но она не уступит другому ружью в меткости и силе удара. Я ручаюсь, что мой выстрел пробил птицу насквозь.
— Видите ли, господин (так как такого нарядного индейца надобно, конечно, величать господином), очень легко узнать, кто попал в птицу. Ваш калибр будет, вероятно, около 50, мой же 90. Остается только посмотреть.
Гарей направился к дереву, на котором висел журавль.
— Как же ты достанешь птицу? Ведь она высоко! — сказал другой охотник, заинтересованный спором.
Не отвечая, Гарей спустил курок; раздался выстрел, ветка сломалась и повисла, но журавль, прищемленный другой веткой, не упал наземь.
Выстрел, хотя и не достиг цели, был весьма удачен и вызвал одобрение присутствующих, не щедрых на похвалы.
Вслед за этим выстрелил индеец, он попал в надломленное место и точно отрезал ветку, она упала вместе с птицей. Присутствующие еще громче выразили свой восторг.
Начали разглядывать дичь; оказалось, что в ней засели две пули различного калибра. Оба оставались победителями, но молодой охотник был крайне недоволен. Какой-то неизвестный вдруг сравнился с ним в ловкости, чуть не превзошел его в присутствии других охотников. И что всего обиднее, это был индеец с мишурным ружьецом.
Горцы очень недоверчиво относятся к ружьям, имеющим украшения. «Мишурные ружья, как и мишурные бритвы, годны только для легкомысленных людей». Но, очевидно, при изготовлении этого ружья имелась в виду и серьезная цель.
Охотник должен был сделать над собою немалое усилие, чтобы скрыть досаду. Не говоря ни слова, он стал вновь заряжать свое ружье. По-видимому, он не сдавался и хотел продолжать состязание, рискуя быть побежденным. Он тихо сообщил свое намерение одному из товарищей, а потом громко произнес:
— Попасть в ветку дерева вовсе не трудно. Каждый, у кого верный прицел, сделает это. Но я знаю другого рода выстрел — тот требует большого самообладания.
Охотник замолк и посмотрел на индейца, который тоже заряжал свое ружье.
— Скажите, незнакомец, — продолжал он, — есть ли во всем лагере человек, знающий вас и вполне доверяющий вашей ловкости?
— Да, — с небольшим колебанием ответил индеец. — Но к чему вы это спрашиваете?
— Потому что я хочу показать вам штуку, которую мы не раз проделывали в форте Бент: так себе, детская забава. Попасть нетрудно, но при этом испытываешь некоторое волнение. Ау, Рубе! Где ты, приятель?
— На кой черт я тебе нужен, Гарей?
Последние слова были произнесены таким сердитым тоном, что заставили всех обернуться в сторону говорившего. Сквозь деревья и кусты Генрих увидал какую-то темную фигуру, сидевшую у огня. Только по движениям рук можно было признать в ней живое существо; без того она походила бы скорее на ствол каштанового дерева. Генрих подошел ближе, чтобы разглядеть это странное существо.
Одежда его состояла из чего-то, что прежде могло называться охотничьей блузой, но теперь скорее напоминало кожаный мешок с отверстием наверху и двумя приставками в виде рукавов по бокам. Этот мешок был грязно-коричневого цвета, отвратительный из-за грязи и сала, пропитавших его насквозь. Ворот был истерзан, штаны и мокасины были не лучше блузы. Шапка на голове была из звериной шкурки, теперь совершенно вылезшей. Казалось, что этот человек не снимал своей одежды с тех пор, как впервые ее надел, а это могло быть только очень давно. Открытая шея казалась бронзовой от загара и дыма.
На вид ему можно было дать лет шестьдесят, лицо было хитрое, в глазах светился ум. Он принадлежал к породе смуглых саксонцев.
Помимо странного костюма, было еще нечто очень странное в его внешности: казалось, что ему чего-то недостает. Вглядевшись пристальнее, Генрих увидел, что недостает у него ушей.
Человек без ушей — это что-то ужасное. Это невольно наводит на мысль о какой-то ужасной мести, рисует воображению кровавую сцену. В голове Генриха создавалась масса предположений, наконец вспомнив слова Сэгина, он решил, что это, должно быть, тот самый пленный, который принес последние известия из лагеря навагоев.
Откликнувшись так грубо на вопрос Гарея, он продолжал сидеть и грызть кость от жаркого, издавая при этом глухое рычание, точно потревоженный во время еды волк.
— Иди сюда, Рубе, ты мне нужен, — повелительным тоном произнес Гарей.
— Хоть я тебе и нужен, а все-таки Младенец не двинется с места, пока не очистит кость; можешь и подождать.
— Экая старая собака! По крайней мере, поторопись с обгладыванием.
Охотник с недовольным видом поставил ружье на землю и стал дожидаться. Рубе (так звали эту махину, одетую в кожаный чехол) наконец покончил с костью, медленно поднялся и направился к толпе любопытных, ожидавших его.
— Чего тебе нужно, Гарей?
— Мне нужно, чтобы ты подержал эту штуку, — ответил Гарей, подавая ему белую скорлупку величиною с обыкновенные карманные часы.
Вся земля в этом месте была покрыта такой скорлупой.
— Что это — пари?
— Нет.
— Так зачем же ты тратишь порох понапрасну? Разве у тебя его так много?
— Меня перещеголяли, — тихо сказал охотник, — и кто же? Индеец.
Рубе обратил взор на индейца, который прямо и величественно стоял невдалеке от них. По выражению лица Рубе можно было заключить, что он уже встречал его где-то. Он зашевелил губами, но из его слов можно было расслышать только одно: «марикопа».
— Ты думаешь, что он марикопа? — с заметным интересом переспросил Гарей.
— Да разве ты ослеп? Посмотри на его обувь.
— Ты прав; но я жил среди этого племени два года и не видал его там.
— Он уходил далеко в страну, где совсем нет краснокожих! Он, должно быть, хороший стрелок: когда-то он попадал в цель без промаха.
— Ты знал его?
— Да, верный прицел… красивая девушка… молодец… Младенец хорошо их знает… Где мне становиться?
Генрих заметил, что Гарей не прочь еще послушать старика: упоминание о красивой девушке, видимо, заинтересовало его. Но так как товарищ не