Читать интересную книгу Бембиленд. Вавилон. - Эльфрида Елинек

Если все равны, то у каждого меньше поводов гордиться, но будет торжество, если люди будут торжественно тверды в своей гордости, в умении выключить переживания. Они должны быть. Они должны быть. По земле гонит некто свой народ, нет, идут два их народа, нет, идут три народа по стране, неважно, сколько, каждый гонит свой народ вперед, как злая девочка гусей. С жаждой крови в глазах, кровь в ботинках, кровь в глазах, кровь в штанах, тысячерукий, тысячетанковый, стремится каждый народ вперед, вслед за вождем, каждый за своим вождем, надеюсь, они их не перепутают, каждый за своим вождем, который испытывает глубочайшую симпатию к каждому из народа, особенно глубокую к тому, кто умирает и возвращается в мягком чехле, в наволочке; он никогда не был уверен в том, что делал, но его повелитель сказал: вы мне симпатичны, вы отвечаете передо мной за этот танк и этот самолет, ведь вы, в конце концов, механик, вы бедный парень, поэтому можете лично присутствовать на ваших похоронах. Ваш шлем одиноко висит на ветке, ваши товарищи робко плачут, и соленое море омывает вас как скорбный крик, когда вы так близко к берегу. Но обычно это – пустыня, песчаный океан. Песчаная буря теперь улеглась, видимость снова улучшилась. Они стреляют в нас! Они стреляют в нас! Посмотрите мне в глаза, чтобы вспомнить, к какому государству вы принадлежите, и каждым жестом показать себя американцами, англичанами или кем-нибудь еще, вам не остается ничего другого. Если вы не можете показать себя, как хотите, тогда лучше вовсе не показывайтесь! Мы растратили себя там, а вы не хотите показаться. Расслабьтесь! Будьте непринужденными! Доверьтесь нам! Только те страны будут признаны нашим сообществом государств, которые сами – сообщество, потому что двое – уже сообщество. А третий – лишний. Ладно. Мы возьмем еще Австралию. Но сначала сообществом признают США и британцев. Они держатся вместе. Потом долго ничего не происходит. Ведь вы знаете, что вместе с силой может вторгнуться беда, и ей мы должны противопоставить силу. Других детей мы запахиваем в песок. Но вы можете пойти на свои похороны, потому что следовали нашим устремлениям ворваться в страну. Поехали! Вы сказали, что сила бога войны – в его луке? Ну да, он силен, но другим. Нам не остается ничего другого, как война на суше и война в городе. Они различаются по месту действия. Где люди, как звуки флейты, которым их как раз учат, поднимаются над собой, как воющее дыхание. Как ветер в пустыне. Они звенят и поют в пустоте, они сами выпевают себя, они выдыхают себя, неважно. А отбросы городов, бедняки, которые не знают подвала, потому что сами уже в самом низу, а отбросы городов, говорю я, их подавляют, и все. Ну, возможно еще раз зашумят, как буря, бушующая над морем, море у нас здесь есть, но это не считается, только этот порт, потому что только он один, как же он называется, как он называется, я иду прямиком к телевизору, чтобы узнать, как называется тот порт, где люди сидят на корточках в пене смерти и смотрят, кто там идет, отроки, наполовину дети, но они знают, почему они здесь, все-таки знают это, к какому легкому строю народов их принесло. А теперь они разрушают его. И они снова должны вытащить это из ничего, из которого пришли, так что это они уже знают. Ничто, ничто. Ты, стамбульская роза, ты тоже уже опала, ты сволочь! И чего ты от нас отпала? Ты ведь не цвела, как свобода мнения, с которой мы должны мучиться! Как же взойти радости?

Итак, прошу, для общего развития, чтобы создать немного культуры, которая нам здесь пригодится, не нужно искать в истории необходимости в соотношении средств и цели, это уж слишком! Неразумность случая – правило, поверьте мне. Теперь на очереди те, завтра – другие. Те. Кто-нибудь. В итоге все. Все. Берег за берегом будет заполняться, и мы снова будем их опустошать. И вот они уже тянутся туда, как нам справиться со всеми? Огромный итог этих событий – выражение основных стремлений народа, который создал себе пруд или, по крайней мере, биотоп, очистные сооружения с личным дозатором для мыла, немного личного пространства и огород, в который он может заходить глупо и слепо, и тогда он смотрит на этот новый пруд, скажем, он видит листочек, который следует своему пути по воде, как танк по пустыне, только по воде, и что-то будет остановлено, нет, не танк, не мы, листочек, только листочек, который остановится на воде. Водоворот его остановит. Но вот листочек уже бежит дальше. Вы и вправду считаете, что этим людям, которые пришли сюда, хватит умадовести свое дело до конца?

Не могли бы вы поточнее объяснить мне эту картинку? Я вижу, что эту женщину оттесняют назад, но это совершенно не укладывается в голове. Я вижу, что эти семь женщин с детьми – не знаю, сколько их и кто они – застрелены в микроавтобусе. Некоторые говорят о десяти. Но у меня это не укладывается в голове. Вы не застыли, когда вам об этом сказали. Они не прикрыли металлом тела. Это же совершенно ясно. Они прикрылись чем-то, но это был не металл. Иначе не могло быть так глубоко. Нужно по крайней мере ожесточиться внутри, если не получается снаружи.

