– Чего же боится он? Кому поклоняется?
– Никому не поклоняется. А боится лишь силы и упорства. Только перед этим может отступить.
Катер заскрежетал днищем. Метакса и Карфоглу ступили на берег. Лейтенант задышал прерывисто и часто, растерянно оглянулся и крикнул:
– Злодейство! Так яко черных рабов из лесов африканских ведут! – затем схватился за эфес шпаги и кинулся к арнауту, что, связав одной веревкой двух женщин, подростка и детей, продавал их прохожим. Карфоглу с необычной проворностью для возраста сделал три прыжка за Метаксой и схватил того за руку.
– Что вы хотите? Бога ради, не трогайте их, мы подвергаем себя опасности быть изрубленными сими варварами! – быстро проговорил он по-французски.
– Но что же делать?
– Привыкайте. Вас всюду будет окружать насилие. Помните о поручении своем.
– Ну так спросите его хотя бы, сколько он просит за сих несчастных? – упавшим голосом сказал Егор и достал кошелек...
...Освобожденные пленники заговорили что-то, перебивая друг друга.
– Албанские крестьяне, они спрашивают, где должны служить своему избавителю?
– Пусть возвращаются домой к своим родным.
Плач был в ответ. Растерянный Метакса с недоумением смотрел на Карфоглу. Тот же горестно покачал головой и объяснил:
– Им некуда возвращаться, их родные зарезаны, дом сожжен. А арнауты снова заберут их в плен. Может, можно им на нашем катере переехать на Корфу и остаться там у единоверцев?
– Да, конечно, пусть их накормят моряки.
Метакса долго молчал, следуя за сопровождающим их от набережной слугой Али-паши. Красивый особняк предстал перед его глазами в конце улицы.
– Тут жил французский консул де Лассаль. Ваш же представитель, консул Ламброс, был в следующем особняке. Войдемте в дом.
Метакса сделал два шага, и у него опять перехватило горло. Лестница особняка была обрамлена насыпью отрубленных человеческих голов. Широко открытые глаза некоторых из них, казалось, с ужасом взирали на входящих в дом, глаза других были закрыты, но столь же «вопияли» о трагедии. Егору стало плохо, запах тлена выворачивал все изнутри. Он невольно присел на вторую ступеньку, затем склонился вбок, и его вырвало. Турки и арнауты со снисходительным презрением дивились изнеженности русского моряка.
– Воды, – почти приказал Карфоглу. Принесли невкусной теплой и оттого еще более противной воды. Метакса встал и, опираясь на руку своего спутника, поднялся в комнаты. Его пошатывало. К Али-паше, однако, их допустили не сразу. Или готовили комнату для приема, или действительно паша проводил смотр конницы, как сказал слуга, а скорее всего их выдерживали, давая понять, что у паши много дел и без союзных посланников.
В покои, где принимал Али, провели через строй арнаутов и турок. Те почему-то вращали глазами, то ли ощупывая взором, то ли устрашая проходящих. Дверь распахнулась. На небольшом бордовом диване сидел крепко сбитый, в зеленой чалме правитель Янины. Взгляд его темно-каштановых глаз остановил в отдалении вошедших. Он молчал. Было тихо, лишь мухи жужжали в углу. Никто не представил, не предложил сесть. Пауза затягивалась. Метакса сделал шаг вперед, поклонился учтиво и поприветствовал по-гречески Али от имени адмирала.
– Адмирал Ушаков находится теперь на острове Святой Мавры, и командующий соединенными силами России и Турции послал меня к вашему превосходительству пожелать вам здоровья. Я имею также приказание вручить вам письмо и требовать на него ответа. – И, сделав еще один шаг вперед, положил письмо Ушакова на поднос перед пашой.
Али внимательно слушал, держа в одной руке трубку, другой перебирая четки, потом привстал и сказал:
– Добро пожаловать, – передав письмо переводчику.
Карфоглу встал на колени, пододвинулся к паше, поцеловал полу его халата и вручил ферман султана. Али небрежно кивнул, повел глазом, и тут же арнауты кинулись подставлять маленькие, обитые малиновым бархатом диваны.
Али выслушал перевод письма, сбросил величественность и заинтересованно спросил:
– Не тот ли это Ушаков, который разбил Сеид-Али – славного морехода и адмирала?
– Тот самый! Он же разбил при Гаджибее самого Гасан-пашу, взял в плен 80-пушечные суда и сжег пашинский корабль.
Али повертел драгоценные четки и задумчиво произнес:
– Ваш государь знал, кого сюда посылать. А сколько ему лет?
Метакса решил придать солидность своему командиру и сказал, что тому исполнилось пятьдесят семь, прибавив четыре года.
– Так он гораздо старше меня, – чему-то обрадовался Али, – мне-то всего сорок шесть. Покажи мне его подпись. – И он долго всматривался в буквы ушаковской фамилии, как бы стараясь постигнуть характер того, кто расписался под строгим и твердым запросом.
– Жаль, что адмирал не знает меня таким, каким бы должен знать. Он добрый человек, но верит всяким бродягам, преданным французам и действующим только во вред султана и России.
Метакса сразу решил не соглашаться с выпадами против адмирала и довольно неучтиво перебил Али:
– Ушаков не руководствуется ничьими доносами, а выполняет только повеление государя императора и султана, его союзника. Вы, ваше превосходительство, не можете не сознаться в истине того, что пишет адмирал.
– Хорошо, – с некоторым удивлением согласился Али. – Я с вами поговорю наедине. Вас как зовут?
– Метакса.
– Вы родом, если не ошибаюсь, из Кефаллонии? – Ясно было, что паша знает о приехавших немало, и Егор, не скрывая, рассказал, как он оказался на русской службе.
– Какое жалованье получаете вы на русской службе?
– Триста рублей в год и в походе столовые деньги. Впрочем, никто не служит императору из денег, а единственно из усердия и благодарности.
– Рейзы, управляющие моими купеческими кораблями, получают от меня пять тысяч пиастров. Немало?
– Верно, ваше превосходительство. Но коммерческий образ и военная служба – вещи разные.
– Почему?
– Рейзы ищут корысть и добычу, а мы славу и случай положить голову за нашего государя.
Али всплеснул в восторге ладошками и обернулся к стоящим за спиной:
– Слышите?
Метакса же продолжал:
– Быть может, шкиперы ваши имеют больше доходов, чем сам Ушаков. Но зато они целуют вашу полу, стоят перед вами на коленях, а я простой лейтенант, сижу рядом с визирем Али на диване, – глаза Али сверкнули по-недоброму и снова погасли, – и сей чести обязан я мундиру русскому, который имею счастье носить.
Али захохотал, встал, сбросил с плеч шубу из черных соболей, застегнул на бриллиантовые пуговицы свою зеленую бархатную куртку и, хлопнув Метаксу по плечу, подтолкнул к выходу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});