меня по макушке.
— Так время не ждёт. Ба, посмотри в телевизор. Как всё меняется, сколько всего напридумывали, настроили. Так и вовсе побоку пролететь можно.
— Тебе-то куда торопиться?
— Мне то можно и погодить, а вот папке с Женей уже никак нельзя. Да и мамке бы поучится надо бы, пока молодая.
— Так пошто бабе ученость? Я так вот обошлась.
— Время другое, раньше то все не так было, да и не дело с цементом и красками и тяжело, и вредно это.
— Ишь, забота, меня уже обнимают и целуют.
Аж на слезу прошибло, это сколько лет прошло и снова. А и хорошо, что снова и все живы и всё хорошо.
1965 Зима
Зима, сугробы пушистые, выше меня. Мы уже не в бараке живем, в одном коридоре, но опричь от бабушек, а в «отдельной» квартире. Домик разделен пополам и еще пополам. Но это я уже потом узнал на следующее лето, а зимой в сугробах мне еще не видать и окна все Мороз раскрасил уже давно. Праздники прошли, посты закончились. «Мороз и солнце» — куда уж ярче высказать.
Снаряженного шибко по — зимнему меня выставляют за порог. Снег искрит, хрустит под валенками. Иду на непонятные звуки. Не заблудиться — тоннели тропинки, как метро проложены. Заборчик, калитка приоткрыта. Из сарайки шум топоток какой-то. Это я только потом, по весне разглядел что там куры и утки и петух еще зловредный. Выходит отец в руках что то белое с красными растопырками. Чурочка у забора стоит, топорик к ней прислонен. На ресницах иней пока проморгался, глаза прочистил, только слышу «гык, гы гыы, гык, хрясь». Шлепнулась утка безголовая в снег, крыльями хлопает, на ноги встает и бежит прямо на меня. Кровь хлещет, а шубейка новая никак нельзя испачкаться. Подхватываюсь и со всех ног к дому к маме. А тропка одна, утка за мной как по рельсам несется не свернуть. «Мама!» Взлетаю высоко, высоко. У мамы на руках никакие напасти не страшны. Меня потом сосед — детский врач на пенсии по кличке "Пилюлькин" всегда дразнил. Чуть что "Мама я запачкался". Я вот некоторые вещи вообще не переношу, а большинство людей их даже не замечает, считает обыденной рутиной. И наоборот тоже, то что мне просто и понятно многих пугает до усрачки. Жизнь то у всех разная и опыт, сын ошибок трудных по-всякому копится. Я стараюсь ничего мимо глаз и ушей не пропустить, всяко лыко в строку ввязать. Но тихарюсь пока. Чтение, письмо даже от себя скрывать стараюсь. Говорить тоже пока пытаюсь поменьше. Ну спрашиваю, но покороче и то что никого не удивляет.
Жалею, что многого не замечал и не понимал. Толи считал неважным, а может просто ленился или увлекался какими-то игрушками. Кабы знать, что к чему приводит. Сейчас знаю, как вот только применить эти знания. И ждать нельзя, как теперь модно выражаться, "от слова совсем". Это в 2018 модно, а не в 1965 м.
Там меня многое раздражало, тупостью и недальновидностью. Ну неужели так трудно сопоставить факты, проанализировать, сложить 2 и 3. Школьная арифметика. А уж причину и следствие попутать, это правило.
Наверное, потому что кухонные политики закончились, а диванные эксперты они пожиже будут не могут до государственного уровня воспарить. Порой так и хочется спросить у этих теле-личностей, Вы сами такие умные или вам подсказал кто? И хочется подсказать, вот только кому и что? Шанс вроде есть. А есть ли смысл?
Попаданцы многие извращались, то Машерова двинут, то Романова. То Брежнева прибьют, то на пенсию отправят, а в результате? Недостаточно информации и выводы неправильные. А где её ту инфу возьмёшь? Особо как мне сейчас. И очевидцы так напоют, мама не горюй. Опять же, а вдруг это параллель? И Ильич тут пошустрее в политике?
А он тут генсек, я уже видел в телевизоре. Вот только всё ли тут как в моем прошлом — будущем? До того ещё дожить надо. А мне конкретному ребенку оно надь? Тешить себя надеждой что все будет в шоколаде, тот ещё маразм. А мне это по возрасту не положено. Далеко до маразма, даже физиологически.
1966 осень
Погода подкачала. Меня подкинули дядьке.
— Задаром и прыщь не скочит, — втираю дядьке
— От мамки наслушался? — допытывается Женя.
— Не бабЛюба разъяснила.
— У неё не забалуешь, — потирает загривок мой собеседник, — строга.
— Мне можно, — улыбаюсь.
— Да ты хорошо устроился, внук — знатная должность.
— Намекаешь на использование служебных полномочий?
— Как ты сказал? Повторить сможешь? Я запишу. — Хватается за блокнот Женька.
— Только не говори, что это я, скажи, что в газете вычитал. Это я от отца нечаянно слышал, он потом ещё матерился. Наверно это тоже ругательное?
— Ну ты и жук, племяш. Не, не ругательство, газетное выражение, точно.
— Ты мне Жень лучше чертеж про радио покажи с этим с транзистором.
— А я тебе нарисую.
Сопим оба. Женька старается, вспоминает, я под руку лезу, пытаясь рассмотреть. Ну такого счастья я ему пару томов нарисую.
— А «тр» это три да?
— Ну почти, — вздыхает Женя, добивая последние штрихи.
— Вот этот, кружочком и три черточки из него? — тычу пальцем в листок
— Он, а ты догада.
— Не не похож, а вот этот похож, — тащу резистор из коробки.
— Опять угадал, сопротивление это, резистор по-научному.
— Вон сколько знаешь, а института испугался, — нагнетаю потихоньку.
— Опять умничаешь, малышня? Говорю же осознаю, что не готов.
— Громоотвод взял? — подначиваю родича.
— Как, снова заливается дядька. Самоотвод это называется. А что ты сказал, правильнее молниеотводом называть. Он молнию ловит и в землю сводит.
Головастый у меня дядька и за словом в карман не лезет, на лету схватывает. Будем стараться.
— Жень, а у тебя маленькая тетрадка есть? Ты будешь рассказывать, а я нарисую как понял.
— На вот блокнот и карандаш.
— Про сопротивление расскажи, оно ведь не просто так, не мешается, тоже полезное?
— Давай тогда с Азов начинать. Ток идет только если цепь замкнутая.
Рисую тропинку огороженную, а по ней овечки — облачка бредут. А калитка закрыта и им не пройти на поле. Но этого мало, источник тока должен быть, и напряжения должно хватить чтобы ток в круг добежал. Пририсовываю загон, где овечек много и все гулять хотят.
А когда цепь замкнется, овечки и побегут, добавляет учитель.
Вместе рисуем другую картинку.
— Занятно и понятно, да? — радуюсь совместной работе.
— А теперь главный электрический закон. Закон Ома. Сила