Читать интересную книгу Кровавый остров - Рик Янси

– Подойди-ка ко мне. Вот так, Уилл Генри.

Я опустился рядом с Уортропом на колени и направил свет лампы Кендаллу в безумные глаза. Доктор склонился над ним так низко, что их носы чуть не соприкоснулись в абсурдной пародии на прерванный поцелуй. Монстролог пробормотал что-то вроде бы на латыни: «Oculus Dei!»

– Что вы ищете? – прошептал я. – Вы же сами сказали, что его не травили.

– Я сказал только, что Кернс его не травил. На слюнном коагуляте три разных набора отпечатков пальцев. Кто-то держал его, – трое, по видимости, – и сильно сомневаюсь, чтобы одним из них был Джон. Он для этого слишком сведущ.

– Оно ядовитое?

– Мягко сказано, – ответил доктор. – Если, конечно, хоть что-то из рассказов о нем правда.

– Рассказов о чем?

Он не стал отвлекаться – но тяжело вздохнул. Хотя бы в этом Пеллинор Уортроп был похож на нормального человека: равно предаваться двум занятиям одновременно он не умел.

– Рассказов о гнездовище, Уилл Генри, и о пуидресере. Теперь ты спросишь, что за гнездовище и что за пуидресер. Но молю тебя придержать пока что расспросы при себе: я пытаюсь думать.

Спустя мгновение он выпрямился, еще недолго поглядел на своего нежданного пациента и повернулся ко мне.

– Да, сэр? – робко спросил я. Тяжелое молчание и нечитаемое выражение лица Уортропа действовали мне на нервы.

– У нас нет выбора, Уилл Генри, – сухо сказал он. – Я не знаю точно, дотрагивался он до гнезда или нет, и все рассказы об этом могут оказаться всего лишь суеверными побасенками, но лучше нам исходить из худшего. Беги наверх и сними все с кровати в гостевой комнате. К тому же нам понадобится сколько-то крепкой веревки… да, и я должен, верно, вколоть ему еще морфина.

– Веревки, сэр?

– Да, веревки. Двадцати четырех или двадцати пяти футов[9] будет достаточно, если что – обрежем. Ну, и чего ты ждешь? Одна нога здесь, другая там, Уилл Генри. Ах да, – крикнул он мне вслед, – еще одна вещь!

Я остановился у двери.

– На всякий случай… захвати мой револьвер.

Часть четвертая

«Оборачиваться – свойство человеческое»

Спустя полчаса дело было сделано. Уаймонд Кендалл, раздетый до белья, лежал как распятый на голом матрасе – его ноги и руки были привязаны к четырем столбикам кровати, а рядом сидел монстролог, решивший отложить укол морфина, – но, тем не менее, державший шприц под рукой на случай, как он признался, если его вера в человеческую честность окажется поруганной.

Кендалл придушенно застонал и резко раскрыл глаза. Уортроп поднялся из своего кресла, как бы невзначай опустив руку к карману сюртука – где, как я знал, лежал револьвер. Растерянный Кендалл мог лицезреть типичную «улыбку по Уортропу» – тонкогубую, неловкую и больше похожую на гримасу, нежели на усмешку.

– Как себя чувствуете, мистер Кендалл?

– Мне холодно.

Он попытался сесть. Тот факт, что он не может, доходил до Кендалла медленно, так что все стадии осознания отражались у него на лице – почти забавном в постепенном переходе от шока к беспримесному ужасу. Кендалл изо всех сил рванулся из веревок: кроватные столбики затрещали, а рама затряслась.

– Что это значит, Уортроп? Выпустите меня! Выпусти-те меня немедленно!

Для бедняги это было слишком. Не успело пройти неполных две недели, как он очутился в том же положении, что и в начале своего нежданного кошмара. Должно быть, ему казалось, что он бежал от одного безумца только затем, чтобы угодить в лапы к следующему.

– Я не собираюсь причинять вам никакого зла, – попытался уверить его монстролог. – Я делаю это для вашей же безопасности – и для моей в том числе. Я с радостью отпущу вас, как только буду уверен, что никто из нас ничем не рискует.

– Рискует? – завизжал объятый страхом несчастный. – Но вы же дали мне противоядие!

– Мистер Кендалл, от того, о чем я говорю, противоядия не существует. Вы должны сказать мне правду. Все лгут, и большинство лжет чаще, чем следует – и чаще даже, чем это им нужно, но только правда сейчас может вас освободить. В буквальном смысле этого слова.

– Что вы несете? Я сказал вам всю правду, в точности как я все запомнил! Боже Всемогущий, да разве я мог бы выдумать такое?

С его губ сорвалась капля слюны. Уортроп сделал шаг назад и поднял ладонь, ожидая, пока Кендалл успокоится.

– Я обвиняю вас не в том, что вы лжете, Кендалл, – продолжил он, – а в том, что недоговариваете. Скажите мне правду: вы до него дотрагивались?

– До него? До чего? До чего дотрагивался? Я ничего не трогал!

