Читать интересную книгу Слон меча и магии - Коллектив авторов

и та, подсыхая, клеем липла к рубахе.

Но двигаться приходилось: табор жаждал урожая. И все как один бодро сбирались на скорую жатву, осматривая сталь и чернёный доспех. Жёны, одетые в цветастые туники, заплетали мужьям боевые косы, что змеями сползали с затылков. Молодым таборянам помогали матери и сёстры.

Моей жене и сёстрам повезло – их не существовало. Матери повезло меньше: та умерла при родах.

Сбираясь сам, я еле успевал. И только-только подвязал к перчатке щит-крыло, когда появился отец.

Саул вошёл на плац-палубу, и таборяне зароптали. Барон был одет в рубиновый кунтуш, подвязанный клёпаным поясом. У бедра неизменно покоилась нагайка, от одного вида которой зудит моя спина.

– Ну что, уроды, готовы потоптать южаков? – гаркнул Саул в угольную с проседью бороду.

Таборяне взорвались гомоном, потрясая кулаками.

Барон одобрительно тряхнул головой, и блестящая, с аршин длиной коса свесилась с его бритого черепа. Саул обвёл таборян колючим взглядом, и я потупил взор, чтобы не встретиться своими глазами с его – такими же чёрными.

– Глушота нашептала, что южаки не шибко нас уважают, – продолжал барон, – крадутся по нашей земле, как шелудивые мыши. Думают, табор не видит дальше своего носа. Думают, здесь можно затеряться, слиться с Глушотой…

Таборяне засвистели, обнажая зубы.

Барон поднял ладонь, и толпа смолкла. Ладонь у отца жёлтая, мозолистая и – как всегда – на зависть сухая.

– Но южаки забыли, что табор – это и есть Глушота. И слиться с ней можно единожды, – отец оскалился, – удобрив наши леса. Костями и кровью!

– Костями и кровью! – вторили лужёные глотки таборян.

– Костями и кровью, – терялся мой голос в общем хоре.

Довольный собой, Саул тыкнул пальцем куда-то в скопище рубак.

– Нир! – позвал он. – Поведешь уродов в бой. Сегодня ты асавул.

Чёрная масса таборян расступилась. Нир, сухой и узловатый, что старая рогатина, по привычке пригладил вислые усы.

– Ну и ну, барон. Уж думал, не попросишь, – ответил он равнодушно.

По толпе прошёл смех. Нира поздравляли, но тот оставался скуп на слова.

– Сталбыть, барон, не уважишь нас своим участием? – донеслось откуда-то с краю. Это козье блеянье я бы узнал из тысячи.

– А что, Цирон, – фыркнул отец, – тебя на коленки посадить? Страшно без барона рубиться?

Цирон сплюнул в пальцы и вытер о брюхо. Он обрюзг и зарос, что медведь в спячку. Мало того, что головы не брил, так ещё и взбрыкивал напоказ. Из зависти он вскипал или ради авторитета, но барон его не трогал.

Ведь четверть всего табора приходилась Цирону роднёй.

– Я-то знаю, где таборянину самое место, барон. Так-то знаю! – прихрамывая, Цирон вышел вперёд. – В сече ему место, так-то. А кто отсиживается на палубе, тот нежный становится. Как молочный южак, так-то.

Толпа стала бурлить, зазвучала пёстрая брань. Цирон со злорадной усмешкой приложился к бурдюку.

Говорили, он кормил своего зобра дурман-грибами, а потом пил его мочу. Так якобы проходила боль в увечном колене.

– Молчать! – гаркнул Саул, изменившись в лице. – Приберегите ругань для южаков, сукины дети. Их хаять надо, а не друг друга. А кто забылся, тот своё получит. Даю слово барона.

Цирон весь побагровел, но перечить не решился. Его толстая мохнатая лапа судорожно сжала бурдюк.

– А непослушных барон прощает, – вдруг улыбнулся отец. – Спесь простительна, коли налегаешь на поганки!

Плац-палуба взорвалась хохотом, и свисты недовольных захлебнулись в этой волне. Сквернословя себе под нос, Цирон растолкал таборян и скрылся. Отец же что-то оживлённо объяснял Ниру, тыча в кусок пергамента.

До меня ему дела не было. К счастью.

* * *

Когда Гуляй-град с чудовищным грохотом встал, вспахав землю гранитной бородой, из чрева его повалили таборяне. Всадники хлестали наподобие крови – только мглистой, живой, что меняла направление, загибалась кольцами и тут же рассыпалась на брызги, чтобы вновь слиться в единый поток.

Бородатые, в чёрной коже и с чёрными же крыльями. Жестокие дикари с развевающимися на ветру косами – вот кошмар всех людей на юге. Но ещё страшнее, когда дикаря несут пять берковцев плоти, курчавого меха и обитых сталью рогов.

Пять берковцев чистой злобы с кумачовыми глазами. И таковы все зобры. Даже мой ничем не примечательный Храпун.

Впереди на своём буланом, седеющем старике гнал асавул Нир. Даже сгорбившись в седле, он казался очень худым. Отчего-то не делали его толще ни зобровая куртка, ни широкие кожаные крылья, укрывавшие тело от лопаток до запястий.

– Илай, дери тебя Пра-бог! – звонко вскричал Нир, склонив голову; седая коса захлопала по крылу. – Уводи правый бок свары, назначаю тебя асбашем!

Рыжекосый Илай поравнялся с Ниром – на рыжем же зобре, молодом и резвом. На плече у Илая отдыхал увесистый клевец.

– Почём Пра поминаешь, асавул? – пророкотал асбаш Илай, заглушая топот сотен копыт. – Слышу! Куда гнать?

– Чрез перелесок! – Нир махнул вправо. – До реки и по течению!

– Знатно, знатно! – только и ответил Илай. Высоко подняв клевец над головой, он очертил им полукруг в воздухе. Вскоре рыже-буро-чёрная масса зобров и их наездников раскололась надвое, и правый фланг отстал. Умчался в сухой сосняк на западе и затих.

– Цирон, Пра-божий ты выкидыш! – вдруг снова завопил Нир.

У меня свело живот, когда солнце закрыл вороной зобр Цирона. Чудовищный зобр. Гигант среди зобров.

– Звал, старик? – проблеял лохматый Цирон.

Я ненавидел его. Даже сейчас с нездоровым удовольствием я представлял, как в его тучную спину врезается южаково копье. Как он неуклюже валится с зобра. Как копыта вслед топочущих превращают его тело в кусок фарша…

– Будешь асбашем, – ответил Нир. – Уводи левый бок!

Я ненавидел его не за то, какой он таборянин. Не за то, что перечит отцу или не бреет голову…

– Давно бы, так-то! – Цирон на ходу отпил из бурдюка, обливаясь и плюясь.

– Встретимся на тракте! – вскричал Нир.

Махнув булавой над патлатой башкой, асбаш Цирон увёл левый фланг. Нас осталось около тридцати, а его ватага отдалялась быстро. Но даже когда он превратился в маленькую чёрную точку – не больше мухи – я всё ещё желал ему подохнуть.

Сегодня, завтра, в следующем году – не важно.

Но лучше всё-таки сегодня.

Была у меня раньше подруга. Михаль. Озорная девица с большущими тёмными глазами. Как у совы.

Все таборяне, как мальчики, так и девочки, растут вместе. Так и мы с Михаль росли вместе: в одно время учились объезжать зобров, выделывать шкуры и охотиться в лесах Глушоты. Мы стали близки. Ближе, чем с другими таборянами.

Ближе, чем с отцом, – подавно.

Быть может, это и злило его? Или его ненависть ко мне