Читать интересную книгу Том 3. Судебные речи - Анатолий Кони

Профессор Грубе, прежде чем отвечать на заданные ему вопросы, разобрал два следующих вопроса: 1) может ли такого объема перелом носовых костей повлечь за собою смерть? и 2) могли ли изменения, найденные в трупе при вскрытии и описанные в протоколах, остаться без видимых проявлений при жизни, до ушиба? В ответ на первый вопрос эксперт привел статистические выводы из многочисленных наблюдений хирургов. Эксперт отрицает возможность смертельного исхода после столь незначительных переломов носовых костей, как в данном случае, если они не сопровождаются другими, опасными для жизни, осложнениями. В ряду последних первое место занимают обильные кровотечения. Даже более объемистые переломы, с раздроблением не только носовых, но и носовых отростков челюстных костей, в огромном большинстве случаев оканчиваются выздоровлением. Следует, впрочем, заметить, что кровотечения, постоянно сопровождающие переломы носовых костей, всегда оказывают большее или меньшее влияние, смотря по количеству потерянной крови. Второй вопрос решен экспертом отрицательно: изменения, найденные в легких при вскрытии, не могли остаться без болезненных проявлений при жизни. Из дела же и показаний свидетелей видно, что извозчик Северин был крепкого телосложения, до нанесенных ему побоев всегда пользовался отличным здоровьем и никаких проявлений грудного страдания не представлял. Непосредственным следствием побоев было значительное кровотечение. Поэтому эксперт объясняет причину смерти Северина следующим образом: у совершенно здорового человека воспоследовал ушиб с переломами носовых костей, сопровождаемый сильным душевным потрясением и быстро развившимся малокровием вследствие обильного кровотечения. Эти две причины, по мнению профессора Грубе, были совершенно достаточны, чтобы вызвать скоротечную просовидную бугорчатку легких, которая, по обыкновению, повлекла за собою смерть. Припадки болезни вполне соответствуют такому объяснению. В заключение эксперт привел известный научный факт, что не только после случайных ранений, но также после различных хирургических операций, сопровождаемых кровотечениями и нравственным потрясением больных, нередко наблюдалась эта форма легочной бугорчатки.

Обращаясь к рассмотрению мнений экспертов, я нахожу, что все три мнения, при своей строгой научности и одинаковости фактов, подлежавших разбору экспертов, одинаково служат для поддержания обвинения и подкрепления мысли о причинной связи между побоями и смертью Северина, причем одним из наиболее соответствующих обвинению является мнение профессора Питра. Оно дает возможность правильной оценки всего остального, относящегося до болезни и смерти Северина. Являясь судебным врачом в строгом смысле слова, профессор Питра ставит самые резко очерченные границы для своей экспертизы. Факты и анатомические данные — вот его материал, все остальное — одни предположения, а судебный врач должен их избегать. Доказано лишь то, что открыто судебным вскрытием, до чего проник анатомический нож, что рассмотрено в микроскоп; все, чего этим путем не добыто, — не доказано. Может ли основываться судебный врач (я не говорю просто врач, прибавляет эксперт, но судебный врач), спрашивает эксперт, на предположениях, а не на анатомических данных? Его задача ограничена. По тому, что найдено при вскрытии, он должен сказать, что именно найдено и почему найдено, без всякого предположения о причинах найденных явлений, если только они сами громко не свидетельствуют о себе. Можно только сказать, утверждает эксперт, что смерть Северина последовала от горячечного состояния, но чем вызвано это состояние — сказать решительно нельзя. Оно могло быть вызвано развитием чахотки, проявившейся вдруг, при конце жизни Северина, оно могло явиться вследствие сотрясения мозга и его воспаления, т. е. вследствие удара, оно могло явиться и от каких-нибудь других причин, но все это лишь предположения, очень, быть может, вероятные, но все-таки предположения, делать которые судебному медику несвойственно. Мы не считаем уместным, в свою очередь, разбирать, насколько широким представляется подобный взгляд на задачу судебного медика, но с глубоким уважением относимся к выполнению поставленной себе задачи господином экспертом. Какой Же вывод из его заключения? Как судебный врач эксперт не считает себя вправе делать какие-либо выводы, кроме тех, которые не вытекают прямо из анатомических данных. Но ведь, с другой стороны, не может же все разъяснение дела покоиться на мертвых, глухих и молчаливых анатомических данных? Конечно, нет. Из этих данных могут быть, по соображении их с обстоятельствами дела, сделаны различные научные и практические выводы. Выводы эти будут предположениями более или менее вероятными, но делать их, по мнению профессора Питры, задача обыкновенных медиков, а не судебного медика, кругозор которого ограничен довольно тесными рамками, которые называются анатомическими данными. Суд выслушает эти предположения, применит их к жизни и выведет свое заключение. Таким образом, эксперт Питра, разъяснив, что судебно-медицинским путем он дошел до того, что у Северина было горячечное состояние, вызвавшее его смерть, сходит со сцены, оставляя нам свободное и обширное поле предположений и ставя нас лицом к лицу с двумя экспертами-врачами, не судебными медиками, и с целым рядом свидетельских показаний, выхваченных из жизни. Другие эксперты пошли разными путями и пришли к одному результату, на котором построено обвинение, к выводу, что смерть Северину причинена подсудимым. Вы слышали, господа присяжные, показания экспертов-профессоров Лямбля и Грубе. Оба они нашли, тщательно проверив все добытое здесь на суде и блистательно развив свои выводы, что Северин умер от потрясения организма, вызванного ударом и сотрясением мозга, говорит один из них, вызванного рядом ослабляющих влияний и душевным огорчением, говорит другой. Оба эксперта пошли путями, намеченными в виде предположений профессором Питра и в его заключении, и в подписанном им акте вторичного освидетельствования трупа Северина. Этих предположений было два: смерть от чахотки и от воспаления мозговых оболочек. Профессор Грубе доказывал, что смерть могла произойти от скоротечной просовидной чахотки, вызванной потерею крови и душевным огорчением, причиненными — и то, и другое — действиями Дорошенко.