– Он велел вам не трогать его, я уверен. Он не потерпел бы, чтобы посыльный коснулся его – и оно пропало бы или испортилось. Он должен был вас предупредить.

– Вы о посылке? Думаете, я вскрывал ее? Но зачем бы мне такое делать?

– Вы не могли вынести неведение. Зачем бы Кернсу заходить так далеко, чтобы всего лишь отправить мне посылку? Что в ней было настолько ценного, что он скорее бы совершил убийство, чем допустил, чтобы она не добралась до адресата? Вы были напуганы до смерти и не хотели открывать ее, но должны были. Ваше желание понятно, мистер Кендалл: это человеческое, слишком человеческое: посмотреть через плечо, покидая Аид, или в лицо Медузе Горгоне, привязать себя к мачте, лишь бы послушать песнь сирен, обернуться, как жена Лота… Я не сержусь на вас за то, что вы в нее заглянули. Но вы заглянули. Вы коснулись его.

Кендалл заплакал. Голова его моталась туда-сюда на голом матрасе, он выкручивал себе руки и ноги, и я слышал, как скрежещет веревка, раздирая его плоть.

Монстролог выхватил у меня лампу и приблизил вплотную к лицу несчастного. Кендалл отшатнулся; его правая рука дернулась, когда он инстинктивно попытался прикрыть глаза.

– Вы чувствительны к свету, не так ли, мистер Кендалл?

Уортроп вернул мне лампу и схватил Кендалла за указательный палец правой руки – все еще не снимая перчаток. Страдалец скорчился от боли, глубоко закусив нижнюю губу, чтобы заглушить рыдание.

– Этой рукой, не правда ли? Вот этой рукой вы коснулись того, что было в коробке и чего человек касаться не должен, – Уортроп покрутил пальцы Кендалла в руке. – Суставы болят ужасно, да? Во всем теле, но в особенности тут. Вы убеждаете себя, что дело в холоде или в типоте, или в них обоих… но нет. Ни в одном из них.

Он сжал в кулаке костяшки пальцев Кендалла и продолжил:

– Немеют, правильно? Онемение пошло с кончиков тех пальцев, которыми вы дотронулись до него, но затем стало распространяться. Вы пытаетесь поверить, что это веревка нарушает кровообращение или что в комнате очень холодно. Нет и нет, – Уортроп выпустил его руку. – Я не могу утверждать с какой-либо степенью уверенности, насколько сильные вам предстоят страдания, мистер Кендалл. Видите ли, насколько я знаю, ваш случай – первый достоверно известный науке.

– Случай, вы говорите? Случай чего?

– Валлийцы называют это «пуидресер». Звездная гниль.

– Гниющие звезды? Это что еще за чертовщина?

– Весьма поэтическое описание субстанции, которая не является ни звездной, ни гнилью, – ответил доктор сухим лекторским, с ума сводящим тоном, который я уже слышал тысячу раз. – На самом деле это часть пищеварительной системы вроде нашей слюны, однако, в отличие от слюны, она чрезвычайно токсична.

– Хорошо! Хорошо, будьте вы прокляты, да, да, я его касался! Залез в эту чертову коробку и потыкал его, и все! Все! Я его не вынимал и не тетешкался с ним – только слегка потрогал, чтобы поглядеть, из чего это сделано! Все!

Уортроп мрачно кивнул; на его лице было выражение искреннего сочувствия.

– Выходит, этого оказалось достаточно, – заключил он.

– Почему вы привязали меня к кровати?

– Я вам уже сказал.

– Зачем вы меня раздели?

– Чтобы осмотреть вас.

– Что это за штука была в коробке?

– Она именуется nidus ex magnificum[10].

– Что она такое?

– Ровно то, чем ее называют.

– Откуда она взялась?

– Загадка, мистер Кендалл, не правда ли? Что вам рассказывал Джон Кернс?

– Ничего.

– Он та еще гадюка, не спорю, но слюна у него вроде бы не ядовитая и даже не слишком липкая. Гнездо свил не он. Не упоминал ли он случайно, где может находиться… создатель?

– Нет. Нет, не упоминал. Я сказал вам… все, что он мне… А, Господи, свет! Свет жжет мне глаза!

– Вот, я накрою лампы. Так лучше?

– Да. Пожалуйста, развяжите меня.

– Если бы я только мог. Принести вам что-нибудь поесть?

– О боже, нет. Нет. Желудок. Болит.

– Мистер Кендалл, я сейчас возьму немного вашей крови. Всего один укол… Хорошо. Уилл Генри, еще флакон, будь добр. А где второй? Неужели потерял? А, вот он… Дышите поглубже, помедленнее, мистер Кендалл. Вколоть вам еще морфину, чтобы вы успокоились?

– Чтоб я успокоился, отвяжите меня от этой чертовой кровати.

– Уилл Генри, не будешь ли ты так добр выключить свет? И закрыть дверь, – доктор снял с ламп покрывала. – Мистер Кендалл, откройте глаза. Вы ясно меня видите?