— А почему тебе сказали об этом, а мне — нет?
— Потому что я старший, — привычно ответил Эрнест.
Альберт в гневе вскочил на ноги, и Эрнест поспешил его успокоить:
— Нет-нет, я пошутил. Просто все боялись за тебя. Мне велено было подготовить тебя к этой вести.
— А ее не… убили?
— Убили?! Что за чушь. Она много лет болела.
— Нас следовало поставить в известность.
— Не думаю.
— Она ведь была еще так молода.
— Ей исполнилось тридцать два, но она была очень больна.
— Она, верно, много думала о нас в свои последние дни.
— Возможно.
— Наверняка. Мы же ее сыновья.
— Вряд ли мы для нее так уж много значили, иначе бы она нас не оставила.
— Она вовсе и не хотела нас оставлять. Я уверен, она все глаза выплакала.
— Хотела помочь слезами горю — в точности, как когда-то ты, Альберт.
— Она любила нас.
— Тебя да. Ты был ее любимчиком.
— Я знаю, — тихо сказал Альберт.
— Она была неверна нашему отцу, а это безнравственно, и она должна была понести наказание.
Альберт промолчал. Он признал, что она была безнравственна; из-за этого ее с ними разлучили. Как это ужасно — быть безнравственным!
— Она жила в Париже, — продолжал Эрнест, — а это, как всем известно, самый порочный город.
Увидев, что Альберт дрожит, Эрнест тут же вскочил на ноги.
— Пошли. — Исполнив свой долг, он испытал явное облегчение.
Тот день в лесу не принес Альберту радости. Мыслями он был далеко в прошлом со своей красавицей матерью. Повсюду, с горечью думал он, таятся соблазны, и если им поддаться, можно погибнуть. Ему никогда не забыть того, что случилось с его любимой мамой, которая стала дурной женщиной. А своим происхождением безнравственность была обязана тому, что Эрнест находил таким интересным, а Альберт таким отвратительным — отношениям между полами.
В этот год смерть буквально витала в воздухе. Обычное посещение Розенау бабушкой Закс-Кобургской так и не состоялось: она была недостаточно здорова. Мальчики тоже, из-за ее болезни, не могли ее навестить. Как-то раз прислали за герцогом Эрнестом: она уже не встает с постели и хочет проститься. Ребята стояли у окна и смотрели, как он, с небольшой свитой, уезжает.
— Говорят, она очень больна, — заметил Эрнест. — Да ведь и стара к тому же.
Альберта била мелкая дрожь. Чтобы умереть, не обязательно быть старым. Свою мать в последний раз он видел красивой и жизнерадостной, а теперь, стоит ему только о ней подумать, она представляется ему мертвой, лежащей в гробу; и каждый гвоздь, вбитый в его крышку, подобен одному из ее грехов.
Ему трудно было себе представить, что и бабушку он больше никогда не увидит. А ведь как она заботилась о нем, как за ним ухаживала, как много значила для него после исчезновения матери.
Каждый день он сидел у окна, ожидая возвращения отца. Он сразу же поймет, как только их увидит, какую весть они принесли. Эрнест, случалось, молча стоял рядом, так же как и он, глядя на дорогу.
— Может быть, отец привезет бабушку с собой? — предположил Альберт.
— Как же он ее привезет, если она очень больна? — отвечал Эрнест.
— А что, если она не очень больна? Что, если она уже выздоровела? Если она приедет, я спою ей свою новую песню. Уверен, она ей понравится.
И они наперебой заговорили о том, что можно сделать, чтобы порадовать бабушку, когда она приедет в Розенау на поправку.
Однако настал день, когда отец все-таки вернулся. По его виду им сразу же все стало ясно.
Герцог послал за Альбертом, и когда сын предстал перед ним, положил ему руку на плечо.
— Она была моей матерью и твоей бабушкой, — сказал герцог, — и вот ее больше нет. Это большое горе для всех нас, а для тебя, возможно, самое большое: ты ведь был ее любимцем.
По щекам мальчика потекли слезы. Он вытащил платок и отер их.
— Смерть ужасна, — сказал Альберт.
— Хорошо, что ты это понимаешь, мой мальчик.
— Еще совсем недавно она была здорова. Кто бы мог подумать, что она нас покинет.
— Что поделаешь, сынок. Она была немолода, за плечами у нее большая жизнь. Но я послал за тобой, потому что в свои последние часы она только о тебе и говорила.
— А что именно, папа?
— Во-первых, она сказала, что верит в тебя. Еще она сказала, что ты обладаешь высокими моральными качествами и что ты вырастешь хорошим человеком.
— Я постараюсь, папа. Я хочу быть добрым и полезным человеком.
— Она гордилась тобой, Альберт. Ты второй сын, и что тебе нужно, так это хороший брак. Самым большим ее желанием было, чтобы ты женился на своей кузине. Я надеюсь, это ее желание исполнится.
Герцог снова положил руку на плечо сына.
— Никогда не забывай, что таково было желание твоей бабушки, ее последнее желание.
Альберт торжественно пообещал, что не забудет.
Братья собирались в путешествие и были очень возбуждены, потому что впервые выезжали за пределы Германии.
Но вот остались позади и вызванная приготовлениями суматоха, и бесчисленные разговоры и совещания. Сопровождать их в пути должно всего несколько человек.
— Это все, что я могу себе позволить, — сказал герцог. — Надеюсь, мой брат Леопольд это поймет.
По крайней мере, герр Флоршютц был с ними, ибо занятия должны продолжаться как обычно, к тому же этот весьма полезный господин мог быть не только учителем, но и выполнять некоторые другие обязанности.
Им было очень интересно проезжать по крошечным германским государствам и навещать по дороге своих родственников. Меняющийся пейзаж то и дело приводил братьев в восторг. Они собрали для своего музея немало образцов горных пород и камней. Остановки в гостиницах, где они размещались инкогнито, и общение с самыми обычными людьми были им в новинку. В некоторых гостиницах те, с кем им случалось разговаривать, и слыхом не слыхали ни о каких принцах Кобургских.
Зато какой же радостью оказалась встреча с дядей Леопольдом, которого Альберт никогда не забывал. Впрочем, дядя Леопольд и сам никому не позволял забыть о себе. Он часто писал своим родственникам, особенно тем, на которых возлагал определенные надежды, а в их числе, безусловно, был и Альберт. Младший в семье, Леопольд давно поставил себя во главе ее и деловито занимался тем, что устраивал свадьбы всем молодым Кобургам.
Весьма недурной собой, во многом похожий на Альберта, очень разборчивый в одежде — ему нравилось считать себя королем, одетым лучше всех в Европе, — довольно тщеславный, носивший, чтобы казаться выше ростом, подметки трехдюймовой толщины, страдавший разными непонятными болезнями, дядя Леопольд тем не менее не только сам был о себе исключительно высокого мнения, но и умел внушить его окружающим; его же юные племянники считали каждое его слово просто непреклонным. Это был, несомненно, выдающийся представитель рода, который, как он полагал, должен оседлать Европу. С момента встречи между ним и Альбертом сразу же установились особые отношения. Альберт был Леопольду родственной душой, и Леопольд немедленно решил, что именно Альберт его любимый племянник. Был только один член рода, который мог сильнее согреть исполнение тайных планов сердце дяди-интригана, — это Александрина-Виктория, маленькая племянница, обитавшая в Кенсингтонском дворце.