В нос мне попала пылинка, и я чихнул. Возможно, именно она напомнила мне пропитанный меловой пылью воздух в классной комнате, где десять лет назад я сидел с Мэрион. Во всяком случае, я вдруг вспомнил о том, как смело бросал тогда вызов будущему. Я страстно мечтал о новом, лучшем мире, о славе, о любви. Я мечтал о лучшем мире, а сейчас шел злополучный тысяча девятьсот тридцать третий год. Я мечтал о славе, а стал лишь заурядным адвокатишкой. Я мечтал о любви, а оказался связанным на всю жизнь с женщиной, которая никогда не любила меня и иссушила мою любовь.
Размышляя обо всем этом, я, как ни странно, ничуть не терзался. Я даже улыбнулся. Хорош итог, нечего сказать! И на общечеловеческие бедствия это не свалишь — виноват во всем один только я. Другой на моем месте никогда не пошел бы по такому пути. Я еще слишком мало знал себя и по-настоящему не понимал потребностей своей натуры. Я еще не отличал случайного от неизбежного. Но я уже сознавал, что моя рабская зависимость от Шейлы неотвратима. Так уж я был устроен, что не мог не оттолкнуть маминой любви и любви Мэрион. Чувство самосохранения, очевидно рожденное болезненным самолюбием, побуждало меня закрывать доступ в сердце всем, кто стремился проникнуть в него. Я мог забыть о чувстве самосохранения и болезненном самолюбии о необходимости закрывать доступ в свое сердце, совершенно забыть о себе, лишь влюбившись в такую женщину, как Шейла, которая отнюдь не старалась завладеть мной, у которой мне приходилось вымаливать хотя бы искру ответного чувства, которая настолько замыкалась в себе, что лишь неистовство и муки моей любви могли немного ее согреть.
Страдания, причиненные мне Шейлой, избавляли меня от моего болезненного самолюбия. Мне было двадцать восемь лет, но лишь в тот вечер, шагая по саду после тщетной попытки бежать своей участи, я впервые понял, что лежит в основе моей натуры. Другие этого не видели: меня принимали за человека сердечного, отзывчивого, скромного. И представление это не было совсем уж ложным — ведь годами притворяться нельзя. Но я-то знал, что скрывается за всем этим. Отнюдь не нежность мешала мне расстаться с Шейлой, ибо я понимал, чего мне будет стоить наша совместная жизнь, и страсть моя к тому времени уже угасла. Причина заключалась в том, что Шейла задевала самую глубокую струну моей души — потребность в страдании, избавлявшем меня от болезненного самолюбия; в этом-то и состояло своеобразие моей любви. Однако меня, как и Джорджа после суда, не покидала надежда. Тем не менее, глядя на вещи более трезво, я начинал догадываться об ожидающей меня участи. Я не закрывал глаза на некоторые горькие истины. Мне никуда не уйти от ответственности за судьбу Шейлы. Это неотвратимо, но разве не мечтаю я, что когда-нибудь познаю настоящую любовь с другой? Теперь мне уже не добиться успеха в адвокатуре, но разве не мечтаю я, что когда-нибудь, с новыми силами, начну все сначала?
Мне было всего двадцать восемь лет, и я еще мог надеяться. Теплый ветер навевал бодрящие мысли, и, принимая неизбежное, я чувствовал — чувствовал всеми фибрами своего существа — как во мне растет надежда, великая надежда молодости. В тот вечер я решил, что я должен делать. Но, вдыхая аромат лип, я все же подумал: «Шейла сказала, что для нее все кончено. Ну а для меня еще далеко не все кончено!»
Я посмотрел на ее окно. Я уже достаточно долго откладывал разговор с нею — медлить дольше нельзя. В доме царила тишина. Я открыл дверь будуара Шейлы. Она стояла неподвижно, словно застыв, у чемодана.
— Я просила тебя оставить меня одну, — сказала она.
— Шейла, я не хочу, чтобы ты уходила, — сказал я.
На миг выражение ее лица смягчилось, но тут же снова стало жестким.
— Я же сказала, что уйду сегодня!
— Я не хочу, чтобы ты вообще уходила, — сказал я.
— Ты понимаешь, что ты говоришь? — спросила Шейла.
— Отлично понимаю, — ответил я. И добавил: — Я хочу еще сказать, что никогда больше не буду говорить с тобой так, как сегодня. Никогда, до самой смерти!
— А ты понимаешь, что это для тебя означает?
— Отлично понимаю, — повторил я.
— Я верю тебе! — воскликнула Шейла. — Я верю тебе! — Самообладание, казалось, вот-вот изменит ей, но она справилась с собой и резко произнесла: — Учти, все останется по-старому! Я ничем не могу облегчить твою участь.
Я кивнул и улыбнулся ей.
— Кроме тебя, у меня никого нет на свете, — тем же резким тоном продолжала она. Лицо у нее от волнения задергалось. Она повторила: — Кроме тебя, у меня никого нет!
Шейла пошатнулась — казалось, она сейчас потеряет сознание. Я опустился на диван; она, не произнеся ни слова, без единого звука уткнулась лицом мне в колени. Время от времени я поглаживал ее по голове. За окном ветер раскачивал верхушки деревьев.
Примечания
1
Крик души (фр.).
2
Авангард (фр.).
3
Образ жизни (лат.); в данном случае — мир.
4
Спасайся, кто может (фр.).
5
С глазу на глаз (фр.).
6
Нежные послания (фр.); здесь: пустячки.
7
Часы на здании парламента в Лондоне.