Причитать да сопеть,
Да соплю утирать?
* * *
С кем мне быть, кому мне верить,
Мудрецы, не вам решать.
И напрасно лицемерить,
Угрожать да унижать.
В "сфере ваших интересов"
Русская моя душа.
Но в салонах «Мерседесов»
Вам не светит ни шиша.
Не пытайтесь всем кагалом
Наказать меня рублем.
Не пугайте криминалом
И дорожным патрулем.
Честь и веру в сердце нежном
Злом и лестью — не сгубить.
Даже Римским побережьем
Вам меня не соблазнить.
Я еще сильнее стану.
Я вас больше — не боюсь.
Не умолкну, не устану
И от горя — не сопьюсь.
Владимир Гнеушев БЫЛО ВРЕМЯ…
* * *
Для страсти стар, для мудреца — ребенок,
Я понимаю выдохшихся нас:
Как хочется, чтоб стих наш, чист и тонок,
Не осквернился злом и не угас.
Стоим то у прилавка, то у бочки —
Кто выпил все и кто лишь зачерпнул.
Но всем бы нам, товарищи, те строчки,
Что Пушкин написал. И зачеркнул.
МОНОТОННОСТЬ
Со своей душою настежь,
Пуст карманом, мордой цел,
Уж который раз я к Насте
Прихожу из ЦеДеЭл.
Взор нетрезвый и бесстыдный
Упираючи в зарю,
Я глотаю ужин сытный
И "спасибо!" — говорю.
На удар дающий сдачу,
Как не ждал, но как хочу,
Обо всем на свете плачу
И за все душой плачу.
УТЕШЕНИЕ
Много «нету» в жизни нашей:
Солнца нет в небесной чаше,
В синем блеске хрусталя
Нет наполненности, мля.
Нет любви, здоровья, песни,
Нет богатеньких друзей.
И покоя нет, хоть тресни,
От жены и от детей.
Но в житейской дряни странной,
Где от горя ни присесть,
В каждом «нету» постоянно
И нежданно что-то есть.
Есть начальство, мрак и слякоть,
Так, что хочется заплакать.
Жажда есть
И наконец,
Есть соленый огурец!
ОБЪЯСНИТЕЛЬНАЯ ЗАПИСКА
"Гнеушев! Мне надоело слышать о тебе. То ты там напился, то ты там подрался… Будешь писать объяснительную…"
М.С.Горбачев, август 1975 г., Ставрополь
Я бросаю пить. Железно.
Ничего не сделать тут.
Пусть хоть я побуду трезвым,
Если все другие пьют.
Пьют и с толком, и без толку,
За успех и неуспех:
Гришка, Жорка, Юрка, Толька,
Даже Форсиков Олег.
Жил я, в барах отмечаясь
На неделе восемь дней,
Этим самым отличаясь
Ото всех других людей.
А теперь всю пьянь плечами
Растолкаю и собью.
"Где мои одноводчане…" —
никогда не запою.
Все. Прощайте, пережитки.
Мне отныне навсегда
Разлюбимые напитки —
Квас, крем-сода и вода.
Я на путь вступаю новый.
И с сегодняшнего дня
Наш мордатый участковый
Будет другом для меня.
На меня такого глядя,
От попоек в стороне,
Городские станут б….
Громко плакать обо мне.
Ну а я скажу в «Пенечке»,
Кинув стопку кверху дном:
"Это все еще цветочки,
будут ягодки потом.
Как начну про пьяниц горьких
Обличительно писать,
От «Кавказа» и до «Горки»
Кровью будете вы с….".
Все пойдет тепло и мило.
Чуждый всякому труду,
Я, как муха-дрозофила,
Для науки подойду.
Пусть в своей шапчонке черной
Надо мною круглый год
Наживает горб ученый,
Изумляется народ.
Я бросаю пить, ребята,
Я кончаю с этим злом…
Ну, а может быть, когда-то
Снова сядем за столом?
За окно взгляну я чинно,
Где, взрывая каждый миг,
Лихо катятся машины
С транспарантами на них.
К потолку воздвигну очи.
Там, на серой пустоте,
Мухи ставят жирно точки —
И воняют точки те.
В пол упрусь тяжелым взглядом,
А от пола, из щелей,
То пахнет крысиным ядом,
То раздастся писк мышей.
На журнал скошу глазами.
А оттуда в каждый глаз,
Словно в печень сапогами —
То приказ, а то — Указ!
Солнце сухо стукнет в стекла.
И пойму я в этот час,
Что и жизнь моя просохла,
Как в жару пролитый квас.
И тогда, чуть-чуть помедлив,
Рюмкой звякнув, как трамвай,
Кто-то скажет: "Ну, поедем?"
Я отвечу: "Наливай…"
ИДЯ НА ПРУД КУПАТЬСЯ
Жена, отечество, да дети,
Да труд, да партия слегка…
Вот все понятья, чем на свете
Меня ласкают, дурака.
И я, идя на пруд купаться,
Авоську бережно неся
И загибая молча пальцы,
Об этом думать принялся.
Ну вот отечество родное.
Пока, работая, живешь,
Оно всегда, как заводное,
Талдычит нам одно и то ж.
Мол, возлюби сухарь в котомке
И жизнь барачную. Зато
Твои далекие потомки
Наденут кепки и пальто.
Любовь жены немного значит.
Когда настанет мой черед,
Она зароет и поплачет,
И с облегчением вздохнет.
А дети? С каждым годом суше
Благодарят за нищий труд.
Потом и вовсе — плюнут в душу
И с тихим матом разотрут.
Вот только партия примолкла.
Она сейчас сама в трубе.
А впрочем, вон Рублева Маша
Проходит медленно к воде.
И я, в авоське сжав посуду,
Сторожко вслед за ней иду.
И вам рассказывать не буду,
Что было дальше на пруду.
ТАК БЫВАЛО…
Так бывало в молодости ранней:
На щеке наспишь себе рубец.
Но минуты три в забвенье канет —
И рубцу румяному конец.
А теперь и по три дня не сходят.
И бывает, что на вечерах
В общество является Володя,
Словно беглый каторжник, в рубцах.
Но не это жжет меня и мучит:
Женщины, друзья и подлецы! —
Становитесь ласковей и лучше,
На душе не делайте рубцы!
ВОТ И ВДУМАЙТЕСЬ ТЕПЕРЬ…
Лев Толстой ходил босой
На дорогах и на пашне.
И, омытые росой,