– Да, конечно, подъезжайте, – с готовностью ответил архиерей. – Я скоро буду дома. Вы когда планируете быть?
– Минут через сорок.
– Хорошо, я как раз буду, – ответил Преосвященный.
Примерно через сорок минут, как и было условлено, Елена нажала на кнопку звонка в архиерейскую квартиру, ту самую, которая находилась в построенном рядом со Свято-Воскресенским храмом «элитном» доме. Спустя примерно минуту послышались скорые шаги, глухо звучавшие из-за массивной, «бронированной», как говорили в те годы, двери. Щелкнул замок…
– Здравствуйте, проходите! – услышала она. – А Владыки еще нет…
На пороге стоял иподиакон Евграфа, Вадим Челышев.
– Ну, я подожду, если можно! – ответила Елена, торопливо заходя с прожаренной летним солнцем улицы в прохладный полумрак прихожей.
– Да-да, конечно, – с торопливой вежливостью ответил Вадим. – Хотите чаю?
* * *
Вадим Челышев был главным и, по сути, единственным иподиаконом Евграфа. По крайней мере, лишь ему было разрешено облачаться в подрясник и орарь – все прочие алтарники имели благословение только на стихарь. Биография его была несколько путанной и поэтому казалась необычной. Ранняя юность, впрочем, не являлась сколько-нибудь примечательной. Окончание школы со средними оценками, неудачная попытка поступления в вуз, армия… Еще в школьные годы Вадим всерьез занимался боксом, и во время срочной службы ему эти навыки очень пригодились. После демобилизации поступил заочно на только что открывшийся и считавшийся престижным юридический факультет мангазейского пединститута, примерно в то же время повышенного в статусе до уровня университета. После второго курса завис в длительном академическом отпуске. К тому времени он был уже женат, однако брак был явно неудачным. Супруга, не без некоторого основания решившая, что сейчас самое время делать деньги, попыталась наладить свой собственный бизнес. Уговорила Вадима занять денег под залог квартиры, прогорела вчистую и лишив себя, мужа и только что родившуюся дочь жилья, начала пить. Очень скоро пьянство перешло в хронический алкоголизм. Челышев развелся с женой, а маленькую дочь, постановлением суда отданную матери, в итоге стала воспитывать бабушка – мама Вадима.
Трудно сказать, пришел бы Вадим в Церковь в какой-то иной ситуации. Некоторый интерес к православию он имел и до того, как его семья претерпела столь сокрушительную катастрофу. Но несомненно, что именно эта катастрофа стала своеобразным катализатором. Он начал регулярно посещать богослужения и помогать при храме, когда его об этом просили. Было это все в последний год епископства Пахомия.
Новый архиерей, Евграф, сразу же обратил внимание на Челышева. Молодой, толковый и исполнительный, и при этом хорошо физически подготовленный (всерьез боксом Челышев уже не занимался, но форму поддерживал), он был идеальной кандидатурой на роль иподиакона, телохранителя и водителя в одном лице. Именно это и было ему предложено буквально через месяц после того, как новый Преосвященный с ним познакомился. Вадим без малейших раздумий согласился.
Почему без раздумий? Во-первых, в тот момент он переживал еще период неофитской ревности и восторга, когда хочется, чтобы церковная служба не кончалась никогда, а любая работа при храме, вплоть до уборки туалета, воспринимается как благословенный дар. Стоит ли говорить, что предложение не чистить туалеты или мыть полы, а прислуживать епископу за богослужением и выполнять его – весьма ответственные – поручения показалось просто счастьем.
Во-вторых, таким образом решались многие его личные проблемы. Образование, работа? Первое теперь казалось не столь важным, что же до второго, то ему предлагалась не просто работа, а служение. Не было жилья, если не считать однокомнатной квартиры матери, но теперь он жил на первом этаже архиерейских апартаментов, что оказалось существенно комфортнее. И ему, и матери, и дочери так было легче.
В-третьих, ему просто нравилось участвовать в церковной службе и постоянно находиться рядом с епископом. Владыка Евграф, кроме всего прочего, был очень интересным собеседником. Общение с ним и со многими мангазейскими интеллигентами из его окружения было и приятным, и полезным – полезным для восполнения пробелов в собственном образовании, которое состояло преимущественно из этих самых пробелов. Одной из представительниц этой интеллигенции была и Елена Андрейко.
