липами, дошла до Университета Гумбольдта. Остановившись у здания, я размышляла: вдруг там сейчас Томас. Может, даже увидела бы его, если бы простояла там весь день.
Потом двинулась дальше, мимо Старого и Нового музеев, Пергамского музея. Зеленый купол берлинского кафедрального собора поднимался над площадкой, которую я приняла за пустое пространство после взрыва бомбы. Я поняла, что не готова к встрече с Томасом. Я словно была контужена, как и этот город.
Голод, жажда, усталость вели меня дальше. Поиски кафе, где можно потратить деньги, или даже ресторана ни к чему не привели, и, только выйдя с Музейного острова в старые кварталы с маленькими двориками, с домами, помеченными пулями, исполосованными шрапнелью и взрывами, я наткнулась на бакалейные магазинчики.
Шагая по улицам в костюме идеального покроя и желтовато-коричневых замшевых ботинках, с сумочкой из крокодиловой кожи и пакетом из KaDeWe в руках, я ловила на себе суровые недоброжелательные взгляды.
В магазинах коробил слух резкий саксонский акцент, но взгляды берлинцев невольно смягчались, когда они слышали певучий тирольский диалект.
К пропускному пункту «Чарли» я вернулась довольно поздно с большим пакетом книг из Пергамского музея. Перед возвращением на Запад я положила бесполезную кучку алюминиевых монеток, считавшихся деньгами, на оставшуюся банкноту, как чаевые после ужина.
Когда я прошла кафе Adler за первым поворотом после КПП, оттуда вышла фигура и направилась ко мне.
– Прости, – быстро сказал Джим. – Плохо получилось.
Я продолжала идти, и он шел рядом.
– Хотел сделать сюрприз, а не засаду.
Мы шли молча. На дороге появилось такси, огни казались размытыми моросящим дождем. Джим шагнул к дороге и поймал машину.
Я не проронила ни слова ни в такси, ни в фойе отеля, ни в лифте, не взглянула на него, даже когда он открыл номер и посторонился, пропуская меня вперед. Уронила сумки, скинула туфли и направилась в ванную, где умылась, очистила лицо от макияжа и увидела свои глаза: их пронзительную синеву окаймляла краснота. Кожа у меня бледнела с каждым намоченным лосьоном тампоном, а в тусклом освещении тем более. Я сняла весь грим и вернулась к Джиму.
Он с мрачным и бледным лицом сидел на диване, разглядывая карту Берлина, рядом лежал путеводитель. Я не стала садиться, смотрела на него стоя.
– Я пыталась понять, что произошло, но никак не соображу, – резко заметила я. – Мы заключили деловую сделку. Личные проблемы сюда не входили.
– Иногда все меняется, – слабо ответил он.
– Тебя так увлекает копаться в моих тайнах, вытаскивать на поверхность самое больное или постыдное и выкладывать перед чужим человеком, как этот детектив? Ты находишь это забавным?
– Нет, – пробормотал он. – Я не для этого старался.
– Нет, это совсем не та забава, которую ты устроил в тот вечер, который так хорошо начинался. Бумажная годовщина! Нужно было порвать документы.
– Мне хотелось подарить тебе те дома.
Мистер Сама Непроницаемость потерял хладнокровие.
– Я растрогалась, по-настоящему растрогалась, – холодно сообщила я и помолчала, чтобы он проникся. – А потом ты притащил ту шлюху в наш лифт.
Я уставилась на него.
– Мне пришлось подниматься с тобой и нюхать ее дешевый парфюм. Ты хотел меня унизить?
У него вытянулось лицо, как у мальчишки, пойманного с поличным. Он потер шею.
– Хотел, чтобы ты ревновала, – поморщившись, признался он.
– Ревновала? – усмехнулась я. – Нет, мне было стыдно, что я такая дура.
Граса предупреждала. Нужно было прислушаться.
– Извини, получилось не совсем то, что я хотел, но…
– Почему? – закричала я. – Просто скажи мне почему. А потом полетим домой и разведемся.
Он встал и вышел в комнату с двумя кроватями, я слышала, как он берет вещи и бросает. Потом наступила тишина. Я ждала, что он вернется в гостиную и придумает какую-то историю. Сев на диван, который еще хранил его тепло, я просмотрела его путеводитель, наверное, я услышала шорох, потому что подняла голову.
Он стоял в дверях, неуверенный в себе и белый как полотно. Джим Митчел не мог скрыть волнения.
– Ты должна мне верить. Больше я ничего не прошу.
– Развод? Мне кажется, ты этого хочешь.
Он шагнул ко мне.
– Я думал, что ты наконец поймешь.
– Пойму что?
Он только развел руками.
– Не знаю, как еще это доказать.
– Доказать что?
– Я в полной растерянности. С того самого момента, как ты вошла в кабинет, все, что ты говорила, было правильно.
Он криво улыбнулся.
– Я не умею себя толком вести, и со вкусом у меня паршиво. И тут все испортил.
– И?
– И… Я еще никому такого не говорил раньше, но…
Он сделал еще один шаг.
– Я тебя люблю.
На мгновение я потеряла дар речи. Потом засмеялась.
– Что за чушь! Это твоя козырная карта? И ты решил, что я поверю? Да ты никогда меня не любил. Та девица в лифте была не единственной.
Я замолчала, переводя дух, а потом продолжила, чтобы мой ледяной тон отбил охоту шутить:
– Ты так привык получать все, что захочешь.
Он отступил, прижавшись к косяку.
Я задыхалась, и его грудь то поднималась, то опускалась – он тяжело дышал. Я пронзила его самым холодным презрительным взглядом, но, к его чести, он не отвел глаз.
– Ты права, – наконец согласился он. – Мне не приходилось завоевывать женщин, они сами бросались на меня или на деньги. Но с тобой нельзя играть, тебя нельзя купить. Может, поэтому я и влюбился с самого начала. Врать не буду: недоступность делала тебя еще привлекательней.
– Тебе нужна была добыча, – сказала я, стискивая руки.
– Но ты… ты пробудила во мне то, о чем я не подозревал. Я влюбился в тебя, Роза, и с каждым днем влюбляюсь все больше. И не знаю, как привлечь твое внимание.
Моя злость заледенела. Его слова неслись на меня лавиной, но я была так глубоко в снегу, что ничего не слышала. Я презрительно фыркнула.
Он стукнулся головой о косяк.
– Ты все можешь купить сама, все, что захочешь, и, когда я увидел тебя с Лорином, меня вдруг осенило: есть на свете то, что тебе просто необходимо, только ты сама об этом не догадываешься. И это единственное, что я могу для тебя сделать. Я хочу вернуть все, что ты потеряла в черной дыре, чем тебя можно вылечить, потому что ты не полюбишь снова, пока не залечишь раны.
Он глубоко вдохнул и, не мигая, встретил мой взгляд.
Потом подошел поближе и поднял карту со стола.
Под ней лежала папка.
– Завтра в десять герр Торманн ведет нас к ним. – И протянул папку.
Абсолютно выбившись из