Читать интересную книгу Теория литературы. Проблемы и результаты - Сергей Зенкин

Подробнее. Понятие идеологии возникло в конце XVIII века у французских философов позднего Просвещения, определявших ее как обобщенную логическую дисциплину о способах формирования и сочленения идей в человеческом мышлении (Антуан Дестют де Траси, «Элементы идеологии», 1801–1815). Но скоро в повседневном употреблении тем же словом стали обозначать совсем иное: искаженную, часто просто лживую концепцию жизни, которую мы слепо принимаем сами, зато замечаем и критикуем у других. Французскому социологу Раймону Арону принадлежит остроумное определение: «идеология – это идеи моего противника»[33], то есть у «меня» – настоящая истина, а у «него» – идеология. В сходном, но диалектически углубленном смысле это понятие было определено Карлом Марксом («Немецкая идеология», 1845) – как ложное сознание, обусловленное реальными интересами социальной группы. Для людей этой группы усомниться в своей идеологии значило бы признать неоправданность своего социального существования (например, власти, богатства). Поэтому в идеологию можно и даже нужно искренне верить, это одновременно и «истина», и «ложное сознание».

Здесь точка соприкосновения и конфликта между идеологией и теорией литературы. Идеология – грозная соперница науки о литературе и одновременно один из ее объектов. Теоретики, занимаясь интерпретацией текстов, подобно всем людям испытывают давление бытующих в обществе идеологических представлений, а потому и сама их теория может стать предметом идеологической критики. Некоторые теоретики вообще подчеркивают не столько конструктивные, позитивные задачи своей науки, сколько ее критическую, негативную функцию. Антуан Компаньон пишет, что по отношению к литературе и к массовым представлениям о ней современная теория является не учителем, не слугой, даже не нейтральным соседом, но «неугомонным оппонентом»[34]. Подобно филологии в ее героическую эпоху XIX века, современная теория – это этически и социально необходимое предприятие, но теперь она не столько закладывает, сколько расшатывает, релятивизирует основы традиции; ею обеспечивается то оппонирование, которое требуется литературе и культуре для плодотворного развития. В отличие от поэтики, она «иронична», то есть не просто нейтрально описывает, но и полемически деконструирует, «развинчивает» литературные структуры, разлагает их на элементы и показывает их относительный, социальный, идеологически односторонний характер.

В конечном счете правильно будет рассматривать теорию литературы (по крайней мере в ее новейшей радикальной версии) не как статичную, раз и навсегда определенную клетку во вневременной таблице, в классификационной схеме наук или дискурсов о литературе, а скорее как уникальное историческое движение, возникшее в XX веке и достигшее своего высшего подъема в 1960–1970-е годы, в эпоху расцвета европейского структурализма. Ее судьба драматична: к ней недоверчиво относятся многие институты и традиции академической науки – что и естественно, так как она занимается критикой выражаемых ими идеологических предрассудков, – но она и внутри себя ощущает неустойчивость собственного статуса, все время готова выйти из строго научной сферы в общественно-политическую или же обратно в литературную. Не случайно ряд знаменитых теоретиков литературы одновременно были или в дальнейшем стали видными писателями: Виктор Шкловский, Юрий Тынянов, Ролан Барт. По выражению последнего, теория закономерно развивается по пути «от науки к литературе»[35].

Возвращаясь к проблеме картографирования дискурсов о литературе, приходится признать, что в их классификацию неизбежно вторгается фактор истории, временного развития, причем самые содержательные, самые плодотворные моменты этого развития – именно те, когда статичная классификация реорганизуется, приходит в движение. Ее элементы находятся не в нейтральном отношении системного подчинения, они конфликтуют между собой, подготавливая историческую трансформацию всей системы. Дисциплинарная карта дискурсов о литературе – это карта, развивающаяся во времени, и изображенные на ней границы изменчивы, постоянно пересматриваются под действием как необходимо-концептуальных, так и случайно-исторических факторов.

Конец ознакомительного фрагмента.

