— Жалкая попытка! — искривив рот, воскликнул Многолик. — Неужели ты и впрямь думаешь, что у тебя есть какие-то шансы?
— Забрать Чашу? — спросил Горангель. — Я рискну. Или вы хотите, чтобы я просто дал вам ее украсть? Не выйдет! Я не отступлюсь.
Многолик вновь засмеялся.
— Глупец! Я говорил не об этом. Я имел в виду, что у тебя нет никаких шансов выжить.
С последними словами улыбка исчезла с его лица, в нем появилось что-то зловещее и неотвратимое. В следующую секунду Мила увидела, как Черный пегас яростно взметнулся на дыбы, и раздалось его отчаянное ржание, оглушившее Милу.
Что-то произошло…
Одиночный порыв ветра шевельнул верхушки деревьев, и тут же воздух застыл без движения. Цепи Милы словно натянула чья-то невидимая рука: они впились в ее руки и ноги, причиняя невероятную боль. В воздухе замелькали черные тени, сначала размытые, — они кружили в небе с тихим свистом. Мила не могла понять, что это. Но, устремив взгляд на Горангеля, поняла и в тот же миг захлебнулась от ужаса…
Черные тени окружали его, именно к нему они слетались, и их было все больше и больше. Одна тень промелькнула прямо перед ним: Беллатрикс вскинулась и подалась назад. Горангель растерянно оглянулся по сторонам, а следующая тень мелькнула позади него, кинувшись на Беллатрикс. Белоснежный конь закружил в воздухе, пытаясь увидеть, что на него нападает. Но тени раз за разом мелькали позади: тени, десятки теней вороного пегаса. Словно туман, они опутывали Беллатрикс, один в один похожие на голову черного коня со шлейфообразным, как у кометы, хвостом. Только вместо зеленых светящихся в темноте глаз у них была пустота. Снежногривая Беллатрикс словно сумасшедшая металась из стороны в сторону, уворачиваясь от теней-призраков, а Горангель не мог успокоить своего коня. Он не мог сделать ничего.
Милу охватила паника и злость. Она рвалась из цепей, но они держали ее слишком крепко. Да и чем бы она могла помочь Горангелю?
Крикнув что-то несвязное в бессильной ярости, Мила подняла голову и вдруг заметила, что Многолик поднялся выше в воздухе. Ужас, словно камень, застрял у нее в горле, когда он с неприкрытой злостью посмотрел на Горангеля, который не видел его, опутанный призраками Черного пегаса. На Горангеля надвигалась очередная лошадиная голова с пустыми глазницами, и в тот же момент Многолик протянул вперед руку.
— Горангель! — что было сил закричала Мила. — Горангель!
Мила кричала во весь голос: она должна была предупредить его, сделать все, чтоб он ее услышал.
— ГОРАНГЕЛЬ!!!
И он услышал. Она так и не поняла, что случилось, но, встретившись глазами с Горангелем, увидела, как он беззвучно что-то прошептал. Будто по его приказу Беллатрикс как вихрь взметнулась в небе, и черные тени бросились от нее врассыпную. И в тот же миг возле Многолика из воздуха возникла целая лавина белых перьев. С невиданной скоростью они ринулись ему в лицо, облепив его глаза мертвой хваткой.
Многолик закричал и беспомощно замотал головой. Чаша выскользнула из его рук и каким-то чудом не разбилась, упав на землю. Многолик ослеп. Пытаясь сорвать со своего лица маску из белых перьев, он хватался за него руками, но все было бесполезно. Конь под ним потерянно рвался сразу во все стороны, как будто тоже ничего не видел, и Мила поняла, что теперь Горангель может забрать Чашу, хотя это и казалось ей невероятным. Горангель всегда был для нее загадкой, слишком совершенной, чтобы можно было разгадать. Мила даже подумала, что победа досталась ему так легко, как не досталась бы никому другому.
Она чувствовала, что цепи, приковавшие ее к дереву, начали ослабевать, однако все еще не отпускали.
Беллатрикс опустилась на землю. Горангель спешился и поторопился на помощь Миле.
— Ты как? — спросил он, приближаясь.
— Ничего, — отозвалась Мила, хотя это и было не совсем так — голова кружилась, и все тело ныло от впивающихся в него цепей.
— Сейчас придумаю, как тебя освободить, — заверил Горангель, окидывая цепи беглым взглядом.