Профессор Лямбль, с своей точки зрения, доказывал, что смерть могла произойти от воспаления мозга, вызванного ударом, причиненным Северину подсудимым. Оба эксперта основывались во всем на тех анатомических данных, которые имелись в виду эксперта Питры. Были при вскрытии найдены бугорки. «Бугорки эти, в том виде как они найдены, не могли вызвать смерти, с ними можно прожить до 75 лет», — говорит господин Лямбль; «бугорки эти, в том виде как они найдены, не могли существовать до нанесения удара Северину, а явились вследствие этого удара», — говорит господин Грубе. Таким образом, расходясь во взгляде на происхождение бугорков, «мысля розно» в этом отношении, эксперты оба с совершенным единством сходятся в одном выводе, что смерть Северина вызвана деянием подсудимого. Этот вывод очень важен. Чем больше путей к отысканию истины, тем лучше; нужды нет, что отыскатели идут разными путями и действуют разными способами,— важно то, что они приходят к одному и тому же выводу.

Таков вывод господ экспертов. К какому же выводу приводят обыкновенно житейские соображения? Подкрепляют ли они выводы науки? Можно смело сказать: вполне подкрепляют. До 17 сентября прошлого года Северин был совершенно здоров. Стоит припомнить показание всех свидетелей, знавших его. Это был честный и смирный человек, хороший семьянин и усердный работник. Сколотив себе деньги для покупки фаэтона, он женился, прожил с женою в согласии пять лет и прижил двоих детей при жизни. Всегда, по показанию свидетелей, веселый, здоровый и румяный, он вовсе не пил водки и вел жизнь вообще умеренную, отлично, «богатырски» спал сном человека трудового, никогда не страдал бессонницею или ночными потами, никогда не кашлял, разве после горячего чаю .выбежит зимою на крыльцо или на двор. 17 сентября он уезжает в Григоровку здоровый, а возвращается побитый, с разбитым переносьем и окровавленным платьем и лицом. Он глубоко оскорблен полученными им побоями, отказывается от предложения закусить, так как еще в Григоровке «выпил и закусил», и чуть свет отправился к доктору и жаловаться. Он, человек, не знавший еще нового суда или, лучше сказать, узнающий его уже после смерти, решается вести дело о нанесенных ему оскорблениях тем судом, которого так боялись прежде простые люди; жена его закладывает шубу, чтобы из последнего внести 3 руб., необходимые для бумаги, на которой будет написано свидетельство врача. Видно, оскорбление не на шутку задело Северина. Он идет рассказывать о нем Бардакову и, наконец, вернувшись домой, должен слечь. Еще доктор усмотрел у него налитие глаз кровью, причем нашел нужным заметить, что зрение, однако, не повреждено, — значит глаза-таки порядочно были налиты кровью. У него боль головы и переносья, шум в ушах и слабость. У Бардакова он еле стоит, еле смотрит своими, «водою налитыми», по показанию свидетеля, глазами. Нужны бы «приличные средства», о которых говорил доктор, но эти средства не прописаны, потому что «об них не просили», да и купить их не на что. Дома с ним делается все хуже и хуже. Он не ест ничего и ничего не пьет, не может пройтись по комнате, жалуется на головную боль, не спит. Да и до сна ли?! Хозяйство стало, денег нет, едва ли «вычухается», смерть близка, а тут все, накопленное долгим трудом, придет в разорение, придется нанимать работника, платить ему 6 руб. в месяц, жена остается одна, без поддержки, — вдову-то легко всякому обидеть, да еще с детьми, да еще беременную, где тут спать! Вот что должно было приходить неминуемо и вполне естественно в голову больному и усиливать его огорчение.