Покончив с ужином, она повернулась к нему;
— Рис, нам надо поговорить. Пожалуйста, поднимись ко мне в комнату.
Он бросил на нее суровый взгляд. Лицо его было мрачным, будто маска каменного идола.
— Не думаю, что тебе придется по душе мужчина, от которого еще воняет пролитой кровью, — угрюмо проворчал он.
— Я хочу поговорить с тобой, — нетерпеливо повторила Джессамин, чувствуя, что в груди понемногу закипает гнев. — Вес остальное будет зависеть от тебя.
Слабая улыбка тронула его губы, и Рис наклонил голову.
— Хорошо, — неохотно пробурчал он. С грохотом отодвинув в сторону скамью, он последовал за Джессамин.
Крохотная комната, где она должна была провести ночь, находилась прямо под крышей. Из-за этого потолок опускался настолько низко, что Рису пришлось согнуться чуть ли не вдвое, чтобы не разбить себе лоб.
Пока он закрывал за собой дверь и зажигал оставленную на столе свечу, Джессамин заставила себя молчать, хотя внутри у нее все кипело. Но едва он обернулся, как она накинулась па пего.
— Что происходит? — возмутилась она, изо всех сил стараясь не выдать того мучительного страха, который давно терзал ее.
— Неужели вы позабыли, леди, в какой кровавой каше мы только что побывали?! Битва, между прочим, была нелегкой, так что сейчас у меня нет ни сил, ни охоты играть роль галантного кавалера! — огрызнулся Рис.
— Нет уж, дело не в этом! Что-то ужасное встало между нами. Днем мы никогда не остаемся одни, ни на минуту. А все ночи ты проводишь вместе со своими людьми…
— Можешь мне поверить — если я не остаюсь у тебя на ночь, то это вовсе не потому, что не хочу! — рявкнул он.
— Не остаешься на ночь?! Да ты за целый день едва скажешь мне пару слов! — в бешенстве выкрикнула Джессамин. Глаза ее засверкали так, что он невольно попятился. — По крайней мере имей мужество сказать мне, из-за чего ты злишься. Уж на это-то я имею право!
И такая боль слышалась в ее голосе, что сердце Риса дрогнуло. Он устало провел рукой по лбу.
— Ладно… все равно уж. Я и так слишком долго откладывал. Садись, Джессамин.
Девушка неловко пристроилась на самом краешке постели. Ожидая, что он скажет, она нервно комкала в руках край шерстяного одеяла, не замечая, что грубая ткань колет ей пальцы.
Подняв свечу, Рис переставил ее поближе. Потом, порывшись в кармане кожаного дублета, дрожащими пальцами вытащил несколько смятых листов.
Джессамин узнала письмо, которое привез гонец. Так и есть, стало быть, она не ошиблась, все дело в нем. И хотя Рис ни словом не обмолвился о том, что же было в злополучных письмах, но с тех самых пор между ними выросла глухая стена.
— Ну-ка, как ты объяснишь мне это? Бери, читай, ты ведь этого хотела? — Рис протянул ей туго скрученный листок, на котором, словно капля крови, багровела маленькая печать из алого воска.
При виде свернувшейся в клубок гадюки — слишком хорошо знакомого ей герба Кэйтерс-Хилла — желудок Джессамин скрутила ледяная судорога страха. Итак, она не ошиблась — все дело в письме. Сэр Ральф сдержал данное им слово и позаботился известить Риса о скорой женитьбе на Джессамин. Она торопливо пробежала глазами письмо, горько упрекая себя за то, что поспешила осудить Риса. Теперь она поняла, что творилось в его душе. Любой, кому попало бы в руки это письмо, мог бы с чистой совестью поверить, что они с сэром Ральфом безумно влюблены друг в яруга. Негодяй! Он даже не постеснялся пригласить Риса поздравить новобрачных… если он осмелится!
С трудом дождавшись, пока она дочитает письмо, Рис наконец дал волю гневу:
— Ну, что скажешь, любовь моя? Эти новости вряд ли стали бальзамом для моего измученного сердца!
— Я знала, что он напишет тебе. Так что ты хочешь услышать от меня?
— Проклятие! Поклянись, что здесь нет ни слова правды!
— Это правда, Рис. Сэр Ральф хотел жениться на мне. Я ответила отказом, и тогда он похитил меня. У меня не было другого выбора.
— И это все, что ты можешь сказать?!
— Что ты хочешь услышать от меня?! Что я была до смерти рада, когда он предложил мне стать его женой?! Боже милосердный… — зарыдала она, пораженная в самое сердце тем, что он отказывался понимать. — Ты же сам знаешь, как я безумно ненавидела этого человека!
— Ненавидела?! И согласилась стать его женой!
— Никогда я не соглашалась! Но если ты соизволишь вспомнить, то моего согласия и не требовалось.
Рис отпрянул от нее, как будто его ударили. Лицо его исказилось судорогой. Стиснув зубы, он едва смог произнести то, что, казалось, жгло ему губы:
— Так, значит, теперь… вы с ним… муж и жена?
— Нет… не хватило времени.
— Но я думал… после всего этого… ты уже замужем.
— Так почему же, во имя всего святого, ты не спросил об этом меня?!
Он отвернулся.
— Я трус, Джессамин. Не могу представить себе, что со мной было бы, ответь ты «да», — едва слышно пробормотал он.
— Все это время сэр Ральф метался по округе, разыскивая тебя. Он таскал за собой меня. По-моему, мы успели исколесить и Англию, и Уэльс! Если бы не это, он давным-давно успел бы привезти меня в Шрусбери. Слава Богу, хоть на этот раз его дьявольская гордость сослужила мне хорошую службу!
— И все это время ты была с ним?
И хотя в его вопросе не было ничего, кроме обычного любопытства, Джессамин взвилась на дыбы. Даже его холодный тон достаточно ясно указывал на то, что он имеет в виду. Господи, неужели же он настолько ей не верит?!
— Да, была! Но это вовсе не значит, что я спала с ним, если ты намекаешь именно на это!
При виде того как дыхание со свистом вырвалось у него из груди и мгновенно исчезли вздувшиеся на скулах желваки, Джессамин ясно поняла, что попала в самую точку. Итак, она подозревала не напрасно! Но ей стало немного неуютно при мысли, что она хоть и немного, но вес же покривила душой. Да, она не была любовницей сэра Ральфа. Но Джессамин и словом не обмолвилась Рису о той ужасной ночи в Кэрли, когда, распаленный ее отказом, он чуть было не овладел ею насильно. И хотя синяки и ссадины с той злополучной ночи давно уже зажили, но оставшиеся в душе, будут кровоточить еще долго.
— Так, значит, ты все еще моя, Джесси? — прошептал Рис. В два прыжка он пересек комнату и рухнул на колени возле ее ног. Взяв ее руки в свои, он поднес их к губам и покрыл жадными поцелуями.
— Я всегда буду твоей!
Взгляды их встретились. При свете одинокой свечи Джессамин заглянула ему в глаза и увидела, что в них все еще плескалась боль. Только тогда она поняла, в каком аду жил он все это время.
— Прости меня, любовь моя! Проклятая ревностъ свела меня с ума, — тихо признался он. — Мне бы следовало знать, что ты не согласишься стать женой Уоррена даже в обмен на Кэрли!