2 августа «Астролябия» и «Буссоль» покинули бухту Де-Кастри и вновь направились к югу. Открыв и определив координаты острова Моннерон и горы Лангль, мореплаватели обогнули южную оконечность Сахалина, названную ими мыс Крильон, и вступили в пролив между этим островом и Хоккайдо, получившим название пролива Лаперуза. То была одна из наиболее важных географических проблем, которую оставили нерешенной предшествовавшие мореплаватели. До тех пор географы сообщали об этом районе самые фантастические сведения: для Сансона Корея являлась островом, а Хоккайдо, Сахалина и Камчатки вовсе не существовало; по мнению Г. Делиля, Хоккайдо и Сахалин представляли собой один остров, тянувшийся до Сангарского пролива; наконец, Бюаш в своих «Географических размышлениях» пишет: «Остров Хоккайдо отодвинули сначала к востоку, перенесли к югу, затем к западу и в конце концов к северу…»
Как мы видим, в этом вопросе царила полная неразбериха; труды французской экспедиции положили ей конец.[144]
Лаперуз несколько раз вступал в сношения с жителями мыса Крильон; по его описанию, они более привлекательны, более трудолюбивы, но в то же время менее великодушны, чем орочи, жившие в бухте Де-Кастри.
«У них есть, – рассказывает он, – очень существенный предмет для торговли, отсутствующий в Татарском проливе, а именно – китовый жир; в обмен на него они получают все свои богатства. Они добывают китовый жир в большом количестве. Способ вытопки его, впрочем, не слишком рациональный, заключается в том, что китовая туша разрезается на куски и кладется под открытым небом на солнечный склон. Мясо гниет, а вытекающий жир собирают в сосуды из древесной коры или в бурдюки из тюленьей шкуры».
Миновав мыс Анива, названный так голландцами, фрегаты подошли к Курильским островам и некоторое время двигались вдоль берегов острова Компании (Уруп), пустынного безлесного и необитаемого; затем они прошли между островами Симушир и Четырех братьев. Этому проливу, самому безопасному для мореплавания из всех, какие имеются в районе Курильских островов, французы дали название пролива Буссоль.
3 сентября увидели берег Камчатки, страны, «где взгляд с трудом привыкает к виду огромных, вселяющих почти ужас скал, на которых уже в начале сентября лежал снег и, казалось, никогда не бывает никакой растительности».
Три дня спустя корабли вошли в Авачинскую или Петропавловскую бухту. Астрономы немедленно приступили к наблюдениям, а естествоиспытатели совершили очень трудное и опасное восхождение на вулкан, расположенный в восьми лье от берега моря. Тем временем остальной экипаж, свободный от работ на корабле, развлекался охотой или рыбной ловлей. Благодаря радушному приему губернатора в увеселениях не было недостатка.
«Он пригласил нас, – рассказывает Лаперуз, – на бал, который устроил по случаю нашего прибытия; на нем присутствовали все женщины Петропавловска, как русские, так и камчадалки. Общество оказалось хотя и немногочисленным, но во всяком случае, оригинальным. Тринадцать разодетых в шелка женщин сидели на скамьях вдоль стен комнаты; в их числе было десять широколицых камчадалок, с маленькими глазами и приплюснутым носом. И русские, и камчадалки покрывали голову шелковыми платками – примерно так, как мулатки в наших колониях… Начали с русских танцев; музыка к ним очень мелодична, и они сильно напоминали казацкую пляску, исполнявшуюся несколько лет тому назад в Париже. Затем последовали камчадальские танцы; их можно сравнить лишь с конвульсиями одержимых. В танцах жителей этой части Азии принимают участие только руки и плечи, а ноги остаются почти неподвижными. Судорожные движения танцующих камчадалок производят тягостное впечатление; оно еще больше усиливается скорбными криками, которые вылетают из груди танцовщиц и являются единственной музыкой, помогающей им соблюдать ритм. Женщины так устают от подобных упражнений, что обливаются потом и долго лежат на полу, не имея сил подняться».
Прибытие курьера из Охотска прервало бал. Доставленные известия были приятны всем, и особенно Лаперузу, получившему сообщение о производстве его в чин начальника эскадры.
Во время стоянки французские мореплаватели разыскали могилу астронома Делиль де ла Кройера, умершего на Камчатке в 1741 году на обратном пути экспедиции, организованной для изучения берегов Америки.[145] Соотечественники возложили на могилу медную доску с выгравированной надписью; такую же честь они воздали капитану Чарлзу Кларку, помощнику и преемнику капитана Кука.
«Авачинская бухта, – сообщает Лаперуз, – несомненно является самой красивой, удобной и безопасной из всех, какие можно встретить в любой части земного шара. Вход в нее узок, и если бы на его берегу были построены укрепления, кораблям пришлось бы проходить под жерлами пушек. Якорь в ней прекрасно держит; дно илистое; две обширные гавани, одна на восточном берегу, другая на западном, могли бы вместить весь военный флот Франции и Англии».
29 сентября 1787 года «Буссоль» и «Астролябия» пустились в дальнейший путь. Лессепс, французский вице-консул в России, до тех пор сопровождавший Лаперуза, получил предписание направиться во Францию по суше – путешествие длительное и тяжелое, особенно в ту эпоху – и доставить правительству отчеты экспедиции.
Ближайшая задача Лаперуза теперь состояла в том, чтобы отыскать землю, якобы открытую испанцами в 1620 году к востоку от Японии.[146] Оба фрегата, держась 37°30' северной широты, прошли расстояние в триста лье, не обнаружив никаких ее следов, в третий раз пересекли экватор, прошли мимо тех мест, где, по указаниям Байрона, должны были находиться острова Дейнджер, но не увидели их, и 6 декабря оказались в виду открытых Бугенвилем островов Самоа.
Множество пирог немедленно окружило корабли. Взобравшиеся на палубу туземцы не могли создать у Лаперуза хорошего мнения о внешности островитян.
«Я видел только двух женщин, – рассказывает он,- и черты их лица не отличались миловидностью. У младшей, которой могло быть лет восемнадцать, на ноге была отвратительная язва. У многих островитян на теле имелись большие раны; возможно, они были первоначальными проявлениями проказы, так как я заметил двух мужчин, судя по изъеденным язвами и невероятно распухшим ногам, несомненно страдавших этой болезнью.[147] Туземцы, ничем не вооруженные, приближались к нам с робостью, и все их поведение говорило о том, что они отличались таким же мирным характером, как и жители островов Общества и Дружбы (Тонга)».
9 декабря бросили якорь у островов Мануа. На следующий день восход солнца обещал прекрасную погоду. Лаперуз решил ею воспользоваться для того, чтобы осмотреть окрестности и набрать воду, а затем направиться в дальнейший путь, так как якорная стоянка оказалась слишком ненадежной, и он не хотел рисковать, оставаясь там еще на одну ночь. Приняв все меры предосторожности, Лаперуз высадился на берег у источника, где его матросы наполняли бочки водой. В то же время капитан де Лангль направился к маленькой бухте, отстоявшей на одно лье от источника, «и эта прогулка, из которой он вернулся совершенно очарованный, восхищенный красотой виденной им деревни, явилась, как мы увидим дальше, причиной наших несчастий».