А что для меня было главным? - тщетно спрашивал себя узник. - Каковы мои убеждения?
Еще он видел, как друг прямо на улице избивал свою бабушку. Это был зверский спектакль! Стоял чудесный погожий день, и пацифистская бляха на куртке внука ярко блестела, отражая солнечный свет. Веселый зайчик, испускаемый бляхой, постоянно попадал мальчику в глаза, слепил, мешал смотреть, однако в целом происходящее было более чем ясно. А когда кулаки у миролюбца устали, и началась разминка ног, когда назойливое мельтешение нагрудного знака не могло уже скрывать жесточайших подробностей, мальчик зажмурился. И видение растаяло. Осталось лишь слово - "Правда".
А я... - он с ужасом рылся в памяти. - Неужели я тоже "пацифист"?
Еда, которую находил узник каждое утро, давно перестала его интересовать - точно так же, как загадки Кельи или непрерывная смена дней. Он, конечно, съедал ее, но вкусовые достоинства не вызывали больше эмоционального подъема. Вообще, с едой происходили забавные метаморфозы. Сначала узник почти шиковал, питался, можно сказать, по высшему разряду только деликатесами, но как-то незаметно рацион посуровел, а в конце концов стал и вовсе аскетичным. Теперь узник завтракал, обедал и ужинал хлебом с маслом и был вполне доволен. Вполне.
Он открывал Книгу. Ежечасно. Он только тем и занимался, что открывал ее - страница за страницей - вся его жизнь в Келье состояла из этого простого действия. Он обретал постепенно способность чувствовать собранные в Книге истины, ему нравилась их неизведанная раньше сладость. Он убеждался, видел собственными глазами, что нет более универсального руководства к жизни, чем банальные прописные истины. И тот, кто утверждает, будто всосал их с молоком матери, кто отмахивается от них слабенькими руками, тот неправ, неправ, неправ!
Время хаоса взорвало эту идиллию. На куски разодрало жалкое подобие покоя. Жуткое время! Переживший его достоин слов Кельи - да, достоин.
А было так: пришло видение. На центральной улице города, прямо возле несуществующего окна стоял человек - падший друг мальчика - он размахивал руками, строил рожи и беспрерывно повторял одну фразу: "Магнитофон купили, пора подумать о душе". Шуточка была смутно знакома, мальчик знал ее когда-то, но когда - забыл, разумеется. Это продолжалось вечность. Мальчик стоял неподвижно, смотрел на безобразные кривляния друга, с недоумением слушал дурацкую остроту. И, наконец, догадался, что тот обращается к нему, именно к нему! Просто-напросто издевается! Тогда его обуял гнев. Он подскочил к окну и рванул на себя раму, желая попросить этого клоуна убраться домой к бабушке. Рама распахнулась. Удар лбом о стену был хорош!
Так настало время хаоса.
Воспоминания вернулись внезапно, все разом, обрушились невообразимой лавиной, и, не в силах сдержать их напор, мальчик лег на пол, прижавшись щекой к ножке стола. Он вспомнил себя прежнего. Он обо всем вспомнил.
Как познал в школе физическую сущность "КПД": купил - продай дороже.
Как сбывал, учась в институте, пластинки сокурсникам.
Как записывал за деньги кассеты.
Как толкал на черном рынке книги, доставаемые подружками из магазинов.
Жизненный путь его оказался проложен по типовой схеме, выверенной на примере многочисленных знакомых. Этот путь состоял всего из двух поворотов. Первый - мальчик бросил учебу. Второй - стал деловым. Имелись, правда, и зигзаги. Например, он избежал призыва в армию, не слишком долго выбирая между симуляцией психического расстройства и покупкой фиктивных свидетельств о браке и о рождении двоих наследников. Затем увлекся "видео", переключив деловую активность на новомодную сферу, и быстро пристрастился к этому наркотику - сделался истинным "видиотом". Очень плодотворно занимался он поиском клиентов и поставщиков, друзей и покровителей, постепенно выходя на солидных, серьезных граждан, на людей, по-настоящему страшных. Кстати, та фразочка: "Магнитофон купили, пора подумать о душе", была любимой присказкой одного из этих страшных граждан - тот употреблял ее, когда включал видеоаппаратуру, а фильмы, которыми услаждал душу, были исключительно чугунной порнухой - что ж, таковы вкусы сильных мира сего.
Трудно определить, какая же из этих причин заставляла мальчика шагать по дороге, не сворачивая: деньги? видеокассеты? подружки? Какая из этих вечных целей являлась главной в его жизни? Бесполезно выбирать. Указанные цели образовали равносторонний треугольник, в котором каждая из них была лишь средством для соседней.
Мальчик лежал, раздавленный воспоминаниями. Он не притворялся. Вот сейчас его жег стыд - непереносимая пытка! Кто испытывал, пусть вновь застонет. Это чувство было настолько сильным, что он даже не мог внятно объяснить себе, из-за чего ему все-таки стыдно. Елки-палки, - слабо шептал мальчик. - Вот отвал!.. Вот прикол!.. - а возможно, несколько иные словечки сочились сквозь дрожащие уста, но смысл их был примерно таков.
Потом он задал осмысленный вопрос: что, собственно, случилось? Откуда такие глупые страдания? Кроме ножки стола отвечать было некому. Тогда ответил сам: просто возвратилась память. Просто возвратились прошлые праздники. И нет в этом ничего плохого, и не может в этом быть ничего постыдного. Мальчик заставил себя встать, присел на табурет, привычным движением начал листать Книгу. Он делал это бездумно, автоматически, желая успокоить взбудораженную голову, и вдруг заметил, что пачкает страницы. Руки его были по локоть в грязи! Мысли мальчика заметались. Зеркало! подумал. - Где зеркало? Он вытащил почему-то паспорт, раскрыл его, бормоча обезумело: "Дайте же зеркало!" В фотографии отразилось полузнакомое, заросшее, грязное до омерзения лицо. Мальчика охватила паника. Отдернув занавесь, он ворвался в нишу, где располагалась уборная, снял крышку с бачка над унитазом и принялся лихорадочно отмываться. А когда вернулся, утираясь рубашкой, в Келье царила жуткая темнота. Господи, подумал он, свеча погасла... Догадка пронзила его. - Или я ослеп? Трясущимися руками нашарил зажигалку, торопливо чиркнул. Все было в порядке: догорела свеча. Всего-навсего догорела свеча. Он забрался ногами на стол, стараясь не задеть Книгу, и выглянул в оконце. Там сплошной стеной стояла тьма, бездонная до головокружения. Ночь? - предположил мальчик. - Туча?.. Или я ослеп?! - вновь пронзила ужасная догадка. Он спустился, нашел наощупь зажигалку. Все было в порядке! Тогда он улегся на скамью, не думая больше ни о чем.
Когда ушел спасительный сон, огонь свечи как и прежде разгонял мрак Кельи. Мальчик сел рывком, мгновенно проснувшись. И долго смотрел на трепещущее пламя, зачарованный его дыханием. Нежданная радость на миг посетила разум. Нежность наполнила душу. И явилась ему совершенно удивительная мысль: нет более надежного света, чем стоящая на столе свеча. Он упруго встал - этот самый надежный свет дал ему силы. Нужно читать Книгу, - решил он и в нетерпении уселся за стол, предвкушая новые открытия. Он попытался читать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});