Приближенные Евгения знали, что после длиннющих исповедей Трюэля кардинал очень устает и надолго уходит к себе отдыхать. Как-то один молодой и ретивый клирик предложил Его Высокопреосвященству взять обжору-командора на себя, но Евгений, раздраженный тем, что ему намекнули на его старость и болезнь, решительно отказался, и Обен по-прежнему получал отпущение только у кардинала.
Близились зимние праздники, и богобоязненный барон вновь явился каяться. Отпустив грешника с миром, Евгений, как всегда, заперся у себя, но не лег, а взялся за перо. Он знал, что рано или поздно напишет такое письмо, и вот это время пришло.
Кардинал решительно вывел на бумаге: «Протектору Севера. Наступило время, когда я со всей ответственностью утверждаю, что промедление смерти подобно. Если Арция потеряет следующую весну, осени у нее уже может не быть…»
2870 год от В.И.
Вечер 12-го дня месяца Медведя.
Арция. Тагэре
Крупный орел сделал несколько кругов над замком и, величаво взмахивая крыльями, поплыл в сторону Эльты. Шарло проводил взглядом редкую даже в этих краях птицу. При желании это можно считать хорошей приметой. Хотя будь вместо орла в небе стая крыс на земле, споткнись под ним на мосту конь или случись еще какая гадость, это бы ничего не изменило. Тянуть дальше было нельзя. Агнеса вконец распоясалась, и ее нужно остановить. Правда, севернее Фло ифранка и ее наемники не совались, зато в серединной Арции творили все, что хотели.
Шарль уже перестал считать письма и грамоты от нобилей, купеческих старшин, эркардов[93] и просто отчаявшихся людей, а количество крестьян, бегущих с благодатных прильюферских черноземов на север стало угрожающим. Тагэре понимал, что так дальше продолжаться не может и что именно ему предстоит схватиться с людьми, ведущими себя на собственной земле хуже захватчиков. Оставалось решить, когда и как начинать. На первый вопрос ответил кардинал Евгений, а на второй Рауль Тарве, заявившийся по осени в Эльту с целой флотилией. Похождения племянника вызвали у Шарло белую зависть и тоску по собственной разухабистой молодости. Хотя войны на его век тоже хватит, только вот испытывать от этого радость он теперь вряд ли сможет. Филипп и Эдмон радуются, что едут с отцом, а он с удовольствием избавил бы их от участия в войне арцийцев с арцийцами.
Герцог вздохнул. Сколько ни смотри на небо, приходится вернуться на землю. Все готово, ждут лишь его. Две тысячи человек погружены на корабли, которые с приливом снимутся с якоря. Он же, как и положено сюзерену, последнюю ночь перед походом провел в своем доме. Так повелось с незапамятных времен, сам Шарло не слишком-то чтил обычаи, но людям это было важно.
Что ж, он сделал все, как надо. Проследил за погрузкой и, оставив на всякий случай в Эльте Тарве, вернулся в замок. Остался на ночь в спальне Эсты, сказал что-то умное младшим сыновьям, поцеловал дочерей, преклонил колена в замковом иглеции, выпил принесенного престарелым капитаном замка вина и в полном одиночестве поднялся на башню. Это тоже было традицией.
Шарло в последний раз обвел взглядом вьющуюся вдоль реки дорогу, юную зелень кустов, кладбище с тонущей в черемуховой пене часовней, лес, на опушке которого он должен был встретиться с Солой… Вот и все. Теперь нужно спуститься во двор, где уже выстроились все домочадцы, вскочить на коня и, больше не оглядываясь (дурная примета), в сопровождении аюдантов, оруженосцев и нескольких приближенных выехать из ворот.
Герцог Тагэре легко сбежал по ступенькам и вскочил в седло. Пепел был готов пуститься в путь немедленно, но у моста вышла какая-то заминка, и Шарль все же обернулся к вышедшей на крыльцо семье.
Эстела, чью зрелую красоту подчеркивал отделанный куницей золотистый плащ, стояла впереди, чуть сзади дочери и сыновья: Марта, Лаура, Жоффруа, Александр… Младший, как всегда, позади. Никто не думал, что он выживет, а он выжил. Чужой в собственной семье даже внешне. Странное дело, все – и девчонки, и старшие сыновья удались в Тагэре – крупные, светловолосые, только глаза у кого материнские, у кого дедовы, а Сандер словно подменыш, а вот глаза серые, совсем как у Шарло, и смотрит так, как не смотрят в восемь лет.
– Александр, – Шарль сам удивился своему порыву, – иди сюда.
Мальчик вздрогнул, словно не поверил, что его зовут, но подбежал сразу же. Шарль склонился с седла и, наверное, в первый раз поцеловал сына в лоб.
– Сандер, запомни. Не Арция для Тагэре, а Тагэре для Арции. – Проклятый, ну зачем он это говорит?
– Я понял. – Мальчик взглянул в отцовские глаза, отражение его собственных. Странно, похоже, малыш действительно понял. Надо побольше с ним бывать. Вот он вернется… Шарль выпрямился, помахал всем рукой и тронул коня.
– Что он тебе сказал? – крупный жизнерадостный Жоффруа ткнул братишку кулаком в бок.
– Сказал, что не Арция для Тагэре, а Тагэре для Арции.
– А… – протянул Жоффруа, – а я думал, он тебе что-то привезти обещал.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Qui tollis peccata mundi[94]
Я знаю, что меня сломает ваша сила.
Я знаю, что меня ждет страшная могила,
Вы одолеете меня, я сознаюсь…
Но все-таки я бьюсь, я бьюсь![95]
Э. Ростан
2870 год от В.И
Вечер 19-го дня месяца Влюбленных.
Арция. Адана
Короткое злое ржание разорвало тишину, и Шарль Тагэре невольно улыбнулся. Пепел явно не доверял ни шатким сходням, ни конюхам. Герцог не сомневался, что сводить упрямца на землю предстоит ему, но сначала пусть попробуют управиться сами. Иногда это забавно.
Проклятый, какая жара! Если так пойдет до самого Мунта, легче сразу удавиться, а ведь еще лишь начало лета. Пепел снова заржал. Вообще-то жеребец был прекрасно выезжен, но нахал не хуже красивой женщины понимал, когда и с кем можно капризничать.
– Что смеешься? – Рауль Тарве в белой полотняной рубашке походил на поселянина, а не на рыцаря.
– Да вот пришло в голову, что лошади, как женщины.
– Ну, не скажи, – засмеялся Рауль, – Агнеса, та больше на сумасшедшую козу смахивает.
– Ну, я же сказал «женщины», а не Агнеса, – пожал плечами Тагэре.
– Она, кстати, нам здорово помогла. Назначила маршалом очередного «Святого Духа».
– А Конрад?
– Опять погнали. Из-за тебя, между прочим. Агнеса решила, что Батар не устоит перед твоим обаянием и юношескими воспоминаниями.
– Ну и дура, – припечатал Шарло, срывая огромный лист лопуха, которым и принялся обмахиваться, – Конрад хоть чего-то от старого Мальвани набрался, а меня любит, как Агнеса Миранду.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});