Читать интересную книгу Семь крестов - Николай Прокошев

Тяжелое наказание в виде горьких утрат налагается на того, кто однажды впустил в себя противный страх, который с течением времени только усугубляется и в дальнейшем полностью парализует разум и чувства. Вот что произошло с Гийомом и Бодуэном и происходило с пруссом и стрелком. То, чем дорожишь больше всего на свете, ускользнет из твоих рук как песок, если вовремя не одуматься.

Джаспер не хотел идти домой, потому что ему страшно возвращаться. Каяться теперь не перед кем. Прусс, испытывая жгучее желание встретиться с дядей и помочь ему, сам же его и погубил. Орден тоже скоро рухнет, идеальная государственная машина не справилась с тем, за что боролась, потому как опасалась растерять все могущество. Так и вышло.

На добрые минут десять погрузившись в напряженные раздумья, Джаспер наконец спросил: ну и что же делать в таком случае? Пес почесал голову. По-настоящему свободен лишь тот, кто ничего не имеет и ни к чему не привязан. Они с Уортингтоном как нельзя лучше подходят на роль одиночек, и особенно сейчас, когда уже все потеряли. А жена?

– Совсем ты мне зубы заговорил, даже Галифакс ничего не понял, – захмелевший капитан отмахнулся от полубрата. – Как же можно быть одному, но с семьей?

– Да так и можно! – сначала Пес сам толком не понимал, что бормочет, но сейчас мысли начали упорядочиваться. – Свободу надо искать не снаружи, а внутри. Можно и в семье быть свободным, разумеешь? Главное, понимать, что пока ты трясешься за родных, они будут болеть и страдать. Но как только предоставишь их собственной судьбе, все встанет на место.

– Но я так и поступил, Галифакс свидетель!

– Нет, Джаспер, ты бросил жену и детей на произвол судьбы, оставив их в неведении. Это совершенно другое. Их кошмары только усилились, ибо твой ужас смешался с отчаянием бедной семьи! Надо хранить взаимопонимание, тогда трудности не должны возникать.

– Ладно. Я поеду с тобой! Но только, чтобы посмотреть, как ты будешь заливать эту дурость своей жене, а-ха-ха, ты слышал, мой добрый Галифакс?

– Знаешь, я отказался от продолжения, – глубоко вздохнув, Гектор глядел сквозь друга. – Сам не знаю о чем думать. Подводя итог, вот что я понял – идти нужно одному, безо всякой боязни, ибо кроме жизни у человека отнять больше нечего, а смерть – еще не конец. Если боишься смерти – сгинешь со дня на день, боишься пожара – сгорит все, не хочешь потерять семью – останешься без нее. А моей Анне не надо ничего говорить, она и так все понимает.

– Ну а отказался-то почему?

Вьюга за стенами трактира постепенно замирала, утихал снегопад, в харчевне начали мелькать новые лица.

– Я взял из путешествия все, что мне надо. Голыми руками могу рубить дрова, побывал в будущем и прошлом, хоть раз, но все же увиделся с дядей. Достаточно. К тому же неизвестно, что эта сволочь мне предложит завтра. Возможно, убить тебя, а возможно, и фон Плауэна…

– Так и быть, договорились. Доедем вместе до Кёнигсберга, а дальше видно будет, веди нас Галифакс. Вроде распогодилось. Завтра засветло выезжаем.

Увидев письмо фламандского графа, адресованное гохмейстеру, привратник Фалькенбурга, что в Новой Марке, немедленно поднял решетку. Путники хотели сменить лошадей, а заодно справиться касательно положения дел. Фогт этого городка, престарелый рыцарь с бельмом на глазу, проникновенно, с выражением, словно бродячий мейстерзингер, долго пересказывал последние новости.

Торуньский мирный договор подразумевал выплату репараций и выкупа за пленных в четыре этапа. Чтобы собрать средства на первый платеж, магистр совсем недавно, двадцать второго февраля, собрал прусские дворянские сословия в Остероде. Предложение заключалось в следующем: города соглашались внести чуть менее двух процентов от своих владений в орденскую казну. Разумным условия тевтонов сочли все представители за исключением Данцига. Поскольку решение не было единогласным, пришлось созывать второе собрание.

