с господином Деррида, который уже прислал некоторые из своих текстов», но в ближайшие недели у него слишком много дел и он хочет отложить этот визит до осени[645].
Во всяком случае, Хайдеггер продолжает осведомляться о Деррида. На своем семинаре, который окажется последним, в сентябре 1973 года он принимает у себя бельгийского феноменолога Жака Таминье. За разговором о том о сем проходит три четверти часа, и вдруг Хайдеггер прерывает своего гостя: «Господин Таминье, мне говорили, что работы Жака Деррида очень важны. Вы их читали? Я был бы вам признателен, если бы вы объяснили мне, в чем их важность». Таминье крайне смущен, тем более что до ритуального завершения встречи, о котором объявляет супруга философа, остается всего десять минут, а ему приходится объясняться по-немецки:
Я не мог рассказать ему о «деконструкции», не попав впросак, поскольку мешало мне то, как сам он пользовался словом «Destruktion» – раньше и по-другому. Что касается «différance» с «а», попробуйте-ка, если сами думаете на романском языке, перевести это без педантства на немецкий, особенно если перед вами мыслитель онтологического различия. Поскольку накануне он рассуждал о своем отношении к Гуссерлю, взяв за пример «Логические исследования», я, не найдя ничего лучшего, попытался сделать невозможное – кратко пересказать «Голос и феномен»… Я быстро и чрезвычайно схематично изложил выявленные ставки гуссерлевского различия выражения и указания. Но по реакции Хайдеггера я сразу понял, что провалил задание. «Ach so! Sehr interessant! – сказал он мне, и поспешил добавить: – Но думаю, что в том, что я писал, есть вещи, довольно близкие тому, что вы только что сказали». Поскольку тут как раз вошла мадам Хайдеггер, чтобы прервать нашу беседу, я только и успел, что пробормотать: «Да, да, конечно, он вам многим обязан, но это все-таки совсем другое»[646].
В октябре 1973 года Филипп Лаку-Лабарт уведомляет Деррида о том, что Хайдеггер, который слишком устал, снова попросил перенести встречу, которую они запланировали, но все же он не хочет отказываться от этой идеи: «Поскольку Хайдеггеру это, похоже, важно, встреча рано или поздно состоится»[647]. Но сбыться ей было не суждено: здоровье мэтра из Фрайбурга мало-помалу ухудшается, и 26 марта 1976 года он умирает. Встреча так и не состоялась. Но нельзя сказать наверняка, что Деррида об этом действительно жалел: шансы на встречу, достойные этого названия, были слишком малы.
В центре отношений с двумя страсбургскими философами находится и другая крупная фигура – Жак Лакан. Читая рукопись «Заголовка письма», в которой развивается содержание их лекций в Высшей нормальной школе, Деррида не скрывает своего восхищения «очень осторожной, ловкой и неприступной строгостью. Очень уж хитер должен быть тот, кто сумеет вас подловить»[648]. Любопытно, что «неприступный» – то самое слово, которое Деррида связывает с Лаканом, именно его он использовал в 1966 году в своей благодарности последнему за его огромную книгу. Но на этот раз прилагательное перекинулось с крепости «Текстов» на это изящное и строгое исследование.
Книга Жана-Люка Нанси и Филиппа Лаку-Лабарта выходит в начале 1973 года. Авторы посылают ее Лакану с почтительной дарственной. Он не отвечает им лично, но на своем семинаре 20 февраля подробно отзывается об этой работе.
Вот почему сегодня, как парадоксально это многим из вас, может быть, ни покажется, я посоветую вам прочесть книгу, о которой можно по меньшей мере сказать, что она имеет ко мне отношение. Книга вышла в серии «Буквально» издательства «Галилей», и называется она «Заголовок письма». Я не стану называть вам имена ее авторов, которые выступают в данном случае, как мне кажется, на вторых ролях.
Я вовсе не хочу тем самым умалить проделанную ими работу – лично я получил от чтения книги огромное удовлетворение. Чтение этой книги, написанной, как ясно становится из последних тридцати страниц, с самыми дурными намерениями, я хотел бы предложить своим слушателям в качестве испытания. Тем самым я поспособствую ее распространению как нельзя лучше…
Скажем лишь, что перед нами образец добросовестного прочтения, и мне остается пожалеть, что со стороны близких мне я никогда ничего подобного не дождался[649].
Выйдя с семинара, многие слушатели бросаются покупать книгу. Слухи множатся, и Galilée быстро выпускает дополнительный тираж. «Для нас этот успех стал довольно двусмысленным, – вспоминает Жан-Люк Нанси. – То, что нас назвали теми, кто „на вторых ролях“, нас задело, а Деррида разозлило. Хотя мы и пользовались некоторыми из его идей, только мы отвечали за этот текст. Но эта книга надолго, возможно навсегда, объединила наши два имени с его именем»[650].
После полемики с Мишелем Фуко отношения Деррида с Critique осложнились. Он по-прежнему дает отзывы на статьи, которые ему показывает Жан Пьель; время от времени он передает последнему текст какого-нибудь автора, которого он ценит, например Люс Иригарей, Люсетт Фина или Жана-Мишеля Рея. Но, с его точки зрения, слишком часто теперь бывает, что Пьель не разделяет его энтузиазма: именно так вышло с «Детством искусства» Сары Кофман, которую Пьель отказался публиковать в Minuit, а потом попробовал опубликовать довольно резкую рецензию на эту книгу в журнале.
4 августа 1973 года Деррида отправляет Пьелю длинное письмо, отпечатанное на машинке: «после, как говорится, взвешенного размышления» он принял решение выйти из редколлегии Critique. Он ссылается на личные причины, вспоминая при этом, с каким интересом все эти 10 лет относился к журналу, а потом и к серии: «Эта длительная совместная работа всегда оставалась дружеской, поэтому мне очень важно, чтобы мой выход не выглядел неверностью». Но хотя Деррида указывает, что ему все больше досаждают распыление и накопившаяся усталость, очевидно, что дискомфорт связан и с другими причинами:
Чтобы развить или собрать то, что я пытаюсь делать сам, мне, главное, нужно больше дистанции и свободы, нужно по возможности отстраниться от парижской сцены, для которой я, по собственным ощущениям, стал чужим как никогда… Возможно, это иллюзия, но я хотел бы спровоцировать (себя) таким образом, по крайней мере поверхностно, на какое-то обновление…[651]
По просьбе Жана Пьеля Деррида соглашается войти в почетный комитет журнала, более широкий круг людей, который, однако, не несет никакой ответственности за организацию издательского процесса: «Теперь будет невозможно толковать мой уход как разрыв, и я благодарен вам за то, что позволили мне столь ясно это отметить». Пьель попросил его рассказать ему – «чисто по-дружески» – о конкретных причинах этого отстранения, но Деррида заверяет, что таких