Вероятно, приход Тадзимы – всего лишь иллюзия, созданная больным воображением, распаленным неосуществившейся мечтой. Саймура не знал во всех подробностях отношений Сатоко с Тадзимой, но отлично знал характер своего племянника – он не способен на такую бешеную страсть. Если бы Тадзима любил Сатоко, ему, Саймуре, не надо было бы на ней жениться. Как глупо, как горько все обернулось! Он искренне хотел сделать счастливой эту женщину, ужасно одинокую, робкую, изнывавшую от работы, к которой не лежит душа, растрачивавшую способности на ремесленные литературные поделки, измученную повседневной борьбой за существование. Хотел дать ей материальное благополучие, покой, тихую радость, а вместо этого причинил ей столько боли. Но внешне Сатоко всегда казалась безмятежной и вполне довольной жизнью. По ночам спокойно спала в его объятиях и никогда не требовала большего. Ему и в голову не приходило, что она глубоко несчастна, что эту женщину, такую скромную и кроткую, сжигает страсть. Должно быть, за долгие годы одиночества она привыкла глубоко прятать свое отчаяние и жить тихо, словно гусеница, стараясь ничем не досаждать окружающим.
Ах, если бы он узнал об этом чуточку раньше! Он сказал бы ей: «Сатоко, ты должна быть счастлива, что ощущаешь себя гусеницей. Ведь гусеница, несмотря на кажущуюся серость ее существования, может наслаждаться всеми красками и звуками мира, может тайно томиться я сгорать, может видеть прекрасные сны. У нее есть самое главное – надежда. А что такое бабочка? Мгновенная вспышка жизни, искра, которая, едва вспыхнув, угасаем и за этим ничего – ни надежды, ни мечты.
Но ты очень хотела стать бабочкой. Потому что ни творчество, как таковое, ни творческое отношение к жизни не давали тебе радости. Ты хотела жить единственно ради того, чтоб хоть на миг ощутить жизнь. Что ж, в конце концов ты добилась своего – стала бабочкой».
Саймуре было жаль жену. Он представлял, как она металась между ним и Тадзимой в поисках того, что никто из них не мог ей дать. Она, забившись в свой кокон, ощущала только себя и свое одиночество. Но ведь все мы постоянно испытываем то же самое. Каждый из нас живет в своем собственном мире и не может вырваться из этого мира. Кто-то сказал, что каждый человек обречен па вечное заключение в одиночной камере, именуемой собственной кожей… Сатоко, глупенькая!.. Она не понимала, что ни муж, ни Тадзима и никто другой не в состоянии помочь ей выйти из ее одиночной камеры. Может быть, она справилась с этой задачей своими силами? Наверно. День изо дня с неизменным упорством создавая себе иллюзию, она наконец оторвалась от реальности и, кто знает, возможно, обрела счастье.
Саймуре вдруг стало казаться, что он неправильно поступил, поместив жену в больницу. Конечно, он хотел сделать, как лучше, но… Она ведь жаждала духовной близости с ним. Радости. Он сомневается, что сможет дать ей и то и другое в полной мере, и все-таки никто, кроме него, вообще ничего не даст ей. Он будет заботиться о ней, будет рядом с ней. И Саймура подумал, что даже приятно жить в уединении с помешавшейся женой, вообразившей, что она превратилась в бабочку.
Он заполнит всю комнату цветами. Создаст мир, который будет принадлежать только им двоим. И начнется их новая жизнь.
Мари, проводив мужа на работу, стояла в раздумье перед открытым комодом. Утром неожиданно похолодало. Мари перебирала вещи – что же делать, ведь надеть совершенно нечего… Наконец вытащила свитер.
Лето прошло очень быстро, она его и не заметила. Никуда они не съездили, на море так и не побывали. А Сюн ведь обещал. Вообще он наобещал с три короба. Все мужчины ужасные болтуны. Тут уж ничего не поделаешь. Впрочем, нельзя обвинять одного только мужа. Она сама накупила кучу всяких вещей, и после выплаты по кредитам от наградных ничего не осталось.
Надев свитер, Мари вышла в коридор, чтобы, как всегда по утрам, поболтать с соседками.
Сегодня только и разговоров было, что о жене Саймуры. Ее ночью увезли в больницу, да не в простую, а в психиатрическую. Действительно, Мари ночью слышала странную возню и голоса в соседней квартире. Потом по асфальту прошуршала подъехавшая машина. Потом машина уехала.
Мари вздохнула. Она ведь считала своих соседей идеальной супружеской парой. А сейчас кое-кто говорит, что причиной болезни Сатоко была измена мужа. Разве разберешься? Трудно судить о людях по внешней стороне их жизни.
– Бедняга! У нее сейчас возраст, самый опасный для женщины, – многозначительно сказала самая старшая из соседок.
Очень может быть, подумала Мари. Вот и с женой Накамуры тоже получилась странная история. Ушла от него однажды утром и больше не вернулась.
Да, внешний вид ни о чем не говорит. Все женщины, высыпавшие сейчас в коридор, кажутся счастливыми. Во всяком случае, у них такие лица. А на самом деле, кто их занет…
Почувствовав смутную тревогу, Мари огляделась вокруг и увидела на бетонном полу мертвую бабочку.
– Смотрите, бабочка! Интересно, как она сюда попала? До чего же красивая, просто прелесть!
Мари наклонилась и подняла бабочку, небольшую, изящную, с черными пятнышками на крыльях. Она никогда раньше таких не видела.
Только тут Мари заметила, что серый бетонный пол усыпан мертвыми бабочками. Наверное они погибли от резкого похолодания. Но откуда здесь оказалось столько бабочек?
Кто-то открыл дверь. Ворвавшийся в коридор ветер подхватил бабочек, они закружились, на мгновение сверкнули яркими крылышками, но тут же бесшумно опустились на пол и словно померкли. Женщины смотрели па них с чувством странной тоски и опустошенности. Их лица, еще минуту назад казавшиеся счастливыми, тоже померкли.
Лето кончилось… Кончилось лето – сезон пламенеющего солнца и жгучего разгула жизни.
Сезон бабочек кончился тоже, оставив после себя лишь грустные воспоминания.