Читать интересную книгу Хроника одного солнечного цикла. Записки провинциала, или Сказание обо мне, любимом - Виктор Дудихин

Она провела меня в дом, усадила за стол, стала потчевать немудреным, но очень вкусным обедом. Завязалась беседа о родственниках. Я все больше поддакивал, но чем дальше, тем больше во мне росла тревога – чего-то тут не так. С готовностью согласился бы, что могу не знать про жизненный путь некоторых дальних родственников. Но, чтобы мне были незнакомы абсолютно все – это немыслимо!

Бабушка, дорогая, давайте разберемся. Вы Мария Ивановна Жукова?

Нет – я Мария Филипповна Смирнова.

А адрес у вас – Вишневая 18?

Да, правда!

Все же, вы не моя бабушка!

Да, и ладно, внучек! Чего уж там! Ты такой хороший и мне очень понравился! Оставайся!

Бабуля, дорогая, ведь другая бабушка меня тоже ждет, я ей письмо написал.

Ладно, уж, поезжай! Но если, что не так, тогда возвращайся, буду рада….

Отправился по второму адресу. Другая Вишневая улица располагалась на окраине Алма-Аты в самом предгорье. Местность была почти сельская, но бабушка оказалась самой настоящей. Как она была похожа на мою мать! И внешне, а, главное манерами, мимикой лица, движениями, интонациями своего голоса. А ведь мама моя была разлучена с ней младенцем и увидела ее снова, много позже меня.

Прекрасно устроившись, занялся изучением окрестностей. Во-первых, Алма-Ата в то время – очень приятный европейский город. Обошел его вдоль поперек, осмотрел все достопримечательности, покатался на местной канатной дороге, покушал под водочку очень вкусных мантов.

Во-вторых, здесь должен был проживать Юрий, мой приятель по студенческой группе. Его нынешние координаты сообщили в адресном бюро. Квартировал он совсем недалеко от того места, где находился дом моей бабули, в микрорайоне «Орбита». Уже не помню, каким образом, но мы с ним созвонились, и он пригласил меня в гости.

В условленный день и час постучался в калитку дома на окраине Алма-Аты. Дверь растворилась, и я оказался в большом, ухоженном и благоухающем саду. Под сенью чинары накрыт стол. За ним сидело множество народа, украдкой бросавших на меня любопытные взгляды. Юра встретил гостя как радушный хозяин.

Меня, как знатного гостя, аспиранта из Москвы, провели и усадили на почетное место. Здесь надо сказать несколько слов о матримональном положении моего друга в то время. Подробностей я не знаю, но из его рассказов понял, что был он женат на дунганке по имени Аня. Собственно, Аня – это русскоязычный эквивалент имени, который я не мог ни произнести, не тем более запомнить.

Дунгане, китайцы-мусульмане, это совсем не хилый народец, порядка шести миллионов человек, близкородственный людям хуэй, коренному населению Нинсяхуэйской автономной области Китая. Предки дунган, в основном выходцы из различных районов Северного Китая, главным образом из провинций Шэньси, Ганьсу, а также из Синьцзяна и Маньчжурии, в разное время переселялись на территорию России.

Мои новые знакомые, дунули в СССР из КНР во времена всепожирающей «Культурной революции» Председателя Мао. Люди серьезные, трудолюбивые и осмысленные нашли здесь свою нишу, имели плантации лука, были людьми обеспеченными и преуспевающими. Забегая вперед, скажу, что во времена перестройки они опять рванули от смуты, хаоса и неразберихи на свою историческую родину в Китай.

За столом почувствовал себя в центре всеобщего внимания. Подали наивкуснейшую дунганскую лапшу и приборы к ней, китайские двухцветные палочки. Я взял в руки эти предметы и сразу понял, это элемент шоу – «Европейский варвар в Поднебесной».

Окружающие меня персоны с наслаждением поглощали яство. Поковырял кушанье, и, поняв, что уйду голодным, сказал: «Дорогие друзья, неужели в этом прекрасном, богатом и гостеприимном доме не найдется хотя бы одной вилки для европейского человека, ненароком попавшего сюда». Вилка, конечно же, нашлась. После этого я смог по достоинству оценить прелести национальной кухни Срединной Империи.

Было очень вкусно. Однако стол был сугубо правоверный. На нем отсутствовал даже намек, на какой-либо алкоголь. Минут через пятнадцать, мой друг Юра, начал мимикой подавать мне некие неясные сигналы. После чего с томностью в голосе сказал, мол, пойдем, посмотрим наш розарий, редчайшие экземпляры там имеются. Я несколько удивился, но из вежливости поднялся и нехотя пошел от стола, заставленного едой.

