Читать интересную книгу Песочные часы Невидимки - Инна Балтийская

Приступы могут быть и плодом конфликтов, которые легко возникают у эпилептоидов при общении с людьми. В состоянии аффекта проявляется их безудержная ярость – циничная брань, жестокие побои, безразличие к слабости и беспомощности противника и неспособность учесть его превосходящую силу. Эпилептоидный подросток, к примеру, в ярости способен ударить по лицу пожилую женщину, столкнуть с лестницы показавшего ему язык малыша, броситься с кулаками на заведомо более сильного обидчика. В драке обнаруживается их стремление бить противника по гениталиям. В гневе лицо такого психопата наливается кровью, на лбу выступает пот и т. д.

Любовь у представителей этого типа личности почти всегда бывает окрашена мрачными тонами ревности. Измен, как действительных, так и мнимых, они никогда не прощают. Невинный флирт партнера трактуется ими как тяжкое предательство…

Эпилептоиды стремятся к власти, поэтому выискивают себе компанию из младших, слабых, безвольных людей. В группе такие психопаты хотят установить свои порядки, выгодные для них самих. Чьими-либо симпатиями они отнюдь не пользуются, и их власть держится на страхе группы перед ними.

Психолог перевел дыхание и буднично подытожил:

– То есть нам нужен человек, не вполне справляющийся со своими эмоциями, подверженный вспышкам беспричинного гнева. Но сразу хочу сказать – психопатия проявляется так резко только в период дезадаптации. Более или менее адаптированный к окружающему миру психопат способен на людях сдерживать свои реакции. Видимо, чтобы не взорваться изнутри и выпустить пар из котла, он в данном случае и убивает.

– Это вы к тому клоните, что никак не можете быть нашим маньяком? – не удержалась я от «шпильки». Самодовольный психолог вызывал у меня постоянное желание его подколоть.

– Я истероид, если что, – с озорной улыбкой в глазах признался психолог. – Мне почему-то кажется, что вы – тоже. Правда, у нас с вами не психопатия, а всего лишь акцентуация личности. То есть некоторое дополнительное развитие демонстративных черт. А вот акцентуация по эпилептоидному типу – у нашей очаровательной блондинки Олеси.

Доселе безучастная Олеся вздрогнула, услышав свое имя. Похоже, за нашим разговором она не следила, напряженно размышляя о чем-то своем. Андрей Викторович лишь вздохнул, поглядев в ее изумленные глаза. Впрочем, ни о чем спрашивать Олеся не захотела. Я вознамерилась было выяснить, как это он определил акцентуацию молчавшей все время Олеси, но не стала цепляться к словам. Вероятно, он зацепился за ее непонятную вспышку гнева.

Мы еще немного поговорили о психопатиях и акцентуациях. Впрочем, беседовали лишь мы с психологом. Наташа и Олег внимательно слушали, Олеся по-прежнему была погружена в свои мысли. Наконец, Андрей Викторович допил остывший кофе и решительно встал:

– Прошу извинить меня, господа и дамы, но я вынужден вас покинуть. Рад был знакомству.

После его ухода мы немного помолчали, затем Наташа тихо сказала:

– Я после исчезновения матери уже никому не верю… Я все думала: как ее могли на улицу выманить? Она же меня ждала, знала, что я волноваться буду! К ней наверняка кто-то из преподов подошел, поговорить о дочери. Она лишь ради меня могла с ним пойти…

– А почему ты Андрея Викторовича подозреваешь?

– Не знаю… Олег говорит, странный у нас психолог. Он к нему вроде как… приставал. – Наташа густо покраснела. Олег насупился и еще больше наклонил голову.

– Приставал? Ну и что? – не врубилась я. – Возможно, Андрей Викторович – гомосексуалист, хотя мне так не показалось. Но это как раз снимает с него подозрения, разве нет? «Голубой» маньяк похищал бы скорее мальчиков, нежели девочек и женщин!

– Я не психолог, не знаю, – с трудом произнесла Наташа. – Но только такие, как он, вызывали у моей матери доверие. Да там, в приемной комиссии, кроме него, лишь два старикана были и три тетки. Старик бы с ней не справился, наверное?

– А с женщиной она пошла бы? – быстро спросила я.

– Да, или с женщиной, или вот с таким обаяшкой, – грустно сказала Наташа. – Но ведь маньяк не может быть женщиной?

– Ох, ничего мы толком не знаем, – вздохнула я.

Телефон Олеси вновь зазвонил. Она резко сказала в трубку:

– Да, он ушел. Велели – так проследи, чего ты от меня хочешь? Доеду, не переживай.

Я даже не стала спрашивать, о чем речь. Ежу понятно, что Сереге приказали проследить за подозрительным психологом, и потому Олеся остается без прикрытия. Впрочем, вроде на нее никто и не покушался.

