что товара они привезли… Ух! Но ты не думай, что мы совсем уж беспринципные выжиги. С самого начала решили, что на фрицев работать мы не будем. И в основном их топливо и продукты через нас шло партизанам.
Ага, понятно, к чему он вел. И судя по тому, что на лице его появилась сосредоточенность, он готов перейти к сути.
— Вот, какое дело у меня, Саша, — сказал он и посмотрел мне в глаза. — Склад у нас был промежуточный. В хорошем месте, никому до него сроду дела не было, кому надо соваться в госпиталь для скорбных умом? В психушку то есть. Территория большая, хозйство, опять же. Склады, надворные постройки… В общем, был у нас верный человек, который обеспечивал отличную перевалочную базу. Немцы у них, конечно, скот угнали, но в остальном… В остальном все шло как и раньше. До недавнего времени.
Лицо у Степана выражало скорее недоумение, чем какие-то другие эмоции. А вот мое вежливое внимание сменилось настоящим неподдельным интересом к его истории. Госпиталь скорбных умом? Вряд ли совпадение.
— Курьер наш пропал сначала, — сказал он. — Отправили парня с весточкой, а его на подходе из автомата срезали. Ну мы, вроде как сунулись выяснять, что да как. Митяя отправили в Черняковицы осторожненько. А он вернулся и говорит, что гаплык там. Нагнали туда военнопленных, над ними надсмотрщиков поставили. Обтянули все вокруг колючей проволокой, вышки по краям психушки, уже аж четыре, и еще две достраиваются. Прожектора, автоматчики. Что случилось, почему вдруг так? Неведомо… Митяй поспрошал там у деревенских, что да как. Те говорят, хрен его знает. Приехали, спешно взялись это все возводить. Изнутри никого не выпускали. А что это с лицом у тебя такое? Ты уже что-то знаешь?
— Знаю, но недостаточно пока что, — сказал я и в двух словах пересказал, что, мол, прибыл некто Зиверс, который устраивает из психушки этой полигон для опытов своего приятеля-изувера доктора Рашера. Судя по тому, что какого-то особенного впечатления на Степана эта новость не произвела, он пока что ничего не слышал ни о нацистских врачах с их занимательными опытами на живых пациентах, ни о печальной судьбе психиатрических клиник и их пациентов и персонала.
— Вот значит как оно… — лисья морда Степана выглядела раздосадованной. Убедился, что лавочку прикрыли, и теперь придется очередные новые схемы придумывать. Потом на его лице появилось беспокойство. — Так получается, что наш человек там внутри сейчас в опасности?
— Скорее всего, — кивнул я. — И в немаленькой. Особенно если он вдруг еврей.
— Понятно, — рассеянно кивнул Степан. — В общем, Саша, ты же в их комендатуре подвизаешься. Других русских там нет. Пошукай там по бумагам, воздух понюхай. Склад-то понятно, что уже потерян. Жаль, эх… Там партия топлива немецкого была, сбыть не успели. Но вот парня бы оттуда как-то вытащить… Пропуск ему какой устроить или еще как. Пошукай там, что можно сделать. Сможешь?
— Идет, — сразу согласился я. Интересы наши совпадали, но про Яшку Степан не знал, ведь он тоже там томится и рискует стать подопытным мышонком. Да и незачем Степе такое знать. Я же не спрашивал, что им было за дело до Тодтовсого склада, когда они там шумиху со взрывами и пожарами устроили, когда я Наташу вытаскивал.
— Вот этот наш человек, — Степан протянул мне бумажку. — Лев Борисович Яковец, сорок семь лет… Ого, почему-то я думал, что на жуликов в психушке работает какой-нибудь завхоз или санитар, а тут целый психиатр, заместитель завотделением… — Все запомнил?
Я кивнул. Степан сунул бумажку в рот и тщательно прожевал. Посмотрел на меня. Цепко так. С лисьим прищуром.
— Ну и чтобы тебе не казалось, что я просто с тебя должок требую, вот, держи как задаток, — он полез в карман и протянул мне небольшой сверток. — Не бог весть что, но вещица красивая. Девушке может какой красивой подаришь.
Степан ушел. Я развернул обрывок газеты. Усмехнулся. Красивая вещица. Золотая подвесочка с изумрудом.
Но подрываться и бежать в комендатуру прямо сейчас я, ясное дело, не стал. В кои-то веки мне выпала спокойная ночь, в которую можно выспаться. Значит надо эту возможность по полной использовать. Мне все-таки не двадцать, чтобы без сна и отдыха бегать. Завтра, все завтра. Приду на работу в комендатуру, как полагается, вот тогда и разверну бурную деятельность.
Отрубился я намертво, часов на двенадцать. Проспал, как младенец, проснулся, когда уже солнце встало. Умылся, побрился, помахал руками, чтобы кровь разогнать, и почапал на работу.
К обеду, слоняясь по коридорам и осторожными расспросами, примерную диспозицию я выяснил. Первые три этажа нашей комендатуры занимались текущими городскими делами: ремонтом зданий, водоснабжением и электричеством, восстановлением инфраструктуры и техническими вопросами печатных газет и листовок. А вот четвертый этаж… Четвертый был особенным. Вход туда был только через одну дверь, а чтобы еще более обезопасить его от случайных людей даже среди своих, немцы еще и решеткой лестничную клетку перегородили. Вход туда был открыт только особо избранным, по особым пропускам. И именно там сейчас выделили кабинет Зиверсу и его подручным. Там же в свое время квартировал безвременно нас покинувший гестаповец Алоиз. Это, конечно, была не крепость, как у штаба армии, и не особняком стоящий дом, как у абвера. Но проникнуть на четвертый этаж просто так, внаглую, вряд ли получится.
Что касается этой самой психушки и планов на нее, сотрудники нижних трех этажей ничего толком не знали. Зиверс первым делом запросил привезти все документы лечебного учреждения— истории болезни и личные дела докторов. И посадил за все эти бумаги пару своих людей. И те засели, чуть ли не с шести утра. Несложно догадаться, что именно они делают — сортируют. Кого-то оставят на опыты, кого-то запишут в ассистенты, кого-то отбракуют и отправят прямиком в печь. Этого мне никто не сказал, но было и необязательно. Я все-таки из будущего прибыл. И в отличие от того же Степана никаких иллюзий насчет фрицев не питал. Там, где за дело взялись их врачи, выживших не будет. А те, что переживут, никогда уже не смогут жить нормальной жизнью.
Плохо дело, вот что.
Раз Зиверс своих ассистентов пинками подгоняет, чтобы они архив побыстрее прошерстили, значит, торопится. И времени у меня вообще нет. Потому что тут Яшка может и не отболтаться. Не то место, из которого хорошо подвешенный язык легко вывести может. Значит, надо сегодня ночью пробираться на этот наш секретный четвертый этаж, другого шанса может и не быть. С другой стороны, мне повезло, что они именно здесь работают, а не