На сей раз к несогласному Данцигу примкнул и Торн – эти два ганзейских города всегда старались подчеркнуть свою независимость от ордена. Ничего другого фон Плауэну не оставалось, как силой заставить отщепенцев признать законность требований. Вскоре Торн был вынужден уступить, но вольнолюбивый Данциг, продолжая держать оборону, и до сих пор отвергал любые указания. А если первая часть платы не будет вовремя передана поляку, то неизбежно последуют «воистину демонические штрафные санкции, к которым подлый аспид и нечестивец Ягайло принудил Божий орден»…

Когда копыта трех свежих коней ступили на землю Помереллии, весна уже выгнала зиму взашей. Робкие снежные островки еще лежали на полях, окруженные подснежниками, но осмелевшее солнце беспощадно истребляло всякие клочья наскучившей зимы, которые холодные ветра не успели забрать с собой. На деревьях набухали почки, из рощ доносились восторженные птичьи трели, озера освободились от ледяных оков. Крестьяне на захудалых кобыленках везли на поля навоз, их чумазые детишки тащили за собой санки, разыскивая еще не до конца оттаявшие горки.

Фалькенбургский комтур обмолвился, что магистр собирался на второе воскресенье Великого поста присутствовать на торжественной обедне в родном Шветце. Прежде чем проводить Матиаса, надлежало сообщить Генриху добрые вести из Фландрии. На подъезде к колыбели гохмейстера ловкий мальчишка, не слезая со скакуна, острым шилом тут и там прокалывал березы, набирая в кувшинчик прозрачный сок.

Парень объяснил изумленному Джасперу, что как только появится вторая капель, березы, просыпаясь раньше других, начинают гнать по стволу «белую кровь». Но собирать ее надо осторожно, не топорами махать, как иные недоумки, а аккуратно просверлив отверстие в нескольких деревьях, сцеживать постепенно и после заткнуть ранку пробкой, чтоб она не обескровила хозяйку. Времени на окучивание целой рощи у троицы, конечно, не было, однако по глотку каждому из путешественников вполне хватило.

– Тебя только за смертью посылать, Бронте, – младший из фон Плауэнов едва не сбил Пса с ног, когда подскочил к нему на входе в зал капитула. – Ну, что сказал лысый пройдоха Жан?

– Мне стоило немалых трудов упросить его принять нашу сторону в борьбе против христопродавцев и схизматиков, – вручив письмо кузену гохмейстера, Гектор подошел к сидевшему во главе стола магистру. – Брат Генрих, можете отправлять к нему миссию нотариусов – пусть составляют договор. Он согласен.

– Твои заслуги перед нашим смиренным орденом трудно переоценить, – прусс заметил, что фон Плауэн-старший немного осунулся, постарел, движения замедлились, речь стала не такой четкой, как прежде. – Можем ли мы что-нибудь для тебя сделать, Гектор?

– Да, господин Верховный магистр. Есть у меня одна просьба…

– Не тяни, Бронте. Чего тебе? – брат гохмейстера, поглощенный чтением письма, в радостном расположении духа шумно плюхнулся на стул. – Денег дать не можем – на счету каждый брактиат, заранее предупреждаю. Сами крохи собираем.

– Я хочу выйти из ордена, – глубокий вздох прусса обжег лицо гохмейстера.

– Хорошо. Мы отпускаем тебя. Бумаги с собой? – исхудавшая рука оставила на протянутом полубратом листке контракта, который тот всегда носил с собой, оттиск печатки. – Не сомневаюсь, у героя Танненбергской битвы есть на то очень серьезные причины. Не слушай Генриха. Ты заслужил вознаграждение. Оливер, распорядись.

– Спасибо, брат Генрих. Быть может, могу еще чем-нибудь вам помочь?

– Бронте, хочешь помочь – отправляйся в Данциг. Я даю тебе право вешать любую свинью, что откажется поспособствовать общему делу. С музыкой и флагами они приветствовали поляка, когда мы, – особенно Генрих-младший подчеркнул слово «мы», – поливали своей кровью брусчатку Мариенбурга. Сатанинское отродье фон Ренис продолжает мутить воду – я самолично отсеку его гнилую тыкву.

– Что будет дальше, господин Великий магистр?

– Для начала предстоит разобраться с мятежниками в Данциге – Генрих прав. Мы не можем пропустить платеж, иначе наша честь пострадает окончательно. Как же нищий орден может заправлять целым государством?

– Это отребье толком не платило налоги почти сто пятьдесят лет! Сегодня у них просят, и не для себя, малую толику, но им даже это кажется вопиющим беззаконием. Ничего, бьюсь об заклад, месяца не пройдет, как они сами приползут к нам на коленях. Вот тогда я встречу их железным кулаком, можешь не сомневаться!

– Я рад, что мне довелось служить такому великому человеку, как вы! – преклонившись перед главой Тевтонского ордена, Гектор поцеловал его руку. – Бесценный опыт, приобретенный в вашем ордене, я пронесу через года и многократно приумножу его. Воевать я больше не хочу, но если вдруг возникнет какое-нибудь неотложное поручение, то для меня станет великой честью вновь послужить вам и ордену.