– Не уходи, – Фадееву показалось, что, если она пропадет из виду, его молодость и сила растают с ней вместе, – мы же ни о чем не поговорили!
– Сказали главное, – она улыбнулась, – остальное неважно.
Она длинными пальцами вытащила из кармана его пиджака солидный «Паркер». Руки выдавали ее – по-прежнему тонкие, гибкие, но уже с явно обозначенными морщинами. Глядя на них, Фадеев расстроился.
– Если хочешь, позвони мне. – Она стремительным почерком написала на листочке с эмблемой Baiyok Sky свой телефон и протянула ему.
– Спасибо. – Фадеев принял листок из ее рук. Только цифры. Ни имени, ни подписи, – побудь здесь еще.
– Не могу. – Она снова прижалась к нему и неожиданно поцеловала в губы. Ошарашенный, сбитый с толку – как тот мальчишка, который впервые узнал ее губы двадцать пять лет назад, – Фадеев прикрыл глаза.
А когда открыл их, удивившись тому, что прикосновение так быстро исчезло, Наденьки уже не было рядом. Изумленный, он смотрел вниз: на неугомонный Бангкок. И если бы не листок бумаги с ее телефоном, подумал бы, что Наденька снова, как много раз до этого, ему просто приснилась.
Глава 3
«Я в любви не нуждаюсь. У меня нет на нее времени. Любовь – это слабость, но я мужчина и, случается, хочу женщину». Кирилл прошептал заученную с юности фразу и в который раз удивился тому, как точно Чарльз Стрикленд описал его собственное жизненное кредо. Таким и должен быть человек искусства! И он, Кирилл Николаев, этому образу соответствует.
Тут не о чем даже думать: его влечение к Даше – это банальная физиология. Ненужная страсть, которая будет вмешиваться во все планы и мысли, пока не найдет себе выхода. Он и так уже потерял несколько дней в этом чертовом Таиланде! Мог бы начать работу над новым сценарием, мог бы встретиться с Джереми – отношения с продюсером надо поддерживать. А он просидел все время в отеле, глядя в стену и мечтая о Дарье. Нет, таких бестолковых поездок у него еще не было. Нужно возвращаться в Москву – привычная обстановка поможет выбить из головы эту дурь. Нет у него времени на ерунду! Ни одной свободной минуты!
Николаев подхватил свой пижонский Louis Vuitton и вышел из номера, ненавидя себя за бесхребетность. Как можно было за несколько дней не написать ни строчки?!
В такси Кирилл продолжал отчитывать себя до тех пор, пока машина не встала, упершись в гигантскую толпу, собравшуюся на въезде в аэропорт. Неужели демонстрации оппозиции уже добрались до Утапао?! Если и здесь перекрыли дороги, плакали его планы вернуться в Москву! Он вгляделся в лица людей – нет, это были не тайцы. Терминал обступили туристы, которые прибыли в Утапао, видимо, со всей страны. Николаев присвистнул: даже по самым скромным прикидкам, вокруг аэропорта теснились несколько тысяч человек.
Далась ему эта романтика неба в реалиях! Надо было сразу отказываться от рейса, как только проблемы с вылетом начались. А все Антонов виноват – змей-искуситель. Соблазнил обещанием о себе рассказать, показать жизнь и работу авиаторов изнутри. Для будущего фильма, мол, пригодится. Показал! Экипаж после рейса испарился, а Николаев остался один на один со своими страстями.
Водитель-таец знаками дал понять, что дальше им не проехать. Кирилл чертыхнулся и вылез из автомобиля. Прекрасно! Тащиться пешком, да еще с чемоданом сквозь эту толпу! На кого он будет похож, когда доберется до терминала, если попадет туда вообще?!
Спустя полчаса, с большим трудом пробравшись к зданию, Николаев вошел внутрь. В помещении людей оказалось чуть ли не больше, чем на улице. Багаж свален в общую кучу в углу, пассажиры сидят, а у кого уже нет сил – лежат на голом полу. Кондиционеры давно перестали справляться – воздух кислый и затхлый. Чтобы продвигаться вперед, приходилось ступать чуть ли не по головам людей, застилавших своими телами пол. И никакого просвета.
Кое-как, спотыкаясь на каждом шагу, Кирилл разыскал представителя своей авиакомпании, который вывел его из терминала и проводил в просторный ангар. Только здесь взмокший от жары Николаев вздохнул с облегчением – это было единственное место в аэропорту Утапао, по которому можно было передвигаться, не опасаясь наступить кому-нибудь на руку или на ногу. Пассажиры сюда не добрались.
– Что-то вы рано, – покачал головой представитель, оглядываясь на коллег, таскавших из помещения на улицу железный хлам, – регистрация через два часа будет.
– Я подожду, – сообщил он и тут увидел Дарью; сердце его заколотилось, как дизель, – помогу вам!
Николаев не мог ничего поделать с мальчишеским возбуждением, которое охватило его. Ему хотелось совершать подвиги, рисоваться.
– Уверены? – представитель засомневался. – Жарко и пыль.
– Ничего страшного! – Николаев сиял. – Что надо делать?
Через пару минут после обмена рукопожатиями с Фадеевым и Антоновым он, засучив рукава и покраснев от натуги, уже работал вместе со всеми. Даша наконец заметила его, и теперь они то и дело обменивались многозначительными взглядами. От внимательных глаз Кирилла не ускользнуло то, как с его появлением Морозова расправила плечи и стала пленительно улыбаться. Та-а-ак. Если он и дальше будет обращать внимание на подобные вещи, таскать на улицу этот хлам будет тяжеловато. Николаев поспешил отвести взгляд. Не помогло.
Ну что он нашел в этом хрупком создании, которое притягивает его к себе с упорством магнита?! Внешне она не может сравниться ни с одной из его бывших подруг – актрисами, моделями и просто красавицами, на которых на улице оборачивались все без исключения. Кирилл с удовольствием вспомнил, какой шок испытывали прохожие, когда он выгуливал по центру Москвы своих спутниц. Мало того, что сам узнаваемый персонаж, красавец-мужчина, так еще и девица рядом такая, словно только что с подиума спустилась.
А Дашка? Маленькая, почти незаметная, похожая на подростка. Фигура отсутствует. Только огромные карие глаза выдают огромную силу. Или, может быть, страсть? Словно в ней маяк. И потому взгляд у нее горящий, живой, а не томно-скучающий, как у большинства его бывших подруг.
Николаев не удержался – снова тайком посмотрел на Дашу. Да когда же прекратится эта невозможная пытка, от которой его бросает то в холод, то в жар?! Надо было дожить до тридцати пяти лет, приобрести славу циника и сердцееда, чтобы не уметь в результате справиться с самым банальным в мире наваждением – желанием к женщине. Он дал себе слово больше не смотреть в ее сторону и даже не думать о ней.
Скоро уборка в ангаре была закончена, сотрудники разбрелись по рабочим местам, которые сами же и соорудили из подручных средств – коробок и оргстекла, а Кирилл отошел в сторонку, чтобы им не мешать. Он чувствовал каждую мышцу своего тела, как после тренажерного зала. Зверски хотелось есть. Бутерброды, которыми их накормили бортпроводницы после работы, пропали в организме бесследно. Черт возьми, откуда в нем вдруг такой аппетит? Последние полгода из-за навалившейся депрессии на почве неудач со сценарием, ему вообще не хотелось есть. С трудом, иногда с чувством отвращения, заставлял он себя сесть за стол. А сегодня, наверное, перетрудился. Или, может, это назойливое влечение к Морозовой разбудило все желания сразу.