Делая в танце грациозный поворот, Гастон низко поклонился матери, и та послала ему воздушный поцелуй.
– Какое мастерство! – сказала она. – Какая изящная нога. В нем столько от отца!
– Несомненно, Мадам, – согласился Ришелье. Невозможно было вообразить, чтобы кто-либо другой еще менее походил на шумного, смелого Генриха IV с его фразой «Париж стоит мессы», произнесенной ради получения Короны Франции, чем капризный, слабый Гастон Орлеанский, – разве только меланхоличный гомосексуалист Людовик.
Впрочем, Гастон имел привлекательную наружность и потому пользовался популярностью. Он обожал хорошеньких женщин и в отличие от брата не страдал сексуальной неполноценностью. Его мать не уставала намекать, каким прекрасным королем он мог бы быть. В результате братья ненавидели друг друга, а Мария Медичи помыкала ими обоими.
Ришелье заметил, что король подвинулся к ним. Ему все надоело и было невыносимо скучно, о чем говорило мрачное выражение болезненного лица. Ришелье своими маневрами вернул власть Марии Медичи, но в душе считал, что она чудовищно ведет себя со старшим сыном. Изобретательный и непростой в обращении Ришелье искренне жалел Людовика.
– Королева попала в немилость, – неожиданно заявила Мария Медичи. – Король возмущен ее поведением.
– Полагаю, что да, Мадам. Мне очень неприятно это слышать.
– Тогда вам, должно быть, будет также неприятно услышать, что вас считают ответственным за это, – сделала выпад старая королева. – Позвольте дать вам совет, дорогой друг: не приобретайте слишком быстро слишком много врагов. И не доверяйте моему сыну. Со временем он отворачивается от любого человека, которому выказывал свое расположение. Сегодня – королева, ранее – я. Это свидетельство слабости духа. Он ненавидит силу характера в других, мой дорогой Ришелье. Если хотите иметь успех, не показывайте, что у вас вообще есть характер.
Кардинал молча выслушал эту материнскую оценку собственного сына.
– Нет нужды ссорить Анну и Людовика, – продолжала Мария. – Он и без этого ее ненавидит. И только ищет предлог, чтобы сделать жизнь жены несчастной. – Она склонилась над ручкой кресла и выплюнула на пол кучку зернышек. Снова взглянув на Ришелье, старая королева прищурилась, как бы размышляя. Затем вдруг подтолкнула его в бок и рассмеялась.
– Чем она вам так насолила, мой друг, что пробудила в вас дьявола? Она – дура, если так поступила. Я хорошо знаю вас, дорогой Арман, и охотнее наступлю на гремучую змею, нежели рискну вас разозлить.
– Мадам, – мягко ответил кардинал, – заверяю вас, что я только пытался служить королеве. И буду продолжать это делать. Завтра я заступлюсь за нее перед королем.
На следующий день Анна получила официальное распоряжение короля о том, что она не должна присутствовать ни на одном приеме в Лувре или Люксембургском дворце без специального приглашения и равным образом не должна устраивать приемы у себя. Он предпочитает, – гласили ледяные строки записки, – чтобы она не покидала стен дворца, не испросив предварительного разрешения у него, королевы-матери или его верного министра, кардинала Ришелье.
Глава 2
Прошло четыре месяца с того дня, когда ее вернули с пути на бал в Люксембургском дворце. За это время Анна появлялась в обществе только один раз. Король не обменялся с ней и дюжиной слов на этом приеме, который был дан в честь английских посланников, лордов Карлисла и Холланда, приехавших во Францию с поручением подписать мирный договор между двумя странами и провести переговоры о предполагаемой женитьбе принца Карла Английского на маленькой сестре Людовика Генриетте Марии.
Анна сидела в своем кресле на помосте, поставленном ниже, чем кресло Марии Медичи, – унижение, к которому она давно привыкла, – и приветствовала англичан, протянув руку для поцелуя. Никакого участия в переговорах она не принимала. И все-таки это было хоть и кратковременным, но избавлением от унылого одиночества в Лувре, где дни тянулись чередой в такой невыносимой скуке и бездействии, что Анне казалось, будто она может сойти с ума, если не появится хоть раз в свете. Она не покидала своих апартаментов, не испросив позволения, и из трех людей, облеченных властью давать его, она выбрала свекровь, так как к ней было легче всего обратиться. Мария, не будучи злобной по натуре, обычно давала согласие, когда Анна просила разрешения на прогулку за городом со своими дамами. Но нередко, пребывая в плохом настроении, старая королева отказывала Анне в ее скромной просьбе, и та проводила долгие часы в своих покоях, как птица в клетке, когда снаружи светило солнце и все вокруг наслаждались жизнью.
Сначала в это верилось с трудом, и Анна и Мари де Шеврез, а также другие дамы, за исключением де Сенлис, ожидали, что король через неделю-другую снимет запрет. Один раз Анна послала ему записку, но она была так зла, когда писала ее, что это послание только усилило мстительность короля, и в своем ответе он подтвердил все запреты.
Все эти четыре месяца она была напрочь изолирована от Двора и так надежно ограждена от внешнего мира, как если бы находилась в крепости. И она знала, кто был этому виною. Анна видела его на приеме послов, выделявшегося в толпе своей ярко-красной мантией и крестом из больших бриллиантов на груди. На мгновение их взгляды встретились.
– Что ж, Мадам, – казалось, говорил его острый взгляд, – не довольно ли с вас?
В ответ Анна послала ему взгляд, полный такой ненависти, что он отвернулся. Она никогда не уступит. И если эта тоскливая изоляция должна быть ценой за ее вызов, пусть так и будет!
Все новости Двора приносила герцогиня де Шеврез. Привязанность Мари к королеве стала просто фанатичной. Одухотворенная, чрезвычайно независимая и злопамятная, Мари произвела себя в защитники Анны. И первым ее делом на этом поприще стало распространение самых зловредных и дискредитирующих историй о Ришелье. Используя свой дар имитации и лидерство в такого рода делах в самом коварном из дворов Европы, она посвящала уйму времени высмеиванию кардинала и настраивала своих друзей на то же самое.
Она сделалась любовницей лорда Холланда. Лорд был богат и обаятелен и, как поведала Мари королеве, для англичанина оказался очень неплохим любовником. И это тоже стало частью ее общей политики – каждым своим действием помогать любимой подруге. Брачный союз принца Уэльского и принцессы Генриетты Марии должен был скрепить дружбу Англии и Франции. Поэтому едва ли было бы хорошо, если бы в Англии узнали, как обращаются с королевой Франции. И Мари, соответственно, поставила своей задачей рассказать об этом англичанам.