Все засмеялись.
В столовую просунулась сердитая физиономия.
— Потапов здесь? Вадька, буря на Джупе!
— Ну! — сказал Потапов и вскочил. И другие атмосферщики поспешно поднялись из-за стола.
Физиономия исчезла и вдруг появилась снова:
— Галеты мне захвати, слышишь?
— Если Валнога даст,— сказал Потапов вдогонку. Он поглядел на Валногу.
— Почему не дать? — сказал дядя Валнога.— Стеценко Константин, двести граммов галет и пятьдесят граммов шоколада...
Директор встал, вытирая рот бумажной салфеткой. Козлов сказал:
— Товарищ директор, как там с «Тахмасибом»?
Все замолчали и повернули лица к директору. Молодые загорелые лица, уже немного осунувшиеся. Директор ответил:
— Пока никак.
Он медленно прошел по проходу между столиками и направился к себе в кабинет. Вся беда в том, что на Каллисто не вовремя началась «консервная эпидемия». Пока это еще не настоящий голод. Амальтея еще может делиться с Каллисто хлореллой и галетами. Но если Быков не придет с продовольствием... Быков уже где-то близко. Его уже запеленговали, но затем он замолчал и молчит вот уже шестьдесят часов. Нужно будет снова сократить рационы, подумал директор. Здесь всякое может случиться, а до базы на Марсе не близко. Здесь всякое бывает. Бывает, что планетолеты с Земли и с Марса пропадают. Это случается редко, не чаще грибковых эпидемий. Но очень плохо, что это все-таки случается. За миллиард километров от Земли это хуже десяти эпидемий. Это голод. Может быть, это гибель.
Глава первая
ФОТОННЫЙ ГРУЗОВИК «ТАХМАСИБ»
1. Планетолет подходит к Юпитеру, а капитан ссорится со штурманом и принимает спорамин
Алексей Петрович Быков, капитан фотонного грузовика «Тахмасиб», вышел из каюты и аккуратно притворил за собой дверь. Волосы у него были мокрые. Капитан только что принял душ. Он принял даже два душа — водяной и ионный, но его еще покачивало после короткого сна. Спать все-таки хотелось так, что глаза никак не открывались. За последние трое суток он проспал в общей сложности не более пяти часов. Перелет выдался нелегкий.
В коридоре было пусто и светло. Быков направился в рубку, стараясь не шаркать ногами. В рубку нужно было идти через кают-компанию. Дверь в кают-компанию оказалась открытой, оттуда доносились голоса. Голоса принадлежали планетологам Дауге и Юрковскому и звучали, как показалось Быкову, необыкновенно раздраженно и как-то странно глухо.
«Опять они что-то затеяли,— подумал Быков,— И нет от них никакого спасения. И выругать их как следует невозможно, потому что они все-таки мои друзья и страшно рады, что в этом рейсе мы вместе. Не так часто бывает, чтобы мы собирались вместе».
Быков шагнул в кают-компанию и остановился, поставив ногу на комингс. Книжный шкаф был раскрыт, книги были вывалены на пол и лежали неаккуратной кучей. Скатерть со стола сползла. Из-под дивана торчали длинные, обтянутые узкими серыми брюками ноги Юрковского. Ноги азартно шевелились.
— Я тебе говорю, ее здесь нет,— сказал Дауге.
Самого Дауге видно не было.
— Ты ищи,— сказал задушенный голос Юрковского.— Взялся, так ищи.
— Что здесь происходит? — сердито осведомился Быков.
— Ага, вот он! — сказал Дауге и вылез из-под стола.
Лицо у него было веселое, куртка и воротник сорочки расстегнуты. Юрковский, пятясь, выбрался из-под дивана.
— В чем дело? — сказал Быков.
— Где моя Варечка? — спросил Юрковский, поднимаясь на ноги. Он был очень сердит.
— Изверг! — воскликнул Дауге.
— Без-здельники,— сказал Быков.
— Это он,— сказал Дауге трагическим голосом.— Посмотри на его лицо, Владимир! Палач!
— Я говорю совершенно серьезно, Алексей,— сказал Юрковский,— Где моя Варечка?
— Знаете что, планетологи,— сказал Быков,— Подите вы к черту!
Он выпятил челюсть и прошел в рубку. Дауге сказал вслед:
— Он спалил Варечку в реакторе.
Быков с гулом захлопнул за собой люк.
В рубке было тихо. На обычном месте за столом у вычислителя сидел штурман Михаил Антонович Крутиков, подперев пухлым кулачком двойной подбородок. Вычислитель негромко шелестел, моргая неоновыми огоньками контрольных ламп.
Михаил Антонович посмотрел на капитана добрыми глазками и сказал:
— Хорошо поспал, Лешенька?
— Хорошо,— сказал Быков.
— Я принял пеленги с Амальтеи,— сказал Михаил Антонович,— Они там уж так ждут, так ждут...— Он покачал головой.— Представляешь, Лешенька, у них норма: двести граммов галет и пятьдесят граммов шоколада. И хлорелловая похлебка. Триста граммов хлорелловой похлебки. Это же так невкусно!
«Тебя бы туда,— подумал Быков.— То-то похудел бы, толстяк». Он сердито посмотрел на штурмана и не удержался — улыбнулся. Михаил Антонович, озабоченно выпятив толстые губы, рассматривал разграфленный лист голубой бумаги.
— Вот, Лешенька,— сказал он,— Я составил финиш-программу. Проверь, пожалуйста.
Обычно проверять курсовые программы, составленные Михаилом Антоновичем, не стоило. Михаил Антонович по-прежнему оставался самым толстым и самым опытным штурманом межпланетного флота.
— Потом проверю,— сказал Быков. Он сладко зевнул, прикрывая рот ладонью.— Вводи программу в киберштурман.
— Я, Лешенька, уже ввел,— виновато сказал Михаил Антонович.
— Ага,— сказал Быков,— Ну что ж, хорошо. Где мы сейчас?
— Через час выходим на финиш,— ответил Михаил Антонович,— Пройдем над северным полюсом Юпитера...— слово «Юпитер» он произнес с видимым удовольствием,— на расстоянии двух диаметров, двести девяносто мегаметров. А потом — последний виток. Можно считать, мы уже прибыли, Алешенька...
— Расстояние считаешь от центра Юпитера?
— Да, от центра.
— Когда выйдем на финиш, будешь каждые четверть часа давать расстояние до экзосферы.
— Слушаюсь, Лешенька,— сказал Михаил Антонович.
Быков еще раз зевнул, с досадой протер кулаками слипающиеся глаза и пошел вдоль пульта аварийной сигнализации.
Здесь было все в порядке. Двигатель работал без перебоев, плазма поступала в рабочем ритме, настройка магнитных ловушек держалась безукоризненно. За магнитные ловушки отвечал бортинженер Жилин. «Молодчина Жилин,— подумал Быков.— Отлично отрегулировал, малек».
Быков остановился и попробовал, чуть меняя курс, сбить настройку ловушек. Настройка не сбивалась. Белый зайчик за прозрачной пластмассовой пластинкой даже не шевельнулся. «Молодчина, малек»,— снова подумал Быков. Он обогнул выпуклую стену — кожух фотореактора. У комбайна контроля отражателя стоял Жилин с карандашом в зубах. Он упирался обеими руками в края пульта и едва заметно отплясывал чечетку, шевеля могучими лопатками на согнутой спине.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});