Мило застал его за тем, как он рисовал на бумаге целый ряд языческих символов. После этого мейстер Гиндавель пояснил ему, что очень важно заняться богами минувших дней, чтобы осознать ложность их интерпретаций существующего порядка вещей. Это было еще одним противоречием, ибо он говорил о богах, а не о миражах и фанатизме, как обычно.
— Пойдем же, Мило. Не топчись на месте, мы торопимся.
— Я уже готов, мейстер, — ответил Мило. — Уже почти целую вечность, — пробормотал он себе под нос, так, чтобы не услышал Гиндавель.
Пригнувшись, Мило перебежал через рыночную площадь вслед за своим наставником. Дождь хлестал ему в лицо, а грязь под ногами после каждого шага обливала пальцы. Казалось, ливень только и ждал момента, когда они выйдут из дома, чтобы наброситься на них. Сильные порывы ветра трепали плащи полуросликов, закручивали в водовороты лужи под их торопливыми шагами. Мейстер и его адепт торопливо укрылись от непогоды в зале заседаний городского совета. Так называемая ратуша представляла собой не что иное, как пристройку к дому бургомистра Лютикса. После долгих препираний госпожа Лютикс согласилась отказаться от части сада, чтобы дать возможность построить официальное помещение, где смогут заседать члены совета.
Мило и Гиндавель вошли в комнату первыми. Как и договаривались, Мило встал у входа, в то время как Гиндавель занял место в конце большого овального стола. На лоб старику упало несколько мокрых прядей, придавая ему залихватский вид. Обычно такой добродушный на вид мужчина с добрыми глазами вдруг превратился в тень самого себя. Черты его лица омрачились и застыли. Глаза смотрели пристально, во всем теле чувствовалось напряжение, однако, несмотря на все это, он оставался мейстером Гиндавелем.
Мило услышал, как ветер распахнул дверь в прихожую, затем вошли несколько человек и закрыли за собой дверь. Затопали по полу ноги, пытаясь освободиться от влаги и грязи, кто-то стряхнул свой плащ под дружное возмущение остальных.
Мило как завороженный смотрел на дверь.
— После вас, почтенная, — услышал он приторно-слащавые слова бургомистра Лютикса.
В зал вошла Ванилия Зеленолист, не удостоив молодого адепта ни единым взглядом. Ее духи с сильным цветочным ароматом опережали ее, так же как и неуютное ощущение от ее присутствия.
— Надеюсь, это важно, Гиндавель, иначе я призову тебя к ответу за отсутствие товарооборота в моем магазине, — ядовито прошипела она.
Мило понятия не имел, о каком таком товарообороте она говорит. Госпожа Зеленолист торговала тканями. Вообще-то она была девицей, однако после определенного возраста вежливость требовала того, чтобы обращаться к ней так, словно она была замужем или, по крайней мере, вдовой.
При этом второй вариант, на взгляд Мило, был гораздо правдоподобнее, поскольку если бы у нее был муж, который оказался бы в достаточной степени мазохистом, чтобы жениться на ней, он наверняка был бы убит наповал ее шармом — в прямом смысле этого слова. Даже ее восьмеро братьев сторонились ее как чумы, и никто в деревне их не винил. Ванилия Зеленолист была дамой лет пятидесяти, с плохой и, кроме того, ужасно нелепой стрижкой. Одежда, которую она носила, обтягивала ее полноватую фигуру и, казалось, просто состояла из беспорядочно смешанного ассортимента ее магазина. И, чтобы подчеркнуть свою и без того броскую внешность, она никогда не экономила на румянах, помаде и духах. Однако по-настоящему тяжело было выносить ее не из-за ее внешности, а из-за ее постоянных желчных придирок. Она унаследовала от отца лавку и приличную сумму золотом и теперь занималась тем, что разрушала дело всей его жизни своей некомпетентностью и неприветливостью.
— Судя по всему, остальные считают себя слишком важными персонами, чтобы ходить под дождем, — усмехнулась она, глядя в окно. — Стоят под козырьком «Дубовой кружки», как потоптанные куры.
Вошел бургомистр Лютикс. Он подал Мило руку, однако при этом с интересом глянул в окно и мимоходом пробормотал:
— Это говорит чистой воды зависть. Ну что, мальчик мой, как дела?
Лютикс не стал дожидаться ответа, да Мило и не был склонен отвечать тому, кто смотрит словно сквозь него. Согнувшись, поглядывая на запотевшие окна, бургомистр пробрался на свое место. И только усевшись, поздоровался с Гиндавелем, кивнув мейстеру с чрезвычайно важным видом.
— Чего еще можно ожидать от мужчин Дуболистья, — продолжала насмехаться госпожа Зеленолист. — Сначала они напиваются, чтобы набраться храбрости, и хвастаются своими героическими поступками, будущими и прошлыми, а потом не могут и носу высунуть, потому что на улице идет дождь.
— Мне очень неприятно слышать такие слова из твоих уст, — признался Лютикс. — Я ведь тоже мужчина.
Ванилия Зеленолист удивленно воззрилась на бургомистра, пристально вгляделась в его лицо.
— Смелое утверждение, — простонала она, закатила глаза и выдавила из себя сочувственную улыбку.
И словно в насмешку над ее словами, Мило увидел через запотевшее стекло, как двое мужчин перебегают улицу под потоками хлещущего с неба дождя. В том, как они передвигались по городу, всегда было что-то забавное, но это было ничто по сравнению с представшей его взгляду игрой в данный момент. Те двое мужчин подтянули штанины до самого паха. И, пригибаясь и пританцовывая, они бежали по мокрой уличной мостовой и грязной дороге к залу заседаний. Ветер трепал одежду и так спутывал ткани, что понять, кто под ними скрывается, было совершенно невозможно.
Громко отплевываясь и фыркая, оба вновь прибывших вошли в зал заседаний. Джеролл Лютикс, брат-близнец бургомистра и хозяин «Дубовой кружки», был похож на своего брата, как две капли воды. Обоим было около шестидесяти. Седые волосы могли бы придать им что-то вроде выражения достоинства и мудрости, если бы они не были такими всклокоченными и не торчали так во все стороны. Кожа была слегка жирноватой, а рукопожатие влажным. Но самым бесспорным признаком всех Лютиксов, украшавших галерею здания ратуши, был их огромный нос картошкой.
Вслед за Джероллом в комнату ввалился Тильмо Лыкогорд. Этот человек попал в городской совет исключительно благодаря своим деньгам и влиянию. Никто толком не знал, откуда у него взялось состояние и откуда он вообще взялся, когда десять лет назад он купил себе дом в Дуболистье. Ясно было только две вещи: лучшие годы были у него уже позади, и раньше он был гораздо стройнее. Тильмо был из тех полуросликов, по виду которых можно было смело сказать, что нажитое состояние и влияние раздуло им не только эго, но и живот. Если присмотреться повнимательнее, еще можно было разглядеть его когда-то худощавые черты лица.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});