— Ты знаешь, что Венесуэла нас теперь тоже не очень-то… — вставил кто-то.
— Такую помощь они окажут, — возразил Мануэль, — я практически уверен. У них достаточно нефтяников.
— А эти семеро оставшихся… они хотят работать? — спросила Росита.
— Хотят-то хотят, только при прежней зарплате. А где мы ее возьмем сейчас…
— Ну может быть пока… пока не придет помощь, другие специалисты, из Венесуэлы, как-то им заплатить эту зарплату… Можно же найти, наверное. Зато ведь у нас бензин будет. А потом… Потом по-другому можно все сделать.
Росита осмелела и говорила теперь звонким голосом. Десятки блестящих глаз из-под черных беретов, удивленно молчащие бойцы — старые, молодые… все слушали ее.
— Я думаю, мы должны проголосовать за этот вопрос, — решила Росита, — поднимите руки, кто за!
И с удовольствием увидела медленно растущий над беретами, над плечами, головами, прикладами лес дружеских рук.
Алейн улыбнулась, отключаясь от сцены в Сан-Мигеле, от спасенного ею партизанского движения. Еще раз, по инерции проверила Бэнки. Мультимиллиардеру было не так-то просто, он крутился, как уж на сковородке. Он потерял, сам того не зная, невидимую поддержку Шри Шанкары — хотя вряд ли обратил даже внимание на известие об исчезновении индийского божка. И теперь еще резко сократились поставки коки из Сьерра-Бланки, контроль над страной был почти утерян, правительству было вообще не до Латинской Америки, и Бэнки чувствовал, что превращается в посмешище, короля без власти.
Его невидимая персональная империя рушилась. Сейчас Бэнки курил на террасе своей небольшой запасной виллы в Калифорнии, и размышлял о возможностях биржевой игры.
Алейн встала, потянулась. Кэриен, свернувшийся на своем диванчике, и ирландец Руди в углу как по команде, подняли головы, но поняв, что ничего особенного не происходит, снова задремали. Алейн подошла к окну — на журнальном столике валялся забытый Мартином мобильник.
Физиолог почти сразу же после выхода из больницы переехал жить к Алейн. Тайри согласилась с этим по простой причине — Мартина продолжали мучить кошмары, и чтобы вовремя отслеживать их, снимать и лечить, лучше было физически присутствовать рядом.
Алейн улыбнулась и нашла физиолога — он сидел за столом в институте и переносил в свой ноутбук рабочие записи.
"Мартин", — позвала она через суперкомп. Этот девайс физиологу встроили в мозг уже месяц назад, но он все еще неуверенно пользовался им. Услышав голос Алейн, Мартин встрепенулся.
"Аль?" — наконец выделилась основная мысль. Он не мог чувствовать Алейн, как тайри, перевоплощаться, читать ее мысли; но по крайней мере, мысленно переговариваться, словно по телефону, он теперь тоже мог. Обычная техника.
"Ты забыл мобильник", — сказала она.
"А, да, действительно. Правда, нам с тобой он не особенно нужен".
"Да, но мало ли кто позвонит?"
"А там есть входящие? Глянь".
"Нет", — Алейн повертела мобилку в руках.
"Должны из Англии звонить… ну ладно, если что, я позвоню сам. Это по поводу DAPH".
"Да, конечно, я знаю".
Алейн чувствовала, что ему вроде и сказать уже нечего, но не хочется и расставаться.
"Сходим сегодня в "Лотос"? — предложила она, — или, если хочешь, раз уж я свободна, я состряпаю тебе что-нибудь из мексиканской кухни. Или из русской. Борщ, например".
Мартин мысленно фыркнул.
"Повелительница мира варит мне борщ. Приятно сознавать!"
"Ну ты скажешь!"
"Ты классно готовишь, но насчетЛотоса — тоже отличная идея. Давай сходим к китайцам действительно. Раз уж у тебя есть время!"
"Я и там буду отслеживать потоки, какая мне разница".
"А что ты делала сейчас? За чем следила?"
"Сейчас? Вернулась к Сьерра-Бланке. Там все очень неплохо пока развивается. Этого не сообщают в мировых новостях, но партизаны взяли Сан-Мигель".
"Все-таки я не понимаю, почему ты так этому радуешься. Все эти движения тоже часто оказываются… Я вообще не понимаю, зачем лезть в политику. Все продажны, кого ни возьми. Хоть левые, хоть правые, а наши крупные партии — они просто даже и не считают продажность чем-то плохим. И партизаны эти… вспомни сандинистов, разве их победа закончилась чем-то хорошим? Ну хорошо, хорошо, я знаю… эти особенные. Ты их нашла и специально за ними следишь. Но это же очень маленький очаг. Что это изменит в масштабах всей планеты? Зачем тебе это?"
"Да потому, Мартин, что по всей планете — на самом деле — много таких очагов. В разных странах. В Берлине, в Кельне, в Мадриде, в Москве, Париже, в Африке и Индии. Есть революционные движения, есть просто группы людей, которые учатся договариваться друг с другом, учатся сосуществовать, понимать, ценить; есть те, кто отдает жизни и отдает все ради лучшего будущего. Ты знаешь, вот в Евангелии сказано: нельзя сказать — Царство Божие тут или там, его ростки есть везде. Это так и есть. И я жду одного, что очаги эти сольются, что их станет больше, их станет много, они узнают друг о друге… и в мире что-то изменится. Это кажется слабой надеждой. Но на самом деле нет другого пути. Ты же теперь понимаешь. Никакая техника не сделает вас сверхлюдьми. Любое искусственное, насильственное объединение людей ведет в ад. А вот эти глупые на первый взгляд, смешные, порой некрасивые попытки договориться, проявить солидарность, действовать совместно… это и есть те ростки, которых я жду. Их я ищу, и поддерживаю, и поливаю и защищаю от гибели. Это единственная надежда нашей Земли".
"Наверное, я тебя когда-нибудь пойму".
"Наверное. Я тебя отвлекаю, тебе работать надо. Забрать тебя с работы на машине? И поедем в Лотос".
"Хорошо. До встречи!" — Алейн ощутила, умиленную нежность Мартина, и радостно улыбнулась. Как жаль, что она не может послать ему все, что чувствует!
"Я люблю тебя", — сказала она. И отключила связь.
Линна плавала в голубом трехмерном океане. Снаружи бассейн выглядел как огромный прозрачный шар с водой, но изнутри казалось, что никаких стенок у этого шара нет, что вода простирается во все стороны, и нет ни дна, ни поверхности. Как на Лирате, подумала Линна, она сама не была там, но знала по воспоминаниям других тайри — и в любой момент могла объемно и полно пережить эти воспоминания. Все поверхность Лираты занимал океан, сам представляющий собой полуразумную субстанцию — сознание океана воспринимало его обитателей, среди которых были и разумные лиети, рыбодельфины — как паразитов и симбиотиков. Как оно, впрочем, и было на самом деле.
Вот там тоже не было толком поверхности, очень узкая пленка атмосферы заполнена сплошь водяными парами. А дно — слишком глубоко, чтобы его воспринимать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});