в сторону и оттянул бороду, чтобы люди смогли увидеть источающую тусклый белый свет метку, — он поддерживал меня, чтобы я мог все эти годы сторожить Наковальню, — тут гном пристально посмотрел на стоящих перед ним бессмертных, — сколько лет прошло?
— Больше дв… — начал было Мрачный Клинок, но Вольный перебил его:
— Много времени, точных сроков никто не знает.
Это была правда. Точной даты падения Карак-Удана не сохранилось, как и других сведений. Тарас не привык так делать, скрывать истину, за неясной правдой: точной даты никто не знает, но знают неточную.
— Прошло так много, что ты боишься мне говорить, бессмертный? — гном горько усмехнулся, — Неужели я смог прожить в этой дыре, без еды и воды, без друзей, без помощи, столько времени, что ты думаешь, будто мой разум может рассыпаться от одного честного ответа?
— Карак-Удан пал больше двух тысяч лет назад, — не стал большие увиливать с ответом Вольный, — Не знаю поймешь ли ты какой это срок…
Но гном прекрасно всё понял — Тарас распознал это по замершему лицу. Какое бы волшебство не помогало им общаться, оно смогло интерпретировать годы на поверхности в привычную для гнома былых времен единицу времени. Из ступора старика вывел Мрачный Клинок, протянувший ему флягу.
— Возьмите.
Костлявая рука взяла флягу. Дрожащие пальцы сняли крышку, а трясущиеся руки поднесли горлышко ко рту. Гном сделал один глоток и замер. На грязном лице появились две блестящие дорожки. Старик сделал ещё несколько глотков и остановился.
— Не думал, что когда-нибудь ещё смогу сделать хотя бы глоток.
— Примите и это.
Женя протянул гному небольшой сверток — порция походного рациона, которую они с Тарасом ели, когда не было времени или возможности приготовить еду.
Старческая рука, всего пару минут назад метнувшая через всю комнату тяжёлый клинок, пробивший металлические двери, едва не выронила протянутый свёрток.
— Спасибо тебе, мальчик. Ты не представляешь себе, как ценен твой подарок, — сказал гном со слезами на глазах. Женя, глядя на эту картину, и сам был уже готов расчувствоваться.
Они уже примерно поняли, кто перед ними стоит. Этот гном провёл здесь больше двух тысяч лет, в одиночестве, охраняя реликвию своего народа. Сила Гнура поддерживала его тело, лишенное пищи и воды, но не избавляло от чувства голода и жажды. Гном ощущал их так долго, что уже забыл каково это вообще есть и пить. Бессмертные не стали его торопить, позволив за больше, чем две тысячи лет, поесть. Потом он начал свой рассказ.
Старика звали Хадрут. В молодости он был многообещающим учеником и под крыло его взял один из великих мастеров города, имевший доступ к Наковальне с мастерской расположенной неподалеку. В отличии от Кили, Хадрут был ремесленником, причем хорошим и от этого — весьма увлеченным, поэтому он практически не ощущал перемен в жизни города.
Просто в один ужасный день, незадолго до десятилетия с момента окончания юношеской учёбы и переходу в подмастерья у великого мастера, сюда заявились сотни обезумевших воинов. Они напали на подземные кузницы до основной атаки на город, желая захватить и осквернить Наковальню Гнура. Преданные делу ремесленники смогли задержать их и часть добралась до этого зала, готовая защищать реликвию до последнего. Хадрут до сих пор помнил этот бой, когда три десятка кузнецов, кто с молотами, кто с подобранным оружием, кто с заготовками, а кто с голыми руками, в рабочей одежде, встали против почти сотни окровавленных воинов, с оружием, в полных доспехах.
Он был последним, кто стоял на ногах и почти полумертвый пал на наковальню в тщетной попытке прикрыть святыню хотя бы своим телом. Тогда он и получил метку Гнура, а наковальня под ним высвободила часть своей силы и все стоявшие в этот момент рядом с ней «потерянные» сгорели дотла.
Когда Хадрут пришёл в себя, город уже пал. Никто из гномов больше не смог пробиться к нему, да никого уж и не было, и он остался один, под защитой мощи наковальни. В те первые годы, а точнее десятилетия, она всё время светило ярко, как раскаленный добела металл, и все «потерянные», а затем и их потомки, в которых от гномов оставалось всё меньше и меньше, гибли стоило им попасть на этот свет. Хадрут всё это время учился у Гнура ремеслу и обращению с рунами, чтобы быть способным защитить Наковальню, когда её запас энергии начнёт подходить к концу.
Когда это произошло для Хадрута начались самые сложные столетия его жизни. Он был единственным защитником Наковальни, поэтому сражаться приходилось в одиночку. Ему довелось и биться стоя в воротах зала и защищать рунные барьеры, что он возвёл, от нападок Фокдрина и противиться его попыткам уничтожить разум неутомимого защитника.
Каждый раз, когда старик упоминал это имя, то следом неосознанно вырывался и злобный рык. Вначале он ненавидел всех «потерянных». Солдрина, с которым успел сразиться лично пока защищал Наковальню, и всю его шайку, разрушившую город. Но по прошествии нескольких тысяч лет гнев и ярость к ним утихли. Все они — лишь обманутые и оскверненные враньём гномы. Истинным виновников всего произошедшего по праву мог зваться Фокдрин — тот самый жрец, что и свёл с ума стареющего правителя города. Именно он стал источников проклятья, поразившего Солдрина и тех, кого жрец смог сломить своими речами, обещаниями и лжепророчествами.
Никого из своих врагов Хадрут не видел уже давно. Первые столетия он сражался и события хотя бы как-то помогали отмерять время. Когда же враг понял, что ему не удастся пройти, они прекратили попытки и единственным способом отмерять время стали визиты некоторых. Чаще прочих приходил Солдрин, останавливался на границе установленных Хадрутом барьеров и говорил с ним. Именно из этих разговоров гном понял, что именно Фокдрин был тем, кто ввергнул разум правителя в пучину безумия. Фокдрин появлялся лично лишь несколько раз, пытался спровоцировать его выйти за установленные барьеры, подальше от наковальни, но Хадрут не оставлял свой пост и тот в конце концов тоже перестал появляться, предпринимая редкие попытки найти брешь в возведенной последним гномом Карак-Удана защите.
— Без всяких успехов. Две тысячи лет он не мог ничего сделать, но недавно, у него начало получаться, — сказал Хадрут поднимаясь. Уставший старик подошел к одной из куч оружия, коих вокруг имелось не мало: за две тысячи лет работы он изготовил великое множество экземпляров. Выудил оттуда длинный, по гномьим меркам, двуручный меч, исчерченный рунами, и подошёл к одной из стен пещеры. Без всякого усилия он воткнул его в камень почти до самой рукояти, рядом с другими подобными клинками, что ограничивали пятно алой энергии.
— Кто-то ему помогает. Фокдрин — жалкий слизняк, за