Возможно, она хочет воды или еды, эта женщина, но она делает это как-то неправильно, думаю я. У нее двое детей. Если бы у меня было двое детей, я бы установила правила и сама стала бы их придерживаться, это хорошо для воспитания. Я читаю по ее лицу, что несчастная больше не знает правил. Она бросает взгляд на войско, но это не утоляет ее голод. Она бросает платок на лицо, мы набрасываем мешки на головы этих пленников, к чему, для чего, только для того, чтобы глупо выглядеть? Разве это не может быть единственной причиной? Разве недостаточно было победить всех? Нет, этого было недостаточно. Она даже не умеет читать, эта женщина, думаю я про себя, нет, я думаю это вслух. Объяснить картинку? На самом деле? Конечно, не только картинки определяют все, но и они тоже важны, что вам тогда объяснить? Это как ребенок, который играет в специалиста. Хорошенькие штучки из пластика, которых у нас там много! Уточка в надувном бассейне, лебедь в ванной. Нет, это не игрушка, не трогать! Это игрушечная бомба, а там, это ты можешь трогать, это ручной дельфин, который ищет мины. Я не говорю, что он неправильно поймет твою мину, он натренирован искать мины, но не может их трогать. И ты не можешь трогать эту игрушку. Иначе обломки у нас полетят во все стороны. Бедное умное животное тогда тоже погибнет, а его нельзя заменить каким-нибудь полезным человеком, иначе мы и взяли бы человека. У нас больше людей, чем дрессированных дельфинов, а еще у нас есть собаки, натренированные на взрывчатку, да. Я о них совсем забыла, а мужчин мы тоже дрессировали, но это длилось не так долго, мужчина не такой своевольный, как дельфин, который не рыба, а млекопитающее, думаю я, и собака наверняка млекопитающее. А человеку необязательно сразу получать пищу. Он может подождать. Тогда они доставили нам рыбу – или кто он там – и эта рыба намного дороже человека. Мы заказали его из самого Сан-Диего, чтобы он нам помог, а вы можете на это посмотреть . И в то время как мы взволнованно наблюдаем за природой, природа идет нам навстречу. Если мы ей идем навстречу, то и она может пойти навстречу нам. Она забирает пищу из городов, а природа человека – умереть от жажды и голода. Вот так она идет нам навстречу. Это не всегда и не в любое время желанно. Она, собственно, идет нам навстречу песчаной бурей и создает неясный образ в душе, потому что нельзя видеть, кто есть кто. Друг или враг? Иногда друг одевается как враг, а враг – как друг, это несколько безвкусно, такая маскировка, если вам интересно мое мнение. Она полыхает, ее соткали, она полыхает еще сильнее, маскировка, а потом она сгорает, люди голосят, а за маскировкой, за этой облицовкой на секунду становятся видны старые обои: как страшно! Этот узор мы больше никогда не хотели видеть, мы и не должны, он наконец-то сгорает, это единственное, что можно с ним сделать, и тогда мы беззащитны, и это все же лучше, чем по-настоящему отвратительный рисунок на обоях. К счастью, правит песчаная буря, и мы не должны, нет, мы не можем рассмотреть его точнее. Сначала она правит, потом нет. Сначала правит один, потом другой. Человек был раньше очень полезен, теперь он бесполезен. Об обоях этого не скажешь. Этот узор никто не сможет долго выдержать. Он запоминается, он неприятно бросается нам в глаза. Он бросается в глаза, но это не бревно. Он ровный: это маскировка, которой сейчас нет.

Вы думаете, что природа идет вам навстречу песчаной бурей? Вы думаете, что природа этих людей идет вам навстречу и сдается? Вы думаете, им не терпится испустить дух, в то время как буря еще ревет? Тогда никто не услышит, как они умирают! Ведь огненный круг солнца испепеляющим лучом прожигает жизненный путь человека, расплавляя его в жаре и все конец смерть.

Да. Природа идет навстречу неприятелю песчаной бурей. Она нам только вредит. И в первую очередь нашим бортовым приборам! Они к этому не привыкли. Песок убегает из почвы, и куда он бежит? Он забегает в наши двигатели, где ему нечего делать! Пилоты приходят, спасшиеся бегством, их мало, возможно, утонули в Тигре, неважно, стонет вавилонский город в трауре по золотой молодежи страны, которая так торопилась к реке и стреляла в воду из оружия, но и старики это делали. Они стреляют в воду, потому что им больше нечем заняться. Они всегда стреляют. Возможно, когда-нибудь они в кого-то попадут? Нет, они ни в кого не попадают. Главное, что они стреляют. Эти пилоты могут долго оставаться под водой, но, может быть, их здесь вовсе нет. Я не вижу, как распространяется нефтяная пленка. Это правда. Я бросаюсь на вас, как бог, хотя я наверняка им не являюсь. На этой воде нет нефтяной пленки, это вижу даже я.