И в какой-то миг Вадим почувствовал, что для него она не «одна из» – для него она лучшая и единственная. Конечно, он знал, что она замужем, причем за священником, причем за достойным священником, и он всерьез не мечтал о том, чтобы между ними возникли какие-то отношения помимо приятельских. Он просто радовался каждой возможности оказаться поближе к ней. В какой-то момент он понял, что сейчас, в этот период его жизни, счастье – это когда Лена рядом. Просто рядом.
В иной жизненной ситуации, вероятно, он никогда бы не обратил на нее внимания. Давно уже шагнувшая за тридцать, с двумя детьми, Елена, как и все живые существа, с каждым годом отнюдь не молодела. Но люди устроены так, что свою вторую половину – или временный заменитель оной – они склонны искать в своей социальной среде. Сейчас такой средой был приход кафедрального храма и кружок церковной интеллигенции вокруг епископа Евграфа.
А здесь Лена была единственной и неповторимой. Почтенные преподавательницы педуниверситета старших лет, по понятным причинам, не могли восприниматься как женщины – по крайней мере, как привлекательные женщины. Что же касается небольшого выводка студенток, которых какая-нибудь наставница-преподаватель железной рукой направляла на путь безоговорочного воцерковления, то это было зрелище скорее забавное, чем манящее. Сочетание обтягивающих брюк и полупрозрачных блузок с невнятным словесным потоком о прочитанной «Невидимой брани», наслаивающееся на твердое стремление совместить истовое благочестие с первым успешным (на зависть подругам!) сексуальным опытом… Для Вадима, у которого неофитская горячка потихоньку начинала спадать и который пережил первый сексуальный опыт много ранее, это было уже смешно и неинтересно.
На этом фоне Лена, умная и по-прежнему еще красивая, давно уже пережившая пору раннего воцерковления, свободная (но не развязная) в общении, не могла не казаться идеалом.
Для Вадима она и стала таким идеалом.
И вот он открыл ей дверь, и он предлагает ей чай, и никого другого нет, и времени у них много…
* * *
– Ой, не откажусь! – ответил Елена и широко улыбнулась. Вадим проводил ее на кухню.
Чай был давно выпит, заварен по новой и снова выпит, и снова заварен, и снова, снова, снова… Прошло уже два часа. Владыка Евграф позвонил, сообщил, что он, к сожалению, вынужден задержаться – он находился в офисе Мангазейской ГТРК, где обсуждался вопрос об его знаменитых телепередачах.
Владыка предложил Елене оставить документы или зайти на следующий день, однако она согласилась подождать его час, а если потребуется, то и два. Наверное, если бы ей предложили подождать сутки, она радостно согласилась бы и на это…
Лена, разумеется, знала Вадима и раньше, но до этого их общение ограничивалось редкими фразами и, изредка, понимающими улыбками в каких-то забавных ситуациях. Но теперь он для нее открылся совсем по-другому. В сущности, пустой разговор за чаем, состоящий из пересказа епархиальных анекдотов и обсуждения различных текущих дел, как будто поделил их жизнь на две части – до и после. Лена увидела в Вадиме мужчину – мужчину неглупого, немало уже пережившего и немало пострадавшего, мужчину не только разумного и тактичного, но и сильного. И она почувствовала, что ее к нему влечет все сильнее и что это влечение взаимно.
И когда у дверей раздался скрип тормозов «Волги», на которой Владыку Евграфа наконец-то привезли из МГТРК, они, не сговариваясь, вскочили из-за стола вместе, как вскакивают юные влюбленные, напуганные тем, что их могут застать родители или знакомые. На щеках и у Лены, и у Вадима горел румянец, и они улыбались, глядя в глаза друг другу и ничего не говоря…
Преосвященный Евграф был несколько сконфужен тем, что Елене пришлось ждать его так долго. Он снова предложил ей чай, долго и внимательно расспрашивал о делах воскресной школы, на прощание подарил небольшую икону, а Вадиму велел проводить ее и посадить на такси. Что тот, разумеется, и сделал.
На улицу они вышли молча, и так же молча дошли до ближайшей более-менее оживленной улицы, на которой можно было остановить машину. В конце июня в Мангазейске светло до половины одиннадцатого вечера, и сейчас город, уже опустевший из-за позднего времени, был освещен яркими лучами заходящего солнца. В этой светлой пустоте безлюдных улиц их собственная внезапно прочувствованная близость ощущалась еще острее.
До автобусной остановки они дошли молча. Вадим махнул рукой, останавливая потрепанную «пятерку». Договорившись с водителем, он, наконец, обратился к Лене: