Читать интересную книгу Битва двух империй. 1805–1812 - Олег Соколов

Конечно, информированный историк не забудет привести фразу Барклая де Толли, которую тот произнес еще в 1807 г. в разговоре с прусским дипломатом и историком Бартольдом Георгом Нибуром. Разговор происходил в Мемеле, где Барклай находился на излечении после тяжелого ранения, полученного в битве при Эйлау. Вот как передавал слова Барклая, которые он слышал от Нибура, французский генерал Матье Дюма, писавший «всего-то» тридцать лет спустя: «Русский генерал надеялся заманить мощную французскую армию в самое сердце России, даже дальше Москвы, утомить ее, удалить ее от операционной базы, заставить ее истощить свои ресурсы и материальную часть до тех пор, пока с помощью сурового климата он не перейдет в контрнаступление и не уготовит Наполеону вторую Полтаву на берегах Волги (!). Это было ужасающее и очень точное пророчество»[1].

Разумеется, это пророчество было очень точное, тем более что оно появилось более чем четверть века спустя после произошедших событий… Не секрет, что война 1812 года развивалась совершенно иначе, чем ее представляли себе накануне столкновения. Поэтому позднее, когда её участники взялись за перо, они вольно или невольно «подогнали» свои воспоминания о том, что было перед войной, под то, что реально произошло в ходе конфликта.

Не составляет исключения и русский «план» войны. Мы берем это слово в кавычки, потому что никакого ясного, официально принятого плана боевых операций до самого начала войны не существовало. С 1810 до 1812 г. императору Александру было представлено более 40 различных планов действий против Наполеона. Среди этих документов были такие, которые составили безвестные прожектеры, даже не состоявшие на службе в русской армии. Зато были и планы, подготовленные в самом ближайшем окружении царя лицами, пользовавшимися влиянием в армии и при дворе. Среди подобных авторов выделяются военный министр генерал Барклай де Толли, генерал Беннигсен, генерал-адъютант Уваров, генерал принц Евгений Вюртембергский и другие.

Как уже указывалось, в начале 1811 г. почти все проекты русского командования были нацелены исключительно на наступление. Однако после неудачи своей польской интриги царь отказывается от немедленной атаки и задумывается о возможности вести оборонительную войну. Это действительно так, но на этом никак нельзя ставить точку в рассмотрении вопроса плана русского командования, обсуждая лишь детали того, как русское руководство собиралось заманить в глубь страны армию «двунадесяти языцев». Вплоть до июня 1812 г. на стол царя ложились один за другим проекты наступления, и не только составленные иностранными прожектерами.

Сам Барклай, который якобы не сомневался в необходимости ведения оборонительной войны и «заманивания» врага аж до Волги, писал в начале 1811 г. фразы, мало похожие на те, которые рассказывал Нибур. В докладе военного министра говорилось прежде всего о наступательной войне. Ее цель определялась следующим образом: «1-е. Завладев герцогством Варшавским, переменить его правительство, присоединить прусские войска к нашей армии и, выиграв чрез то к себе доверие у других держав, родить в них бодрость и надежду избавиться из-под тягостного ига. 2-е. Чрез временное нашествие в неприятельские земли можно будет содержать войска свои сколько можно долее на чужой счет и потом лишить неприятеля всех способов к наступательной войне… Все сии предложения не иначе можно произвести в действо, как предупредя неприятеля в наступательном движении»[2].

Действительно, в своем плане Барклай де Толли не исключал и возможность обороны, но все же главная мысль его концепции состояла в немедленном ударе по герцогству Варшавскому.

Летом 1811 г. на смену плану незамедлительного вторжения в герцогство приходит концепция оборонительной войны. Она частично нашла свое отражение в печально знаменитом плане Фуля, о котором речь пойдёт дальше. Одновременно появился огромный по объему (в напечатанном виде примерно 70 книжных страниц) проект, составленный племянником военного министра, флигель-адъютантом Андреем Ивановичем (Отто) Барклаем де Толли. В качестве системы войны здесь предлагалось следующее: «Уклоняться постоянно от решающих сражений, беспокоить неприятеля со всех сторон… использовав крупные массы легких войск всех видов, затягивать продолжение кампании, быть твердым в превратностях фортуны… употреблять медлительность Фабия, разумную быстроту Ганнибала или Юлия Цезаря… вот оружие, самое сильное, которое можно использовать против нового способа ведения войны французами… Принцип французов — не жалеть людей, он рассчитан на численное превосходство и на короткое время. Именно поэтому они не смогут существовать долго, не уничтожив сами себя»[3].