В глазах у Милы все заплясало и показалось, что поляна позади Горангеля шевелится. На секунду ослепила короткая вспышка, а в ушах зашумел странный звук, похожий на свист. Не очень хорошо соображая, Мила решила, что у нее не все в порядке со зрением. Или это ее измученное событиями сознание морочит ее. Но, как бы там ни было, она не была настроена задумываться над причудами собственного воображения. Тем более, что Горангель в этот момент весело улыбнулся, как может улыбаться только победитель, и сказал:
— А он совсем не добрый — наш Многолик, — он освободил от цепей шею и плечи Милы; дышать стало легче. — Вот страху-то нагнал. Был момент, я даже заволновался. Но, в конце концов, не так уж это было и…
Горангель вдруг вздрогнул и замолчал, как будто услышал какой-то звук. Но Мила ничего не слышала, даже свист в ушах замолк. Горангель посмотрел на нее как-то удивленно и с недоумением, словно видел ее впервые и раздумывал над тем, кто она такая.
— Горангель… — тихо позвала Мила, силясь понять, что его так заинтересовало.
Он коротко моргнул, и его губы дрогнули в странной полуулыбке. Так улыбаются беззаботные люди, когда споткнутся и, поднимаясь, не конфузятся. А их улыбка, это что-то вроде беспечного: «подумаешь, споткнулся».
Мила с удивительной ясностью вдруг поняла, что не только свист в ушах прекратился, но и в глазах больше не мерцает. И вообще почему-то стало удивительно тихо. Горангель отступил на шаг назад, и Мила краем глаза уловила короткую вспышку где-то на уровне его груди. Она медленно, нехотя, опустила глаза вниз — туда, где из груди Горангеля, переливаясь золотым блеском, торчало толстое копье с острым наконечником…
Мила почти физически почувствовала, что в этот момент время остановилось. Она смотрела на Горангеля, не отрываясь. Видела, как он опустил глаза вниз и коснулся руками копья. Его плечи поникли, а зеленые глаза вернулись к лицу Милы…
За спиной Горангеля мелькнула фигура всадника на Черном пегасе, но Миле почему-то было все равно. Не доверяя больше своим глазам, но тяжело дыша от предчувствия чего-то необратимого, она увидела, как копье в груди Горангеля растаяло, а его тело засияло ярким светом. Он откинул голову назад, и тут же алый огонь Чаши, лежащей в нескольких шагах на земле, наполнился лунным светом. Тело Горангеля потерялось в ослепительном сиянии, вспыхнули звездные искры, как будто загорелась и взорвалась целая галактика, и он… исчез…
— Так умирают только эльфы, — раздался холодный голос Многолика. — Не оставляя своего следа на земле.
Мила подняла на него глаза. Наверное, он теперь и ее убьет. Мила даже не знала, страшно ей или нет. Она была не в силах об этом думать. Зеленые глаза, напоминающие мириады звезд, все еще смотрели на нее, хотя их уже даже не существовало.
— И все-таки я ошибался, — сказал Многолик, глядя в пустоту, которая только что была Горангелем. — Сегодня именно тот день, когда он должен был умереть.
Он повернулся к Миле. Чаша Лунного Света наливалась красным сиянием, подчиняясь злой воле того, кто так стремился владеть ею. Мила все ждала, что сейчас она тоже умрет. Но этого не произошло.
Многолик направил руку в сторону Чаши и воскликнул:
— Аннексио!
Эльфийская Чаша медленно поднялась в воздух и послушно легла в руки Многолика.
Бывший учитель холодно и безразлично посмотрел на Милу, когда она заметила, что вокруг Черного пегаса разрастаются темные клубы дыма. Вороной конь метнулся в воздухе и в один миг потонул в черном облаке вместе со своим хозяином. Когда дым рассеялся, осталась только ночная синева неба перед глазами Милы.
Цепь шевельнулась, звонко ударяясь о ствол дерева, и в следующее мгновение Мила упала на землю. Придя в себя, она поднялась на ноги и, вытирая руками мокрое лицо, шаткой походкой направилась к спящим у камня Асфодела друзьям.
Глава 6
Слезы тех, кто его любил
Мила сидела в удобном, обитом красным бархатом кресле маленькой башни Львиного зева, в которой обитала Альбина. Она механически, без интереса рассматривала обстановку. Посреди комнаты — большой письменный стол. Перед ним — чудовищных размеров глобус. Часть его была совсем темной, как будто там была ночь; на полюсах лежал снег, и над поверхностью глобуса возвышались льдины; а в некоторых местах глобус был похож на лужи, по которым бесконечно хлещут тысячи дождевых капель. Как и в кабинете антропософии, здесь было много картин с разными видами природы всех четырех сезонов и большой портрет Велемира, на котором он сидел за столом, обложенный книгами и свитками. Мила решила, что в Троллинбурге портреты присматривают не только за студентами. Судя по всему, это был рабочий кабинет Альбины. Здесь была еще красивая винтовая лестница, ведущая куда-то наверх, наверное, в спальню.