Вчетвером мы вышли из бара. Обменялись номерами телефонов, затем Наташа с Олегом пошли в сторону автобуса, а мы с Олесей – к трамвайной остановке. Не дойдя до нее полквартала, Олеся внезапно остановилась.

– Ты знаешь, я скоро умру, – без особых эмоций сказала Олеся. – Я недавно зуб сломала. Осколки вырвали, и врач предложил имплантат вставить. Он дорогой, больше тысячи долларов стоит. А я подумала – не стану маму зря в расход вводить. Трупу новые зубы не нужны.

– С чего это такие мысли? – удивилась я. – Ты чем-то больна?

– Нет, – тихо сказала Олеся. – Я вообще никогда не болею, с детства. И ничего не боялась раньше. Только вот когда этим делом занялась… Сначала все таким увлекательным казалось! Я несколько дней бродила по первому этажу, думала – вот сейчас подойдет ко мне некий дядя, представится деканом, я с ним выйду на улицу, дам сигнал Сереге, скрутим мы этого дяденьку и в отделение доставим, на блюдечке с голубой каемочкой.

Но ко мне никто не подходил. И с каждым днем я все отчетливее понимала – в универе плохо, очень плохо! Коридоры какие-то душные, темные. Там окон мало, света почти нет. И тени мелькают, мелькают… – Она вздрогнула и прошептала: – Ты знаешь, со мной те девочки, пропавшие, пытаются поговорить!

Я с ужасом взглянула на Олесю. Блин, кто вообще допустил ее к оперативной работе?!

– Может, тебе в отпуск надо? – осторожно спросила я. – Ты… обязана ловить этого маньяка?

– Я закончила юрфак, это типа практика, – усмехнулась Олеся. – Да не смотри на меня так, я не сумасшедшая! Я голосов не слышу и призраков не вижу. Но я чувствую… Они как будто пытаются что-то сказать мне, предупредить, пытаются прорваться… Но не могут. Их нет в живых, я тоже это знаю, не только ты. Мне только маму жалко. Она меня одна растила. Всю жизнь деньги копила, чтобы за мое обучение заплатить. Как и матери тех девочек, погибших. Она все ждала, когда я вырасту, замуж выйду, внуков ей нарожаю. Не будет у нее внуков…

– Олеся, бросай ты эту практику! – как можно убедительнее сказала я. – Серьезно, бросай! Давай я с Оскаром поговорю, он тебе подпишет направление, практику тебе зачтут. И ты больше не будешь участвовать в спецоперациях.

– Нет, поздно уже, – серьезно ответила Олеся. Ее большие синие глаза запали и как будто потускнели, белесые ресницы слиплись, и лицо выглядело совсем изможденным. – Ничего не изменить, ничего… Эти девочки ждут меня.

– Ты кому-то говорила о своих… видениях? – осторожно спросила я. – Подругам, матери, Оскару, Сергею?

– Зачем мне им об этом говорить? – Олеся резко вскинула голову, в ее голосе послышался вызов, и на мгновение она вновь стала похожа на ту самоуверенную дерзкую девчонку, которую я помнила. – Мать помрет сразу от ужаса, Сергей оборжет меня, а твой Оскар вообще в психушку засунет. А ты странная гадалка! Не веришь в потусторонний мир, да? Я тоже раньше не верила, но я и в гадание не верила. И в вещие сны тоже. Ты меня чокнутой считаешь? А я ведь сны теперь каждую ночь вижу. Плохие. Знаешь что… Когда меня… тоже, я потом к тебе приду. И расскажу, кто он и где его искать. Я прорвусь, не сомневайся.

Глава 5

Весь остаток дня я рвалась поговорить с Машей об Олесе. Было ясно, что ее надо немедленно отстранять от дела. Очевидно, будущая юристка оказалась слишком впечатлительной, и поиски пропавших девушек надломили ее психику. А может, она изначально была немного не в себе, и первая же серьезная психическая нагрузка дала толчок к безумию. Но Маша сначала сбрасывала мои звонки, а потом вообще отключила мобильный. Тогда я позвонила Оскару. Он трубку взял, быстро прошипел: «Мы все на совещании!» – и тут же отключился.

Назавтра с самого утра я вновь позвонила Маше, и снова она не брала трубку. Я стала методично звонить каждый час. После шести вечера подруга прислала эсэмэску: «У нас ЧП. Отзвонюсь, как только смогу».

Почему-то после этого сообщения меня начало знобить. Перед глазами внезапно поплыли вроде бы уже позабытые строки из газетной статьи: «Соседка Наташи, очень любившая ее мать, сообщила: «Перед тем, как поехать в последний раз в институт, Даша пришла ко мне со всеми старыми фотографиями, стала рассказывать о маленькой Наташе, о том, какими они с мужем были молодыми, и горько-горько плакала. Я ее успокаивала, говорила: «Ты же радоваться должна, дочка в институт поступила, на врача выучится. Твоя мечта сбылась». А она все никак не успокаивалась. Как будто чувствовала беду…»