бы был серьёзный ушиб или повреждение связок, я бы это разглядел. Да и сам Путилин, отмахнувшись, покачал головой. Подошёл к обронённому мечу, валяющемуся на краю помоста и, не наклоняясь, подцепил его носком ноги за середину, подбросил в воздух. Поймав за рукоять, тут же эффектно крутанул им, с гудением рассекая воздух. Повернувшись, поманил меня свободной рукой. В глазах его мелькнул азарт и тщательно контролируемый гнев.
— Ещё! — требовательно скомандовал он, снова бросаясь в атаку.
— Ну, ещё так ещё… — пробормотал я.
Тренировались мы довольно долго, делая иногда перерывы и возобновляя спарринг с новыми силами. Время летело незаметно. На теле моём к концу этого сеанса наливались синевой десятка два гематом, особенно на руках — иногда увернуться не получалось, и приходилось отводить удар тренировочного меча прямо предплечьем. Путилину тоже досталось — порой я, не рассчитав скорость и силу, выбивал у него из рук оружие так, что пальцы потом немели на пару минут. Сами деревяшки тоже не выдерживали — собственно, остановились мы как раз потому, что Охотник переломал об меня все три деревянных меча.
Несмотря на полученный ущерб, оба мы были довольны, как слоны. Кто не занимался единоборствами — вряд ли поймёт этого удовлетворения от работы с достойным спарринг-партнёром. А Путилин, несмотря на уже не юный возраст и недавнее ранение, противником был очень опасным. Будь у него в руках настоящий клинок, мне бы не поздоровилось.
Впрочем, я бы в этом случае тоже дрался совсем по-другому. И, боюсь, тогда у статского советника не было бы ни единого шанса. И он это тоже понимал.
Изрядно уморившись, мы ополоснулись из висящего в углу рукомойника. Путилин выудил из кадки с водой пару тёмных бутылок «Пильзенского», которые предусмотрительно прихватил из дома. Мы присели с ним на краю помоста и, откупорив пиво, сделали по глотку и одновременно с наслаждением выдохнули.
— Как самочувствие? — поинтересовался я, заметив, как он, чуть морщась, растирает правый бицепс.
— Завтра будет понятнее, — усмехнулся он. — Я все эти дни берёг руку, старался не натрудить. Но Лилия Николаевна говорит, что связки уже в порядке, можно понемногу давать нагрузку…
Отхлебнув ещё пива и поставив бутылку на помост, он подошёл к перекладине и, легко запрыгнув на неё, подтянулся раз десять — плавно, сосредоточенно, будто прислушиваясь к своим ощущениям.
— А что по поводу Арамиса? Никаких новостей?
Спрыгнув, он вернулся к помосту и ответил, только сделав ещё один глоток из бутылки:
— Увы. Как сквозь землю провалился. И по поводу чернявой дамочки этой, которую ты описывал — тоже глухо. Хотя вроде бы оба приметные, должны были где-нибудь засветиться…
— Вы вроде бы планировали допросить выживших заговорщиков из «Молота»? Всё ещё не получается договориться с Охранкой?
— Как раз сегодня переговорил с двумя «молотовцами». Но толку нет. Про Арамиса они мало что знают. Говорят, появился в городе недавно, в середине лета. Якобы прибыл из Петербурга. Участвовал в нескольких последних собраниях ячейки, но в каких-то реальных делах замешан не был. Впрочем, реальных дел и не было. Местная ячейка беззубая, полностью под контролем Охранки. А вот как раз Арамис пытался мутить воду.
— А Бэлла?
— С той вообще какие-то странности. Никто про неё ничего не может сказать. Мне дали взглянуть на протоколы допросов остальных членов ячейки. Тоже полный голяк. Не знай я тебя, подумал бы, что эта дамочка тебе примерещилась.
— Если бы… — усмехнулся я. — Ну, а вообще, что думаете? Может, они сбежали из города?
Он вздохнул.
— В нынешней ситуации это было бы даже к лучшему. Но я бы на это не рассчитывал. Этот Арнаутов, похоже, рисковый и очень дерзкий тип. Грач перед смертью намекнул, что он задумал что-то очень масштабное. Возможно, покушение на самого Романова, когда тот прибудет в Томск. Хотя это, конечно, звучит бредово…
— Разве? Мне казалось, для революционеров смерть императора — это чуть ли не главная цель. Неужели не покушались на него раньше?
— Пробовали, конечно. По-моему, раз пять или шесть пытались взорвать. Давно, еще в семидесятых, когда всё это революционное движение только начинало набирать силу. И застрелить пробовали много раз. Один случай, помню, был громкий — специально для покушения какой-то умелец изготовил особую дальнобойную винтовку, стреляющую вот такенными стальными пулями…
Путилин максимально раздвинул большой и указательный пальцы.
— Ещё и синь-камнем откуда-то разжился, и часть пуль была полая, с кристаллами внутри.
— Я так понимаю, взяли его до того, как он успел опробовать оружие в деле?
— Почему же. Застиг императора на открытом пространстве, прямо посреди Сенатской площади. Сам на крышу Адмиралтейства как-то пробрался, так что, пока его обнаружили и скрутили, он успел в Романова всадить всю обойму, что у него была.
— И что же — не пробил?
Охотник усмехнулся и искоса взглянул на меня.
— Ты, Богдан, будто вчера родился. Почему, думаешь, его величество Александра Палыча кличут Неодолимым, Несокрушимым или прочими похожими прозвищами?
— Ну, я слышал, что с помощью своего Дара он покрывается каменным панцирем…
— Да даже без панциря плоть у него уже твёрже камня. Говорят, и весит он пудов двадцать. Под его рост и вес даже кареты и мобили специальные делают — с усиленными рессорами.
— Хотите сказать, он совершенно неуязвим? Так не бывает.
— Может, и так. Но в военных кампаниях он участвовал не раз, и его не раз накрывало шквальным артиллерийским огнём. И — как об стенку горох. В общем, если и есть у Романова уязвимые места — о них ничего не известно. Однако расслабляться рано. Потому что, судя по протоколам допросов, всё же какие-то намёки на большой план имеются. Охранка местная уже который день на ушах стоит. И, кстати, твой старый приятель Орлов тоже в Томске.
— Да, я уже в курсе. Видел его мельком на приёме у Вяземского. Какого чёрта он вообще припёрся?
— Не знаю, не знаю… — задумчиво покачал головой Путилин. — Но с губернатором он, судя по всему, договорился, и действует в одной команде с местным отделением Охранки. Возможно, и часть своих людей сюда подтянул.
— Следы заметает, — проворчал я. — Грач ведь работал на него. Возможно, и Арнаутов тоже.
Путилин тяжело вздохнул. Этот разговор я заводил с ним не впервые — за несколько дней до этого уже подробно рассказывал ему обо всех своих подозрениях насчёт связи Стаи с демидовской Охранкой. Точнее, конкретно с Феликсом Орловым.
— Это слишком серьёзные обвинения, Богдан. И у нас никаких доказательств.
— Есть свидетельство самого Грача. Да и их разговор с Барсеневым я частично подслушал. Похоже, тот тоже был в курсе…
Статский советник в ответ лишь невесело рассмеялся.
— Слова двух упырей. Мало того — мёртвых упырей. Тело одного из которых вообще исчезло без следа. Сам понимаешь — всё это