К нашей компании присоединились еще три – четыре человека молодежи. Завернув за угол какой-то постройки, мы скрылись от основного люда. Там, в укромном уголке, из потаенного шкафчика были извлечены аккуратные стопочки, несколько бутылок водочки и легкая закуска. С воодушевлением подняв бокалы и под тосты о нерушимой дружбе и даже братстве, компания пропустила пару-тройку рюмашек. Розарий находился рядом. Розы в нем были действительно великолепны.

Когда пришла пора уходить, то расставаться не хотелось. С момента окончания института прошло всего три с небольшим года. Воспоминания студенчества были еще очень свежи в памяти. Удивительно, но после этой встречи мы вновь увиделись с Юрой лишь через тридцать лет. Он переселился в Гонконг, стал преуспевающим бизнесменом, но юношеский задор и толика авантюризма сохранилась у него до сих пор.

Завершилось пребывание в столице Казахстана почти печально. На катке Медео сильным холодным ветром застудил лицевой нерв и практически не мог открыть рот. Поэтому, недели две после этого ел практически одну лишь жидкую манную кашу. От этого ослаб и весьма похудел, а от переживаний и неустроенности, пребывал на грани депрессии и нервного срыва.

Горе – не беда

Зайку бросила хозяйка

Под дождем остался зайка

Со скамейки слезть не смог

Весь до ниточки промок

Агния Барто

Наступили аспирантские каникулы. Ехать отдыхать, мне было некуда, да и денег не было. Июль и август 1977 года нянчил вместе с женой маленькую дочурку, проживая на хлебах у тестя Евгения Антоновича в Рязани. Он работал на станкостроительном заводе начальником отдела. Ему, как очень хорошему специалисту, и человеку, обремененному многочисленной семьей, от завода выделили четырехкомнатную малогабаритную квартиру. Нас проживало там семь человек. Было довольно тесно – но, как-то все устроились.

Помню, что жена моя только всплеснула руками, увидев, что за «сокровище» вернулось к ней из Алма-Аты. Решила срочно лечить меня. В отрывном календаре прочитали о волшебном действии травы элеутерококка. Эту травку купили в близлежащей аптеке. Снадобье представляло собой сушеное зелье с приторным запахом. Не зная, как его употреблять, заварили в кружке несколько столовых ложек (потом выяснилось, что надо было всего пару чайных).

Вкусив эликсир, я сделался сонлив, вял и меланхоличен. Все стало мне как-то безразлично, дурные мысли отступили. Голова казалось пустой до звона. После этого, целую неделю, практически механически выполнял хозяйственные повинности. В свободные минуты просто спал. Причем, спал в любой позе – сидя, лежа, стоя. Может быть, даже спал во время движения – уже и не упомню.

Помню еще, что тем летом большую часть времени мы – я, жена и маленькая дочурка проводили в лесопосадке около дома. Читал книги, качал коляску, размышлял о своей судьбе. Иногда, когда эта рутина становилась совершенно невыносимой, выбирался в центр Рязани. Бродил по местному Кремлю, набережной, даже ездил к радиоинституту. Настроение, честно сказать, было тревожное и угнетенное. Не давала покоя неопределенность – что же мне делать дальше.

Наведывался к своему институтскому приятелю Александру, благо, что он проживал совсем рядом. Саша уже ушел из институтского ОКБ, куда мы оба так страстно стремились четыре года назад. Поставив жирный крест на научно-инженерной карьере, подался в комсомольские функционеры и числился комиссаром областных студенческих строительных отрядов.

Должность эта, как я понимаю, сугубо политическая. Вместе с Сашей даже пару раз в это лето ездил инспектировать подведомственные стройотряды, выбирая из тех, что квартировали в благодатных курортных уголках рязанщины. Особо запомнился визит в стройотряд мединститута, так как тамошние барышни встречали Александра особенно радушно.

Так пролетело лето. В начале сентября доложил своему микрошефу Анатолию Федоровичу о результатах поездки в Алма-Ату. Он загрустил. Сказал, что надо бы немного скорректировать тему. Потом, как мне кажется, просто стал от меня прятаться. Сентябрь и октябрь пролетели совершенно бездарно. Делать в институте становилось просто нечего. Очевидно, что я двигался «в никуда». Дальше была пропасть. Пребывание в аспирантуре при таком раскладе теряло всякий смысл. Что же делать? Вернуться назад с клеймом неудачника? Нет! Назад дороги нет! Куда угодно, но только не в Рязань….

Пребывая в полной растерянности, пытался найти какую-то точку моральной опоры. Я был практически один в этом громадном городе. Где-то по окраинам и пригородам пристроились некоторые институтские друзья. Была еще двоюродная тетка в Кузминках, то бишь, двоюродная сестра моего отца. Редкостная, надо сказать, стерва. Будучи молодой и расчетливой дамочкой, в середине пятидесятых, она выскочила замуж за старичка профессора весьма преклонного возраста.