Читать интересную книгу Оборотни - Стивен Джонс

Спор внизу становился все яростнее. Боллард приоткрыл дверь. Он услышал голос Саклинга. В любезном тоне, которым тот увещевал своего собеседника, чувствовалась угроза.

— Все кончено, — говорил Саклинг, — или вы перестали понимать по-английски? — Криппс хотел что-то сказать, но Саклинг оборвал его. — В общем, так: или вы уйдете отсюда по доброй воле, как подобает джентльмену, или Гидеон и Шеппард выставят вас силой. Что вы предпочитаете?

— Послушайте, что происходит? — резко спросил Криппс. — Вы же никто, Саклинг. Вы шут гороховый.

— Я был им вчера, — ответил тот. — С тех пор кое-что изменилось. У каждого бывает его день, верно? Вы знаете это лучше любого из нас. На вашем месте я прихватил бы плащ. На улице дождь.

Последовало недолгое молчание, затем Криппс сказал:

— Хорошо. Я уйду.

— Вот и молодец, — сладким голосом сказал Саклинг. — Гидеон, проверь, что там наверху.

— В доме никого нет, — сказал Криппс.

— Верю, — сказал Саклинг. — Гидеон, проверь.

Боллард услышал шаги, и вдруг в холле поднялся шум.

Криппс то ли бросился на Саклинга, то ли попытался сбежать. Саклинг вскрикнул; послышался шум борьбы. И вдруг — одиночный выстрел.

Криппс закричал, затем раздался звук упавшего тела.

И вслед за этим — полный ярости голос Саклинга:

— Глупо! — сказал он. — Глупо.

Криппс что-то простонал, что именно, Боллард не уловил. Вероятно, он попросил, чтобы его никуда не отсылали, поскольку Саклинг ответил:

— Нет. Вы уедете в Лондон. Шеппард, перевяжи его. Гидеон — наверх!

Боллард попятился, когда услышал на лестнице шаги Гидеона. Он чувствовал себя вялым. Из этой ловушки нет выхода. Его загонят в угол и уничтожат. Он зверь, заплутавший бешеный пес. Он убил бы Саклинга, будь у него силы. А что потом? В мире полно таких, как Саклинг, людей, которые, затаившись, тихо ждут своего часа, чтобы потом вынести на свет божий всю свою мерзкую суть; подлые, тихие, скрытные люди. И вдруг в Болларде словно пробудился зверь; он внезапно вспомнил о парке, и тумане, и об улыбке на лице Мироненко, он почувствовал то, чего не испытывал никогда, — тоску по жизни в облике чудовища.

Гидеон уже поднялся по лестнице. Чтобы хоть как-то задержать неизбежное, Боллард заскочил обратно в комнату и открыл первую попавшуюся дверь. Это была ванная. На двери была защелка, и Боллард опустил ее.

Комнату наполнил шум льющейся из крана воды. В водосточной трубе не хватало одной секции, поэтому поток дождевой воды с шумом бил о подоконник. От этого звука, а еще от холода, царившего в ванной, в памяти Болларда вновь всплыли ночные видения. Он вспомнил кровь и боль; вспомнил душ — вода хлестала по его голове, снимая адскую боль. И вместе с этими воспоминаниями всплыли слова, которые он произнес, сам того не сознавая: «Я не верю».

Его услышали.

— Здесь кто-то есть! — крикнул Гидеон. В дверь ванной постучали. — Откройте!

Боллард слышал его совершенно отчетливо, но не ответил. Горло горело, в голове нарастал рев двигателей. Чувствуя, как его охватывает отчаяние, Боллард прислонился спиной к двери.

В две секунды Саклинг взлетел по лестнице.

— Кто там? — крикнул он. — Отвечайте! Кто там?

Не получив ответа, Саклинг приказал привести Криппса. Из-за двери доносилась возня.

— Последний раз предупреждаю… — сказал Саклинг.

Что-то страшно давило на череп. Кажется, на этот раз он не выдержит; глаза болели так, словно вот-вот выскочат из орбит. Боллард заметил в зеркале чье-то отражение — на него глядело некое существо со сверкающими глазами, и тогда он снова произнес те же слова: «Я не верю», но на этот раз его горящее горло едва справилось с ними.

— Это же Боллард, — сказал Саклинг. В его голосе слышалось ликование. — Бог мой, мы поймали Болларда. Вот уж действительно повезло!

«Нет, — подумал человек в зеркале, — Здесь такого нет. Такого человека вообще нет, ибо разве имя не есть первый акт веры, первая доска ящика, в котором ты хоронишь свою свободу?» У твари, в которую он превращался, больше не будет имени; не будет ящика, в который ее посадят, не будет похорон. Больше — никогда.

На какое-то мгновение ванная исчезла, и он оказался у могилы, которую они заставили его выкопать; на дне могилы плясал ящик, который не желал, чтобы его закапывали. Боллард слышал, как трещат доски — или то был звук выламываемой двери?