Сноски

1

Опыт его краткого изложения был в свое время предпринят нами в книжке: Зенкин С. Н. Введение в литературоведение (Теория литературы). М., Институт европейских культур; Изд-во РГГУ, 2000.

2

См.: Кант И. Критика чистого разума [1781] // Кант И. Сочинения. Т. 3. М., Мысль, 1964. С. 98–99.

3

Из него вытекают и некоторые особенности оформления. Например, в отличие от распространенной практики написания учебных пособий, главы книги не заканчиваются вопросами или заданиями, позволяющими «закреплять пройденное»: такие дидактические приемы были бы неуместны в работе, рассчитанной на опытного читателя-профессионала.

4

Аверинцев С. С. Литературные теории в составе средневекового типа культуры [1986] // Аверинцев С. С. Риторика и истоки европейской литературной традиции. М., Языки русской культуры, 1996. С. 234.

5

См.: Eagleton T. Literary Theory: An Introduction. Oxford, Blackwell, 1983, 1996.

6

Компаньон А. Демон теории: Литература и здравый смысл. М., Изд-во им. Сабашниковых, 2001 [1998].

7

В тексте учебного пособия мы избегаем цитировать свои собственные работы. Вот лишь одна общая ссылка на книгу, где многие теоретические проблемы рассматриваются подробнее, чем здесь: Зенкин С. Н. Работы о теории. М., Новое литературное обозрение, 2012.

8

Русское слово «литературоведение» – перевод немецкого термина Literaturwissenschaft, исторически обросший нежелательными, не совсем научными ассоциациями. В массовом словоупотреблении «литературоведение» связывается главным образом с составлением писательских биографий (нередко популярно-сенсационных).

9

См.: Старобинский Ж. Поэзия и знание: История литературы и культуры. Т. 1. М., Языки славянской культуры, 2002. С. 23–30. Первая версия статьи «Отношение критики» опубликована еще в 1967 году; здесь излагается новая ее часть, добавленная для переиздания 2001 года.

10

Следует все время иметь в виду эту неравнозначность сходных по виду терминов: русское слово «критика» значит не совсем то же самое, что французское critique, а русское «филология» – не совсем то же самое, что французское philologie; слово textologie тоже употребляется по-французски, но в смысле «анализа текста» (обычно не исторического, а структурно-функционального). Аналогичная ситуация с другими языками.

11

Гумбольдт В. фон. Избранные труды по языкознанию. М., Прогресс, 1984. С. 100. Перевод В. В. Бибихина.

12

Там же. С. 71. Перевод В. А. Звегинцева.

13

Sсhereг W. Poetik. Berlin, 1888. // Цит. по: Веселовский А. Н. Неизданная глава из «Исторической поэтики» // Русская литература. 1959. № 2. С. 184.

14

См. полемику вокруг его первой философской работы в издании: Ницше Ф. Рождение трагедии. М., Ad Marginem, 2001 [1872].

15

Волошинов В. Н. Марксизм и философия языка (1929) // Волошинов В. Н. Философия и социология гуманитарных наук. СПб., Аста-Пресс, 1995. С. 286.

16

Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология // Избранные соч.: В 9 т. Т. 2. М., Политиздат, 1985. С. 20.

17

Эткинд А. Новый историзм, русская версия // Новое литературное обозрение. № 47. 2001. С. 12. «Новый историзм», о котором идет речь в цитируемой статье, – это современная попытка заключить новый, методологически обдуманный дисциплинарный альянс между историей и филологией, основанный на общем интересе к тексту и его устройству.

18

О средневековой риторике см.: Проблемы литературной теории в Византии и латинском средневековье / Отв. редактор М. Л. Гаспаров. М., Наука, 1986. Большинство текстов этого сборника принадлежит Сергею Аверинцеву и Михаилу Гаспарову.

19

См. обширный свод данных: Европейская поэтика от античности до эпохи Просвещения: Энциклопедический путеводитель. М., Intrada, 2010.

20

Blanchot M. Qu’ en est-il de la critique? // Blanchot M. Lautréamont et Sade. Paris, UGE, 1967. P. 11. Русский перевод: Независимая газета. 1992. 25 ноября. № 227. С. 7.