После чтения этого документа, казалось бы, можно заключить, что русское командование ясно наметило себе цели и методы, и теперь осталось, как выразился один из известных русских историков, на основе этих идей создать «операционный план, являвшийся частью первого этапа стратегической программы».

Увы, никакой последовательной разработки плана, да еще с «этапами стратегической программы» (!) проследить невозможно. Наоборот, видны лишь беспрестанные хаотические метания между самыми разными вариантами планов боевых действий.

После подписания тайной конвенции с Пруссией войскам были отданы указания перейти границу, как только поступит соответствующая команда. Приказом от 8 (20) октября 1811 г. командиру корпуса Витгенштейну предписывалось выдвинуться на запад так, чтобы 5-я дивизия «в несколько дней по получении приказания могла перейти в Тильзите за реку Неман». Самому генерал-лейтенанту Витгенштейну предписывалось перенести свою главную квартиру в местечко Шавли, находившееся примерно в 90 км от границы. Через несколько дней генерал-лейтенанту Багговуту и генерал-лейтенанту Эссену I были также направлены приказы от военного министра, согласно которым они должны были сразу по получении «от генерал-лейтенанта графа Витгенштейна известия, что со вверенными ему войсками переправляется у Тильзита или на каком другом месте через Неман в Пруссию», немедленно выдвигать к границам свои войска.[4]

Через два дня генералу Дохтурову и генералу Багратиону были направлены одинаковые распоряжения: «Как скоро получите через нарочитого курьера от гр. Витгенштейна известия, что он вступает в Пруссию, то ни мало не медля, извольте приказать войскам… тотчас выступить»[5]. К приказу прилагались пакеты с маршрутами для войск. Эти пакеты нужно было вскрыть только по прибытии курьера с сообщением о начале наступления Витгенштейна. Командующим корпусами приказывалось соблюдать строжайшую тайну, причем указывалось: «Дабы не сделать преждевременной напрасной тревоги, то не предписывать им (войскам) формально, чтобы были готовы к походу, но содержать их в готовности к оному частыми осмотрами»[6].

Эти письма однозначно являются указаниями по подготовке наступательной войны с целью поддержки прусских войск. Разумеется, подобное движение вперед не могло не коснуться герцогства Варшавского, особенно если посмотреть на карту, где показано размещение русских войск в этот период. Совершенно очевидно, что марш вперёд и Дохтурова, и Багратиона означал вторжение в герцогство Варшавское со всеми вытекающими последствиями. Однако, как уже указывалось, военная конвенция с Пруссией не была ратифицирована, и проект наступления снова остался лишь на бумаге.

Не слишком-то оборонительным стилем были проникнуты и предложения генерала Барклая де Толли в письме царю, которое датируется 22 января (3 февраля) 1812 г. Военный министр предлагал целый комплекс действий, направленных на подрыв сил наполеоновской империи. Он писал: «Необходимо стараться: 1) уничтожить влияние Франции в германских государствах и подготавливать там диверсии; 2) вынудить часть французских войск покинуть северный театр военных действий и перейти на юг, с тем чтобы расходы по содержанию их легли на саму Францию; 3) использовать все обстоятельства, которые могут в корне подорвать могущество французского правительства, стараясь воздействовать на настроение французского народа; 4) использовать все политические средства, которые могут служить для того, чтобы лишить Францию ее союзников…

Не составило бы большого труда заставить и жителей самой Франции задуматься о том рабстве, в которое они попали… Если прибавить к этому вторжения со стороны моря и, возможно, даже со стороны Испании, то Наполеон вскоре будет вынужден использовать часть своей армии, чтобы заставить повиноваться себе внутри самой Франции»[7].

Особо «миролюбиво» и в духе «подготовки обороны» звучит следующая фраза: «Я не говорю о Польше, так как достаточно будет нескольких успешных сражений, и вся Польша будет в наших руках»[8].