.
Оксфорд запрыгал через охваченную паникой толпу, так громко и истерически смеясь, что мужчины, женщины и дети разбегались перед ним.
— Прочь! — орал он во весь голос. — Вы все — история! Вы все в прошлом! Ха-ха-ха! Где мой предок? Восстановить! Восстановить!
Он перепрыгнул через девятифутовую стену и оказался на пустыре, споткнулся, упал и покатился.
Лежа на спине, он вцепился пальцами в траву под собой.
— Где я, черт побери? — спросил он себя.
Из-за стены раздавались крики.
Он сел, набрал данные на пульте управления, сделал два больших шага и прыгнул вверх.
И приземлился за стеной на Мьюз-лейн 28 ноября, без четверти восемь.
Эдвард Оксфорд припал к земле и заплакал. И стал ждать.
Она прошла мимо через полчаса.
Лиззи Фрайзер было только четырнадцать.
В 1837 году она считалась достаточно взрослой, чтобы уже работать. В эпоху Оксфорда ее считали бы ребенком.
Слезы еще бежали по его щекам, когда он тихо позвал:
— Лиззи Фрайзер!
12 января 1839 года
Тилли Адамс уже исполнилось семнадцать. По субботам, в любую погоду, она гуляла утром в полях Баттерси, летом собирая цветы, а зимой наблюдая за зверями и птицами. Она хотела стать ботаником и зоологом, хотя и понимала, что ее мечта вряд ли сбудется.
— Ты должна научиться готовить, шить и вести дом, — наставляла ее мать. — Ни один мужчина не захочет жениться на девушке, которая знает название любого растения, но не умеет поджарить телячью отбивную. Ты будешь женой и матерью. Готовься к этому. А науки — не женское дело.
Конечно, она знала, что ей не избежать такой судьбы, о которой говорила мать и которую навязывало общество, но она все равно каждую субботу ходила в парк и занималась там любимыми делами.
— Lucanus cervus! — воскликнула она, склонившись над большим черным насекомым, ползущим рядом с дорожкой. — Жук-олень.
Длинная тонкая тень легла на него.
— Тилли Адамс?
Она подняла глаза.
И упала в обморок.
Позже ее заметил молодой человек, вынул фляжку и влил ей в рот пару капель бренди.
Захлебываясь и кашляя, она очнулась и, оглядев себя, закричала от стыда: платье было расстегнуто, нижнее белье сорвано.
— Это не я, — попятился, краснея, мужчина. — Я нашел тебя такой.
Тилли Адамс встала, застегнула платье и бросилась домой.
Она никому не сказала о человеке на ходулях.
Она больше никогда не ходила в поля Баттерси.
Она бросила глупые мечты о науках и стала мечтать о хорошем муже.
19 февраля 1838 года
Семейство Олсопов недавно уехало из Баттерси, переселившись в маленькую деревню Олд-Форд, недалеко от Хертфорда, — Дейвид Олсоп устроился здесь работать кузнецом на окраине маленькой общины. Будучи переселенцами, Олсопы еще не приобрели друзей и знакомых, а потому проводили большинство вечеров дома.
Путешественник во времени материализовался над Беабиндер-лейн, приземлился и запрыгал на ходулях.
Было без пятнадцати девять вечера.
Улица привела его в неглубокую долину.
Темные поля тянулись вдаль с одной ее стороны, от перекрестка поднималась на холм к центру деревни главная улица. Дом Олсопов стоял в углу уединенно и довольно далеко от других домов.
Вдали Оксфорд заметил человека на лестнице, который пытался починить газовую лампу. Других людей не было.
Подойдя к парадной двери, путешественник во времени дернул за шнурок звонка и услышал его звук внутри дома. Он поднял плащ и накинул его на голову, как капюшон, скрыв шлем. Согнул колени, чтобы казаться ниже ростом. И стал ждать, стоя в тени.
Дверь открылась, и появилась девушка. Она пошла по дорожке, и Оксфорд увидел родинку на правой щеке, рядом с уголком рта. На этот раз ему повезло. Это Джейн Олсоп.
Она подошла к воротам.
— Что вам нужно, сэр?
— Я полицейский, — быстро ответил он. — Сообщили, что тут шатаются какие-то бродяги. Есть свеча? Я ничего не вижу.
— Сейчас, сэр. Подождите, я принесу.
«Отлично, — подумал он. — Когда она вернется, ей придется выйти из ворот, чтобы передать мне свечу».
Спустя минуту она появилась, пробежала по дорожке, открыла ворота и, держа зажженную свечу перед собой, вышла на дорогу.
Он откинул плащ и, схватив ее за волосы, потащил в темноту. Свеча выпала из ее руки.
— Нет! — закричала она.
Он не стал ничего говорить, а просто вцепился в ее одежду и разорвал до пояса.
Но не успел осмотреть ее грудь, потому что девушка вывернулась и, оставив в его руке клок волос, побежала обратно к дому.
Он прыгнул за ней, поскользнулся и зашатался у ворот, с трудом удержался на ногах и догнал свою жертву прямо на пороге.
— Покажи! — прошипел он, рывком поворачивая ее к себе и срывая с нее лифчик.
Из дома Олсопов раздался пронзительный крик.
Он взглянул и увидел другую юную девушку. Это кричала она.
Оксфорд вновь посмотрел на Джейн Олсоп, нагнул ее назад и оглядел обнаженное тело. Совершенно чистая кожа, без единого пятнышка.
Другая девушка выбежала из комнаты, схватила Джейн и вырвала ее у него из рук. Дверь захлопнулась прямо ему в лицо.
— Нет родинки… — пробормотал он.
22 августа 1839 года
Осталась последняя девушка — Сара Льюит, которая работала в цветочном киоске на рынке в Ламбете, на Лоуер-Марч-стрит.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});