Аккуратность и внимание к своему поведению — непременное условие успеха в делах на Великом острове.
— Когда я выполняю все запреты, я чувствую себя спокойнее и увереннее. Я знаю, что живу, как жили мои деды, и поэтому ничего-ничего не боюсь, следуя по их стопам, — в один голос говорили мне и Ришар Андриамандзату, и писатель Арсен Рацифехера, и журналист Мишель Разакандраина, и Анри Рабариндзака.
Заговаривать с малагасийцами о фади — почти бесполезное дело, потому что они не любят прямолинейности и неосторожных вопросов, да и тех, кто таковые задает в лоб. Они избегают откровенности в обсуждении дорогих для них и деликатных тем. Чтобы разобраться в какой-либо проблеме, остается одно — наблюдать, примечать и наматывать себе на ус. И для этого требуются годы.
Все фади органически связаны с языком и образом мыслей жителей Мадагаскара, соответствуют им. Они не взяты где-то у кого-то взаймы или напрокат, а унаследованы от предков — и потому так строго соблюдаются. Никто не желает преступать их. «Я лучше умру, чем съем запрещенное», — гласит местная пословица. (Ее-то, к большому сожалению, для человечества, видимо, как раз и не знали Адам и Ева.) Запреты в широком смысле распространяются на временные и пространственные понятия, на вещи, на флору и фауну и, естественно, на поведение. Даже бездумно гулять по холмам, саванне и лесам надлежит осторожно, дабы не ступить случайно на священный холм или не обидеть ненароком священное дерево. Чужаков, как правило, не допускают в запретные места жертвоприношений или к старым местам погребения. В случае чего вас непременно остановят и любезно предупредят: лучше, мол, держитесь подальше отсюда, а то вам не избежать беды…
Приютить незнакомца — стихийное выражение личной доброты. Даже среди более или менее воинственных народов — бара, сакалава, махафали и антандруи — вы обязательно встретите радушие. Хлебосольство малагасийцев поразительно. Эта черта национального характера родилась не только от очень доброй души, но и благодаря строгому запрету… на негостеприимство!
Гость в деревне — первый человек: его встречают со всеми знаками почтения наиболее уважаемые жители, в честь гостя произносят пламенные речи, сплошь состоящие из изысканных, тщательно подобранных фраз. «Лучше угостить гостя половиной тарелки супа с добрыми словами, чем дать ему целую миску с грубыми словами», — поясняет пословица. Ему предлагают обильный стол и подарки — курицу, рис, бананы; каждый старается приготовить для него угощение. Конечно, многое зависит и от социального статуса как пришельца, так и жителей, но даже грабители и разбойники гостя в любом случае встретят вежливо.
В больших деревнях в старину были дома для приема гостей — своего рода гостиницы, рожденные народной добротой. Там, где их не было, на ночлег гостя устраивал вождь. Отказать человеку в гостеприимстве, не приветить его — одно из главных фади на острове. Специально для гостя на старые матрацы в деревне непременно положат новые. Вечером персонально и только для него будет петь и плясать молодежь. «Предки проклинали того, кто приготовил пищу и скрыл ее от гостя», — говорит народная мудрость.
Если гость является в момент, когда пища готова, он, по обычаю, имеет на нее право, ибо его пригласили и ввели в дом предки. «Приготовленная пища не имеет хозяина», — предупреждает другая пословица. У танала и бецимисарака есть обычаи выходить в определенное время на улицу и кричать во все горло: «Еда готова!» — выражая тем самым готовность принять любого гостя. Причем это приглашение облекается в красочные выразительные слова: «Я зову вас — на севере, вас — на юге, вас — на востоке и вас — на западе!» Любого, покушающегося на этот давний обычай, сурово осудят. Но и того, кто эксплуатирует радушие, едко высмеют.
Смысл гостеприимства заключается не в одной только готовности оказать помощь или услужить постороннему человеку. Это своего рода противодействие разрушению древнего обычая, призванного защитить общину, сделать так, чтобы она не отошла от своего нормального гармоничного пути жизни. Это самозащитное и напряженное состояние со множеством разных запретов прекращается, как только незнакомец или гость уйдет — и тогда деревня возвращается к привычному «накатанному» пути.
Здесь запрещено также показывать неверную дорогу путнику, ибо «тот, кто показывает правильную дорогу, спасает жизнь». Смысл запрета — избежать проклятия за обман гостя, странника, чужестранца, за спиной которого всегда находится Андриаманитра (Бог). Не быть великодушным к другим — это, согласно поверьям, грозит несчастьем, бедностью или потерей трудоспособности.
Со временем я заметил, что большая часть табу действует в определенное время и падает на критические моменты жизни людей и связана с сезонами. Я никогда не видел малагасийца в городе или деревне, который бы сидел в дверях или на пороге в период, когда рис на чеках выпускает колосья. Оказывается, это запрещено, так как может, по поверью, задержать колошение. Цветение и колошение риса здесь рассматриваются как роды. Дверь в дом сравнивают со своего рода калиткой для нового рождения: если кто-то сидит у двери, он мешает рису цвести и распускаться, а детям — родиться.
Все взрослые знают об этом фади — и оно более всего касается детей, которые бездумно могут усесться там, где не нужно. Все бдительно следят друг за другом. В эту пору люди не сидят также друг к другу спиной, поскольку такая поза (означающая разрядку, отдохновение) расценивается в качестве знака уважения к недобрым силам — и может быть воспринята ими как вызов, всколыхнуть их.
С ноября по март на остров волнами с востока накатываются циклоны. Любой из них способен в мгновение уничтожить зреющий урожай. Для малагасийца циклон — нарушение порядка в природе, и он принимает свои меры предосторожности, в том числе по предупреждению ураганов: в прямом и переносном смысле живет с затаенным дыханием. Летом поля, как я обратил внимание, объяты чуть ли не поэтической тишиной: там не кричат, стараются делать все бесшумно. Шум-гам, любой громкий звук, по их представлениям, связан с риском вызвать бурю или выпадение града. Даже пение ребенком коротких отрывистых куплетов (песен на тирольский манер) может «приманить» наступление к осени голода.
В период вызревания риса нельзя свистеть, толочь рис, поскольку издаваемый при этом звук и само движение напоминают гром и молнию. Ни один опытный рисовод не додумается использовать стебель риса как флейту. По двум причинам: во-первых, срезая стебель, уничтожаешь будущие колосья; во-вторых, звук такой флейты напомнит свист