Крышка ящика отскочила. На головы участников похоронной процессии посыпался град ногтей. Шум в голове внезапно стих, словно иссяк, и вместе с ним исчез и бред. Боллард стоял в ванной, лицом к открытой двери. Мужчины, которые смотрели на него, походили на слабоумных. Вытянувшиеся лица, отвисшие челюсти, вытаращенные глаза. Они увидели его морду, его шерсть, его золотистые глаза и желтые клыки. Ужас людей привел его в восторг.

— Убей его! — крикнул Саклинг, выталкивая вперед Гидеона. Тот уже достал из кармана пистолет и навел его на Болларда, но нажать на спусковой крючок не успел. Зверь схватил его руку зубами, почувствовав в пасти вкус плоти и стали. Гидеон завопил не своим голосом и кубарем покатился по лестнице под отчаянные вопли Саклинга.

Когда зверь поднес к носу свою окровавленную ладонь, чтобы ощутить запах крови, мелькнула вспышка, и что-то ударило его в плечо. Выстрелить второй раз Шеппард уже не успел, ибо зверь бросился на него. Забыв о пистолете, Шеппард попытался бежать, но зверь одним ударом лапы раскроил ему череп. Стрелок повалился на пол; узкое помещение сразу наполнилось его запахом. Забыв об остальных врагах, зверь бросился на свою добычу и начал ее пожирать.

Кто-то произнес: «Боллард».

Зверь быстро, словно устриц, не прожевывая, проглотил глаза мертвеца.

И снова послышалось: «Боллард». Зверь не хотел отрываться от еды, но тут до него донеслись чьи-то всхлипывания. Зверь умер для самого себя, но не для чужого горя. Выронив из лап мясо, он взглянул вниз.

У человека, который плакал, слезы лились только из одного глаза; второй смотрел и не двигался. Но в здоровом глазе читалась настоящая, тяжелая боль. Зверь знал: это отчаяние. Такое страдание было хорошо ему знакомо, он сам испытывал страдания, пока их полностью не стерла эта приятная трансформация. Плачущий человек находился в руках другого человека, который прижимал к его виску дуло пистолета.

— Еще один шаг — и я стреляю, — сказал тот, другой человек. — Я прострелю ему голову. Ты меня понимаешь?

Зверь вытер лапой рот.

— Скажи ему, Криппс! Это же твое отродье. Сделай так, чтобы он меня понял.

Одноглазый человек попытался заговорить, но не смог. Из его раны на животе сочилась кровь.

— Ну зачем вам обоим погибать? — сказал человек с пистолетом. — Его голос зверю не понравился — пронзительный и лживый. — Лондону вы нужны живыми. Да говорите же, Криппс! Скажите, что я не причиню ему вреда.

Плачущий человек кивнул.

— Скажи, Боллард, — сказал он, — что ты чувствуешь?

Зверь не очень понял, о чем его спрашивают.

— Пожалуйста, скажи мне. Меня мучит любопытство…

— Да черт бы тебя… — сказал Саклинг, вжимая пистолет в тело Криппса. — Прекратите, мы не в научном обществе.

— Тебе хорошо? — спросил Криппс, не обращая внимания ни на пистолет, ни на человека.

— Заткнись!

— Ответь мне, Боллард. Что ты чувствуешь?

Глядя в отчаянные глаза Криппса, зверь понемногу начал понимать, что ему говорят; слова человека сложились вместе, как кусочки мозаики. «Тебе хорошо?» — спрашивал человек.

Боллард услышал, как из его горла вырвался смех, затем, с трудом складывая звуки в слова, он заговорил.

— Да, — сказал он плачущему человеку. — Да, хорошо.

Едва он закончил фразу, как Криппс мертвой хваткой вцепился в руку Саклинга. Чего он хотел — сбежать или покончить с собой, — этого уже не узнает никто. Сработал курок, пуля прошибла голову Криппса, и отчаянный крик разнесся по комнате. Оттолкнув от себя тело, Саклинг снова взвел курок, но зверь был уже рядом.

Будь он человеком, Боллард, наверное, заставил бы Саклинга помучиться, но зверь не был столь порочен. Инстинкт подсказывал ему, что врага нужно уничтожить как можно скорее. Дело завершили два точных укуса. Когда с человеком было покончено, Боллард подошел к Криппсу. Его стеклянный глаз остался цел. Он, не мигая, смотрел в одну точку, полностью игнорируя бойню, происходившую в доме. Вынув этот глаз из пробитой пулей головы, Боллард положил его в карман; затем вышел под дождь.

Спустились сумерки. Он не знал, в какой район Берлина его притащили, но у него было внутреннее чутье, свободное от доводов рассудка, и оно вывело его по темным закоулкам к окраине города, прямо к развалинам какого-то здания. Никто не знал, что здесь когда-то было (аббатство? оперный театр?), но по случайному стечению обстоятельств здание осталось почти целым, в то время как все остальные строения в радиусе нескольких сотен ярдов были стерты с лица земли. Пробираясь среди куч мусора, уже заросших сорняками, он внезапно ощутил знакомый запах — запах своего племени. Их было много, собравшихся в руинах. Одни сидели, привалившись спиной к стене, и курили, передавая друг другу сигарету; другие окончательно превратились в волков и шныряли поодаль, словно призраки, сверкая желтыми глазами; третьих можно было считать почти что людьми — если бы не их следы.