Темуджин поднял голову. Все так же ползком, касаясь брюхом земли, неслышно подполз он к сараю и тихо заскулил. За дощатой стенкой послышалось движение, и к неширокой щели приник человеческий глаз в густой щеточке темных ресниц.
– Темуджин! – радостно прошептал женский голос. – Откуда ты взялся, паршивец?
Волк проворно обежал вокруг сарая в поисках лазейки, то и дело царапая доски когтями и вгрызаясь в них зубами. Осторожность все время заставляла его оглядываться на крыльцо, где безмятежно похрапывал чернобородый человек.
Изловчившись, он запрыгнул на крышу и зубами, когтями начал рвать дранку. Напрасно! Под темной и податливой дранкой оказались доски, разгрызть которые было ему не под силу.
Женщина внизу что-то тихо и успокаивающе говорила ему, волк чувствовал запах запекшейся крови и понимал, что его бывшей хозяйке плохо, очень плохо. И волновался, скулил то жалостно, то гневно…
Наконец он вновь спрыгнул на землю, опять обежал сарай и быстро-быстро стал рыть влажную глинистую землю. Это была последняя возможность сделать лазейку!
Людмила прошептала что-то ободряющее, и волк с еще большим старанием принялся расширять выкопанную за считанные мгновения приличную яму.
Теперь дела пошли лучше. Летела назад земля, лаз становился все глубже. Вот уже весь волк спрятался в яму, пошла сухая земля, рыть стало труднее; Темуджин запылился, шуба его посветлела. Вдруг тонкая перегородка рухнула, и лапы Темуджина коснулись ног Людмилы.
Еще сотня быстрых, судорожных движений, проход стал чуточку шире, – и вот уже морда волка целиком просунулась в сарай. Весь вытянувшись, он протолкнул вперед лапы, грудь, а дальше уже легко, по-змеиному вполз внутрь и на мгновение позволил Людмиле прижаться к себе головой. Женщина сидела в углу сарая со странно завернутыми назад руками, и видно было, что каждое движение давалось ей с трудом. На виске ее запеклась кровь, лоб украшала приличная ссадина, но она весело улыбалась благодарно шептала:
– Молодчина, Темуджин, молодчина! И как только ты меня нашел?
Волк нетерпеливо толкнул ее головой, словно приглашая следовать за собой. В воздухе висела ужасающая пыль, и для обретения свободы требовалось немало труда: ведь Людмила была гораздо крупнее волка, а проход едва-едва пропустил ее серого приятеля.
Вдруг волк потянул носом и припал к щели: чернобородый проснулся и шел от крыльца к сараю, выставив перед собой обрез.
Темуджин отпрыгнул в угол на старые ульи и, поджав ноги, прицелился сверху на дверь. Пыль делала его невидимым, шкура неузнаваемо посерела.
– Эй ты, сука ментовская, – тоном, не предвещающим ничего хорошего, произнес чернобородый, – выползай! Игорь Ярославич говорить с тобой хочет.
Людмила успела заметить в приоткрытую дверь, что на крыльце появился Надымов с черным кожаным портфелем в руках.
Самонадеянность подвела бандита. В последний раз он видел Людмилу полумертвой, избитой и слабой. И не ожидал увидеть ее другой, да еще не одну, а в компании с чудовищем в насквозь пропыленной шубе. Выругавшись, он шагнул через порог. И тогда произошло невероятное!
Темуджин понял, что терять ему нечего. С решимостью отчаяния он бросился сверху на приоткрытую дверь, охваченный одним желанием – ухватить зубами голую и круглую голову врага, который несет в своих руках смерть. Удар гибкого, подвижного тела отбросил бандита в сторону. Защищаясь, он инстинктивно выбросил вперед руку с обрезом, и жадная пасть успела рвануть мягкую плоть так, как это умеют делать только волки: от клацнувших зубов остается не прикус, а рваная рана, которая потом очень трудно заживает.
Страшный, дикий крик огласил поляну. Боль, а сильнее того испуг буквально сразили чернобородого. Он так и не понял, кто же все-таки напал на него. Единственно – догадался, что не человек, а зверь! Но откуда он взялся? Не оборотень же, в самом деле! Мгновенно сразившая его мысль о чем-то сверхъестественном была так страшна, что он в два прыжка очутился за дверью сарая и только у крыльца дома догадался зажать рану, чтобы унять обильно хлынувшую кровь.
Бледный Надымов смотрел на него, так до конца не поняв, что же случилось. А потом опомнился, подхватил брошенный Аликом обрез, ринулся со всех ног в сарай, но там никого не было – только пыль, еще больше взбудораженная схваткой, медленно кружилась в воздухе и оседала на стены и пол убогого строения, в котором хранились отжившие свое ульи и разный необходимый в работе пасечника инвентарь.
– Что за черт! – Выставив перед собой винтовку, Надымов заглянул в сарай. Пусто. Заметил свежий подкоп. Потом вошел. Никаких следов Людмилы – ни костей, ни крови, ни обрывков одежды. Он все еще думал, что волки пришли на запах крови.
Но он был опытным охотником и понимал, что даже самая отчаянная волчья стая не осмелится приблизиться к жилью человека днем, тем более в такое благодатное время, когда корму в тайге хватает на всех с избытком.
Но вещественное доказательство нападения – чернобородый Алик корчился у крыльца, прижимая к себе изуродованную руку. Надымов выругался, хлопнул сердито дверью, вернулся к крыльцу, бросил обрез на траву и, присев на нижнюю ступеньку, закурил.
Наконец Алик застонал и открыл глаза. Похоже, он на минуту-другую потерял сознание, но боль вновь вернула его к действительности'.
Надымов обвел его угрюмым взглядом, сплюнул сквозь зубы на ярко-желтые ноготки, росшие около крыльца, и спросил:
– Так, говоришь, волк напал на тебя?
– Не волк, а чистый оборотень! – чуть не захныкал от жалости к себе его напарник.
Надымов недоверчиво покачал головой и ухмыльнулся:
– Ну и мастер ты заливать! Что этому волку нужно было в сарае среди бела дня? Да и потом, куда Людмила подевалась? Не уволок же он ее на самом деле?
Алик протянул ему руку:
– Я что, сам себя укусил? Смотри, чисто волчара рванул! А вдруг бешеный какой? Загнусь ведь…
Рука вроде бы убедила Надымова. Укус волка ни с чьим другим не спутаешь. Но тут же, пряча внезапно возникший в глазах злобный огонек, он спросил:
– Медовуха у деда знатная. Признайся, кружки три тяпнул, пока на крыльце прохлаждался?
Алик яростно задышал на Игоря Ярославовича, божился, что трезв, как праведник на четвертой неделе поста, но без успеха. По собственному опыту Надымов знал, что после определенной дозы спиртного непременно начинает мерещиться всякая чертовщина. Скорее всего, Людка хватанула его незадачливого приятеля какой-нибудь железякой, которые в избытке валяются в сараюшке. Но как ей удалось освободиться? Заскорузлая просмоленная веревка прочнее проволоки охватывала ее запястья, оставшийся конец он натуго притянул к брючному ремню, так что она даже пальцем шевельнуть была не в состоянии.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});